Вот куда следует подносить горящую спичку, хан Акмаль, там давно уже все полито бензином. Тем более, работая в органах, он знает, что некому бороться с этим злом, профессионалов можно по пальцам пересчитать, партийный аппарат и тут насадил никчемную номенклатуру, которую за профнепригодность, развал работы гнали отовсюду, и оста­лись последние прибежища для самых безнадежных коммуни­стов – правовые органы да многострадальная культура.
С обиды на Ибрагима прокурор невольно перешел на ана­лиз своей поездки в Аксай. Тут очевидны и плюсы и минусы. Конечно, он уезжал не с пустыми руками, взял, кажется, все, на что рассчитывал, но удовлетворения в душе не было. Во-первых, оттого, что поездка стала известна Шубарину и хо­чешь не хочешь придется отчасти вводить того в курс дела. Ар­тура Александровича не обманешь, да и не следовало. Нажи­вешь такого врага, что лишишься жизни, уж он-то знает о его деяниях куда больше, чем хан Акмаль, заведший на него досье.
А еще этот неожиданный визит Тулкуна Назаровича сле­дом – зачем он приехал, пронюхал его планы, хочет отсечь его от финансов? И не войдет ли хан Акмаль за его спиной в тес­ный контакт со старым аппаратным лисом? Вот уж от кого до поры до времени ему хотелось бы таить свои секреты. Выхо­дит, еще ни к чему не приступил, а уже обложили со всех сто­рон и Японец, и Тулкун Назарович, да и сам хан Акмаль не со­бирается отстраняться от дел, не намерен подаваться ни в ка­кую эмиграцию, ни внутреннюю, ни внешнюю. В планах про­курора еще позавчера никого из этих людей не было, и прежде всего аксайского Креза. Вот он-то больше всего и путал ему карты. Вроде все верно рассчитал – заберет его деньги, его ар­хив, а самого отправит на чужбину, в изгнание, где его, оказы­вается, давно ждет своя Пенелопа. А у того нашлись аргумен­ты, верит, что при всей своей практичности, коварстве ума та­кие люди, как он, – неподсудны! Гипноз какой-то.
Тут прокурор дал промашку, следовало на манер хана от­чаянно блефовать, ведь он знал, что готовятся документы о по­смертном лишении всех званий и наград и самого Шурика, главной опоры аргументов хана Акмаля. А вслед за этим на­верняка отменят и названия улиц, площадей, городов, столь поспешно нареченных верными соратниками, как теперь вы­ясняется, в чистой заботе о своей шкуре, а стало быть, почет­ное место у помпезного музея Ленина окажется не по заслу­гам, грядет перезахоронение. Но на этот счет верными сведе­ниями он не располагал, честно говоря, не придавал им особо­го значения, а выходит, Шурик и мертвый держит в руках судьбы многих своих друзей.
А такие разговоры, он знает точно, московские эмиссары ведут с Первым наедине, пока все держится в тайне, как сказал сегодня хан Акмаль – тема их бесед пока не для печати. Но те­перь другое дело, владея уникальной подслушивающей аппа­ратурой, он быстро окажется в курсе дел. Узнав о шаткой пози­ции самого Шурика, мертвого, Иллюзионист наверняка по-другому оценит свои шансы на свободу и легче согласится на эмиграцию. А на воле хан ему мешал, ох как мешал, следовало всегда учитывать то, что он есть и в любую минуту готов нане­сти удар в спину, он никогда не удовлетворится ролью совет­ника, помощника, финансового магната с политическими ам­бициями, он просто-напросто переждет с ним время, а при первой же благоприятной ситуации отмахнет прокурора в сто­рону как обузу или же угостит сигаретой из особой табакерки.
А если еще тщательнее просматривать встречу в Аксае, то можно было заметить, что он сам нужен был позарез хану, и не его идеи, планы, перспективы, сегодня его свобода зависела все-таки от усилий прокурора, и деньги он дал прежде всего, чтоб от себя отвести удар, хотя и не говорили вроде об этом в лоб. Спасать хана Акмаля имелся резон только в том случае, если тот соглашался на жизнь по поддельному паспорту, и следовало всячески подталкивать его к этому шагу. Первую же секретную запись из кабинета Первого, касающуюся посмер­тной судьбы Шурика, требовалось немедленно переправить в Аксай, чтобы хан не строил иллюзий в отношении своей неприкосновенности.
А насколько в курсе дел духовный наставник хана Акмаля, молчаливый служка в белом Сабир-бобо? Доверил ли ему хан секрет своих многомиллионных сокровищ, вот где вопрос вопросов? Все требовало тщательнейшего анализа, малейшая ошибка – и тайна сотен миллионов навсегда уйдет с ханом, ведь он никому не оставит адрес своей Пенелопы.
В общем, думать обо всем и не передумать, чего ни кос­нись, все имеет второй план, любая фраза имеет глубочайший подтекст. Восток весь в иносказаниях, недомолвках, символах, и все следовало принимать в расчет, ибо цена ошибки – жизнь.
Сухроб Ахмедович, поглощенный мыслями о двухднев­ном визите в Аксай, на некоторое время забыл о канцелярской папке, притороченной Сабиром-бобо к коробке с аппаратурой. Но она скоро дала о себе знать, на каком-то крутом повороте выпала и шумно плюхнулась на резиновый коврик у ног. Одна желтая бумажка, выпавшая из папки, отлетела к сиденью Джалила, и он передал ее гостю, и тут уж представилась легальная возможность заглянуть в досье на самого себя.
Очень точными оказались биографические данные, писал кто-то хорошо знавший его в студенческие годы, четко обозна­чили круг друзей, знакомых всех по линии жены, что ж, в этом есть резон, на Востоке все и делается через родню. Прослежена и совместная служба повсюду с Миршабом, указано, что Хашимов единственный человек, досконально знающий жизнь прокурора Акрамходжаева. Дальнейшие сведения, на взгляд Сенатора, оказались взяты из его личного дела, когда он рабо­тал в Верховном суде республики, тут были какие-то детали, штрихи, характеристики, не то чтобы секретные, но не для широкого пользования, так сказать. Это настораживало, и он решил предупредить Салима, что из строго охраняемых лич­ных дел есть утечка информации и следовало вычислить чело­века, работающего на Аксай, и при удобном случае припереть его к стене, сделать двойным агентом, любопытно, кто еще проявлял к нему интерес?
Но вот машинописные страницы под грифом «Требует особого внимания» бросили прокурора в жар. Как он оказался прав в своих суждениях и прогнозах! Да, случись завтра какие крутые перемены, одержи власть пантюркисты, панисламисты или религиозные фанатики-вахабисты, или возникни любая другая мусульманская республика под зеленым знаменем, его повесили бы на первом фонарном столбе, нет, даже такую лег­кую смерть ему не даровали бы, по традиции как отступника забили бы камнями, как некогда забили великого Хамзу.
Акрамходжаев внимательно вчитывался в убористый текст трех машинописных страниц и понимал, что определен­ные круги уже готовы приговорить его к смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124