Выходит, не зря он приехал в Аксай, выяснил, что называется, отношения, доказал хану Акмалю, что он до мозга костей свой. А если он работает так высоко и принимает какие-то неугодные реше­ния, – это делается в высших интересах, и духовные настав­ники движения под зеленым знаменем должны гордиться тем, что среди них есть он, у которого даже есть шансы занять пя­тый этаж Белого дома.
А тут чего только о нем не говорилось! Что он имеет тай­ное звание полковника КГБ, что он вкупе с «русскими десант­никами» пересажал весь цвет нации. Что он люто мстит всем, кто раньше, при Рашидове, не допускал его к власти. Полная злобы бездоказательная демагогия, но промелькнуло и кое-что существенное, всего одной строкой. Человек, составляющий документ, отметил, что защита докторской Акрамходжаевым и ряд интересных статей в печати вызвали у всех, знавших его лично, шок и, мол, есть сомнения в его авторстве. Там же от­мечалось, что во всех известных источниках, где куют доктор­ские диссертации для высшего эшелона партийной элиты, от­казались в авторстве и не могли подсказать, кто бы мог столь квалифицированно осветить правовые проблемы в республи­ке.
Последняя запись гласила о том, что он выручил от неми­нуемой тюрьмы капитана ОБХСС Кудратова, зятя известного человека, и намекалось, что акт гуманности прокурора Акрамходжаева обошелся уважаемому семейству в копеечку, но циф­ра все-таки не указывалась. Но не сумма волновала джентль­мена без галстука, он искал сообщений о том, что щеголева­тый бабник оказал ему и неоценимую услугу, выкрав из боль­ницы убийцу прокурора Азларханова, некоего Коста Джиоева. Но к величайшей радости Сенатора такой записи не было. Вот этого-то сообщения он и боялся больше всего, располагая та­кой информацией, они могли без шума заставить прокурора уйти не только с арены завязавшейся политической возни, но и вообще с должности. Тут, как говорится, крыть было бы не­чем, а то, что он попотрошил хапугу обэхаэсника и это стало кому-то известно, его не волновало, какой чиновник на Восто­ке не берет взяток?
Прокурор небрежно бросил папку рядом с собой, всем ви­дом показывая, что сведениям о себе он не придает никакого значения. А придавал, ох как придавал! Боялся, что всплывут и Беспалый, и ростовский вор по прозвищу Кощей, боялся, что кто-то все равно вычислит, что те двое, убитые в ту ночь во дворе Прокуратуры, на его совести. Да мало ли можно было о нем собрать данных! А карты? Фантастические проигрыши и выигрыши! Одна двойная жизнь прокурора должна была за­нимать сотни страниц машинописного текста!
Ни слова о том, что он уже два с лишним года в теснейшей дружбе с Шубариным, и сколько дел уже успели провернуть с ним. Да, можно считать, они совсем ничего не знали о нем, и это радовало. И все потому, что всю жизнь был темной лошад­кой, стоял в тени, ни для кого не представлял интереса, оказы­вается, такая позиция имеет плюсы. Отлегло, отлегло напря­жение с души, эта папка не давала ему дышать спокойно, ведь он знал коварство хана, тот мог выкинуть что угодно, и только сейчас все стало на место, аксайский Крез у него в руках, он не даст ему себя шантажировать. И он с удовольствием вспомнил о корзине, что вручил ему Сабир-бобо на дорогу, благополуч­ное окончание визита безусловно следовало обмыть.
Сухроб Ахмедович неожиданно так хорошо себя почувст­вовал, что стал напевать какую-то мелодию, чего с ним не слу­чалось давно, со студенческих лет. Такая перемена настроения не могла не броситься в глаза Джалилу, и он осторожно на­блюдал в верхнее зеркальце за гостем. Прокурор вдруг взял папку, небрежно разорвал на части, открыл боковое окошко и пустил обрывки по ветру, и тайны, что так мучили еще час на­зад, разлетелись по пыльным кюветам и придорожным кус­там.
Шоссе уже тянулось параллельно железной дороге, и по указателям на обочине он понял, что до нужной станции оста­лось не более получаса езды. Настроение продолжало оставать­ся приподнятым, он даже пожалел, что поезд прибывает в Ташкент на рассвете, было бы здорово прямо с поезда закатить куда-нибудь отметить успех, но его ждала работа в ЦК, сразу два совещания в понедельник, одно в КГБ, другое в прокурату­ре. А вот вечером не мешало бы встретиться дома у прекрас­ной Наргиз, посидеть вместе с Салимом и Артуром Александ­ровичем, а может, и сделать каждому из них подарок – кинуть тысяч по пятьдесят на карманные расходы из тех пяти милли­онов, что лежали у него в чемодане. Останавливало лишь одно, ни для кого из них пятьдесят тысяч не доставили бы особой радости, а ему хотелось доставить им именно радость. И тут он понял Шубарина, который всегда делал редкие и дорогие по­дарки, вот они у людей вызывали бурю радости, и надолго. А из Аксая он подарков никому не вез, разве что жилет из кевлара для Артура Александровича, но и это ведь не его вещь, а ха­на Акмаля.
Чтобы радовать людей, нужно быть не только щедрым, но и обладать тонким вкусом, и, наверное, это целое искусство, которым из всех его знакомых владел лишь один – Шубарин. Как же не оценить его неожиданный подарок прошлой зи­мой – шипованные шины «Пирелли» для «Жигулей» и чехлы из белоснежной натуральной овчины, это гораздо больше, чем внимание, это забота о жизни твоей, здоровье.
Мысли то и дело возвращались к анализу поездки в Аксай и не давали возможности сосредоточиться на приятном или хотя бы на деньгах. Еще до рискованного визита в горы он неоднократно думал, почему, каким образом малообразован­ный – по сути, невежда – оказывал долгие годы такое огром­ное влияние на утонченного, рафинированного человека, ка­ким был Рашидов? Он надеялся найти отгадку этой тайны в Аксае, но ничего из этого не вышло, не продвинулся в своем понимании ни на шаг. И теперь, наверное, уже никогда не поймет, секрет Шурик унес с собой в могилу. Видимо, только встреча с Шарафом Рашидовичем наедине, и не однажды, могла дать ключ к пониманию такого невероятного альянса. Впрочем, в политике каких только альянсов не бывает! И двад­цатилетняя история края при Рашидове, если когда-нибудь будет изучаться потомками, должна учитывать серого карди­нала из Аксая, бывшего учетчика тракторной бригады. И если бы сейчас, в конце благополучного окончания путешествия в страну Зазеркалья, ему предстояло дать кличку хану, то он, ко­нечно, не стал бы называть его Иллюзионистом, хотя тот и тя­готел к эффектам, трубкам, тайнам. Хан Акмаль все-таки фи­гура, и ему больше подходило иное, фамилия человека, став­шая нарицательной, сыгравшего в судьбе другого монарха, да и целой державы, роковую роль, тут, хотя и с натяжкой, все-та­ки существовала аналогия. Распутин – вполне соответствовало той роли, что играл хан Акмаль в крае, ну разве что можно до­бавить еще эпитет – восточный, восточный Распутин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124