Три небольших, метров на семь каждый, лягушатника, разделенных между собой тонкой стенкой, составляли как бы аквариум, так же как и все вокруг искусно освещенный изнут­ри, с боков и сверху. Дно во всех трех отсеках аквариума мер­цало розовой, хорошо глазурованной керамической плиткой, а стены, как и в бассейне, оказались выложены голубым.
Во всех трех делянках цвели лилии и лотосы, такое волшебство Акрамходжаев видел впервые. Белые нежные лилии, желтые, розовые, лиловые, чем-то напоминающие гибридные хризантемы, заморские лотосы – от этого великолепия нельзя было оторвать взгляд. Вспугнутые людьми, зашевелились в глубине сонные золотые карпы, они лениво бороздили про­странство, задевая стебли лилий и лотосов, и цветы начинали покачиваться, создавая вокруг себя мелкую рябь.
Компрессоры, трещавшие за спиной, постоянно подавали кислород в лягушатник, и мелкие пузырьки, поднимавшиеся со дна, создавали удивительно живую картину природы, забы­валось ощущение ее рукотворности. Тугие, полные хлорофил­ла листья лилий оттеняли благородный цвет кувшинок, они как в икебане дополняли композицию, и казалось, уж ничего ни добавить, ни прибавить, но природа и тут шутила над все­знающим человеком. На одном листе лилии вдруг, откуда ни возьмись, появилась лягушка, она словно пчела пила нектар из цветка, потом долго недоуменно смотрела на неожиданных ночных посетителей их дома, затем с шумом плюхнулась в глубину, спугнув крупного, с красными плавниками, золотоспинного сазана.
Природа быстро обживает рукотворное, трещали рядом цикады, роилась над водоемом, привлеченная светом, всякая мошкара, обитающая возле воды, она, наверное, и становилась добычей лягушек, облюбовавших жительство в бетонном аква­риуме. Видение завораживало, и прокурор забыл о том, где он находится, чьи это владения и зачем он сюда приехал. «Гипноз какой-то», – сказал про себя Сенатор и пожалел, что не захва­тил фотоаппарат, дивный получился бы кадр.
– Вот эти неземные цветы больше всего волнуют мою ду­шу, – вернул его в действительность жесткий голос хана Ак­маля. – Жаль, мало выпадает времени бывать здесь, это и есть мой самый любимый уголок в парке.
Прокурор, увидев на противоположной стороне аквариума обвитую плющом скамейку с высокой спинкой, хотел напра­виться к ней, посидеть на свежем воздухе, созерцая удивитель­ное цветение ночных лотосов, но хозяин дома взял его за руку
– Пора, уходя из дома, мы дали команду заложить рис, а плов не любит ждать. Да и повара обижать не хочется, старался человек, уже дважды сигналил фонариком от летней кухни, – сказал Акмаль-ака, и они не спеша вновь направились в ком­нату, заставленную знаменами.
Как только они расположились у обновленного дастархана, снова объявился Сабир-бобо с тем же подносом и опять с двумя бутылками прежнего коньяка «Двин». Прогулка подей­ствовала на обоих отрезвляюще, особенно на директора агрообъединения, к нему вроде вернулось настроение и исчезла яв­но просматривавшаяся злоба, грозившая взрывом, так по крайней мере показалось гостю.
– Хорошо, что догадались погулять по ночному саду, по­сетить мой любимый уголок, теперь вы мне, Сухроб-джан, ста­ли как-то ближе, понятнее. И давайте выпьем за ваш приезд, за ваши дела, что привели сюда, пусть они будут удачными. За успех! – сказал Иллюзионист, сразу беря быка за рога и при­глашая гостя к откровенному разговору без восточных цере­моний, время разминки истекло.
Прокурор выпил, он тоже, как и хозяин дома, считал, что пора приступать к делу. Ночь шла на убыль, и Иллюзионист вроде настроен мирно, но тут вошла девушка, в начале за­столья помогавшая Мавлюде, и внесла огромный ляган плова, обсыпанный сверху зернами дашнабадских гранатов. Уходя, она так игриво посмотрела на прокурора, что он даже засму­щался от неожиданности и растерял слова, с которых хотел на­чать беседу. Выручил плов, на него они дружно и налегли.
Видимо, к плову разыгрался аппетит и у хозяина дома, те­перь и он ел, активно подбадривая гостя, придвигая к нему ла­комые кусочки курдючной баранины и популярно читая лек­цию о баранах и баранине. Например, говорил он, что особо уважаемых гостей угощает правой частью туши, видя недоу­мение гостя, пояснил, что баран всегда ложится на левый бок, а правый бок по этой причине вбирает куда больше солнечных лучей, оттого и мясо на нем оказывается сочным, и целебным, и нежным, потому что никогда не мнется, а вес гиссарских ба­ранов в этих краях достигает шестьдесят – восемьдесят кило­граммов.
Каким гурманом, чревоугодником надо быть, чтобы вы­считать подобное, да еще в том краю, где люди месяцами не видят даже мороженого мяса, удивился гость, но отметил, что баранина в плове действительно необычайно вкусная. Надо не забыть рассказать открытие хана Акмаля Шубарину, чей друг, некий Икрам Махмудович – большой гурман, сочтет за бес­ценный подарок.
Так за оживленным разговором они и управились с ляганом плова, тотчас, словно подглядывали, вошли обе девушки с кумганами и медными тазиками, надраенными до солнечного блеска, и мужчины вымыли горячей водой руки, ибо ели по традиции пятерней. Мавлюда прислуживала хозяину дома, а подружка прокурору, и вновь она игриво улыбалась, а подавая полотенце, дважды намеренно коснулась его руки.
«Что еще затеял хан, за что решил так щедро одарить?» – мелькнула волнующая мысль, но она долго не задержалась. Человек из ЦК вспомнил о предстоящем деле, и стройная де­вушка в шальварах с трогательной родинкой на щеке, так мило и очаровательно улыбавшаяся, как-то сразу вылетела из голо­вы.
Прежде чем приступить к разговору, гость предложил за­курить директору и закурил сам, за сигаретой, казалось, его предложения не покажутся столь дерзкими.
– Дорогой Акмаль-ака, я хоть прежде и не числился в ва­ших друзьях, решился на самостоятельный визит в Аксай по двум причинам, – наконец отважился гость. – Первая. Насколько я вижу, возглавляя определенный отдел в ЦК, многие ваши друзья и покровители отвернулись от вас, бросили на произвол судьбы. Я не знаю причин их поведения, может, страх за собственное благополучие, может, страх перед непо­нятным временем, от которого многие в шоке, может, у них имеются еще какие-нибудь доводы, но я не вижу, чтобы они проявляли активное участие в вашей жизни, как прежде.
Вторая причина, скажу откровенно, она более всего меня и подвинула к этому поступку, над вами всерьез сгущаются ту­чи, уже готовы документы, чтобы лишить вас депутатской не­прикосновенности.
– Я знаю и то и другое, дорогой Сухроб, – перебил вдруг Арипов, – давай выпьем еще по одной, разговор предстоит не­простой о моей судьбе за моим дастарханом… дожился. – Иллюзионист говорил глухо, растерянно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124