Мусульманское поверье гласит, что нужно подать именно семи нищим, семи верующим старикам. Он быстро раздал каждому из них по красному червонцу, чем вызвал моментальный шок, и попросил их на чистейшем узбекском языке помолиться в память о его друге Амирхане. Затем он стремительным шагом вошел в мечеть, где во внутреннем дворике старики неторопливо готовились к намазу, и опять в тени шелковицы он увидел семерых стариков, а семь других, у хауза, наполняли кумганы водой для омовения, вдоль стен он уже не стал смотреть. Он быстро обошел и тех, и других, и, вручая каждому по десятке, просил опять же на узбекском помолиться за упокой души его друга, убиенного Амирхана. Через пять минут он вновь сидел рядом с ничего не понимающим Файзиевым и, не возвращая ему тюбетейки, сказал:
– А теперь на кладбище Чиготай.
Когда подъехали к кладбищу, там же неподалеку, в старом городе, хотел выйти вместе с шефом из машины и водитель, но тот его резонно сдержал:
– Сиди, у нас на двоих одна тюбетейка. С непокрытой головой появляться на мазаре считается кощунством.
Компаньон остался в «мерседесе», не понимая, кому же предназначены цветы. Он все еще считал, что это связано с женщиной.
Кладбище Чиготай находилось на небольшом взгорке или холме и начало свое существование задолго до того, как город коснулся его окраинами. Сейчас стремительно разросшийся после землетрясения Ташкент захватил мазар в свои глубокие объятья. Он оказался в самом центре жилого массива из индивидуальных построек, строились тут с размахом, и район утопал в зелени, и на фоне окружающих его массивов многоэтажек выглядел ухоженным, респектабельным и оттого чужеродным. Помнится, кто-то прокомментировал столь глубокую разницу – что же вы хотите, частные владения, дальнейшие доводы показались излишними.
Несмотря на позднюю осень, стоял по-летнему яркий, солнечный день, и Артур Александрович, выйдя из машины, невольно достал дымчатые очки, подниматься ему предстояло навстречу солнцу. У осыпающегося глиняного дувала мазара сидели нищие, немного, человек пять, и он каждому из них безмолвно подал подаяние. Какой-то остроглазый мальчишка, видимо подрабатывающий тут на мелких поручениях скорбных родственников, тут же приметил, как не вязался респектабельный вид Шубарина с цветами в хозяйственном ведре, и он тотчас вызвался поднести его. Увлеченный мыслями о встрече с прокурором, он передал ведро с розами мальчишке, и тот, моментально обретя подобающий ситуации печальный вид, медленно пошел вслед Шубарину, от его взгляда, конечно, не ускользнул миг, когда человек в светлой тройке щедро подавал нищим.
Как и всякое кладбище большого столичного города, Чиготай занимал огромную площадь, за пятьдесят лет существования превратился в огромный скорбный парк, со своими аллеями, улицами, переходами, тупиками. На Востоке, впрочем, как и во многих других местах, принято на могилах высаживать деревья, кустарники, цветы. Года два как Чиготай считался закрытым, и захоронения на престижном кладбище делались с разрешения горисполкома, но Прокуратура республики сумела выхлопотать для своего бывшего сотрудника ордер на два квадратных метра земли, и могила находилась в глубине мазара, почти у самого дувала, где протекал широкий, полноводный арык. Артур Александрович хорошо знал дорогу туда, он был здесь полтора месяца назад, когда братья Григоряны пригласили его принять работу.
Пятница, мусульманский день, сродни русскому воскресенью или еврейской субботе, и оттого людей на кладбище оказалось больше обычного, хотя тут, на самом крупном захоронении города, посетителей хватало в любое время. Когда они вышли к последнему повороту, откуда уже хорошо виднелась высокая гранитная стела, Шубарин хотел забрать ведро с цветами у мальчишки, как неожиданно заметил крупного, рослого человека в милицейской форме у ограды могилы прокурора. Он чуть сбавил шаг – сомнений не было, человек стоял у того самого захоронения, куда направлялся он. Ни встреч, ни разговоров ни с кем он не хотел, хотя человек в форме его и заинтересовал, поэтому быстро сориентировался. Левее, в одном ряду с прокурором, покоилась молодая женщина, известная балерина, его в прошлый раз поразил памятник, воздвигнутый ей из белого мрамора. Братья Григоряны, сопровождавшие его в тот день, тоже отметили высокопрофессиональную работу скульптора, и из разговора с подошедшими потом к могиле людьми выяснилось, что автор был мужем балерины, погибшей в автокатастрофе. У этой могилы, как понял тогда Шубарин, часто бывали люди, и он направился прямо к ней. Убирая с постамента памятника пожухлые цветы, он украдкой глянул в сторону могилы Амирхана Даутовича и узнал в человеке в милицейской форме полковника Джураева, начальника уголовного розыска республики. О его невероятной храбрости, неподкупности в Ташкенте ходили легенды, хотя он появился в столице лет семь назад. О том, что они некогда, в бытность Амирхана Даутовича областным прокурором, работали вместе, Шубарин знал. Эркин Джураевич стоял напротив могилы, держа в руках форменную фуражку, и даже скорбь по поводу убитого товарища не могла скрыть на его лице удивления, а удивляться было чему. На могиле стоял памятник из темно-зеленого, с красными прожилками гранита, и такая же строгая плита покрывала могилу. Изящная бронзовая монограмма, витиевато сплетенная из трех букв А. Д. А., врезанная заподлицо с поверхностью гранита и тщательно, до блеска, отполированная, занимала первый верхний угол плиты. Кто близко общался с ним, тот знал, что так необычно выглядела подпись прокурора. А на стеле, под портретом Амирхана Даутовича анфас, что выбил художник высококачественной установкой, пользуясь какой-то фотографией из счастливых лет прокурора, когда он еще не познал потерю жены и одного инфаркта за другим, в той же манере, что и на плите, бронзой значилось:
Азларханов
Амирхан Даутович
1932-1983
прокурор
А чуть ниже, после «прокурор» уже не бронзой, а прямо в граните четко выбито: «настоящий».
И этот штрих, одно слово «настоящий», придавал традиционной, трафаретной надписи совсем иное звучание, именно единственное слово, выбитое, видимо, в последний момент, по чьему-то требованию или по душевному порыву скульптора, выбитое не очень крупными буквами и без заполнения бронзой, бросалось прежде всего в глаза. Было, наверное, отчего удивиться замотанному за день и ночь полковнику уголовного розыска республики, ожидавшему увидеть осыпавшийся, пыльный могильный холмик с фанерной доской у изголовья. Полковник стоял по-военному прямо, словно участвовал в почетном карауле, возможно, он вспомнил тот проклятый день прошлой осени, когда он всего на две минуты не успел на встречу с прокурором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– А теперь на кладбище Чиготай.
Когда подъехали к кладбищу, там же неподалеку, в старом городе, хотел выйти вместе с шефом из машины и водитель, но тот его резонно сдержал:
– Сиди, у нас на двоих одна тюбетейка. С непокрытой головой появляться на мазаре считается кощунством.
Компаньон остался в «мерседесе», не понимая, кому же предназначены цветы. Он все еще считал, что это связано с женщиной.
Кладбище Чиготай находилось на небольшом взгорке или холме и начало свое существование задолго до того, как город коснулся его окраинами. Сейчас стремительно разросшийся после землетрясения Ташкент захватил мазар в свои глубокие объятья. Он оказался в самом центре жилого массива из индивидуальных построек, строились тут с размахом, и район утопал в зелени, и на фоне окружающих его массивов многоэтажек выглядел ухоженным, респектабельным и оттого чужеродным. Помнится, кто-то прокомментировал столь глубокую разницу – что же вы хотите, частные владения, дальнейшие доводы показались излишними.
Несмотря на позднюю осень, стоял по-летнему яркий, солнечный день, и Артур Александрович, выйдя из машины, невольно достал дымчатые очки, подниматься ему предстояло навстречу солнцу. У осыпающегося глиняного дувала мазара сидели нищие, немного, человек пять, и он каждому из них безмолвно подал подаяние. Какой-то остроглазый мальчишка, видимо подрабатывающий тут на мелких поручениях скорбных родственников, тут же приметил, как не вязался респектабельный вид Шубарина с цветами в хозяйственном ведре, и он тотчас вызвался поднести его. Увлеченный мыслями о встрече с прокурором, он передал ведро с розами мальчишке, и тот, моментально обретя подобающий ситуации печальный вид, медленно пошел вслед Шубарину, от его взгляда, конечно, не ускользнул миг, когда человек в светлой тройке щедро подавал нищим.
Как и всякое кладбище большого столичного города, Чиготай занимал огромную площадь, за пятьдесят лет существования превратился в огромный скорбный парк, со своими аллеями, улицами, переходами, тупиками. На Востоке, впрочем, как и во многих других местах, принято на могилах высаживать деревья, кустарники, цветы. Года два как Чиготай считался закрытым, и захоронения на престижном кладбище делались с разрешения горисполкома, но Прокуратура республики сумела выхлопотать для своего бывшего сотрудника ордер на два квадратных метра земли, и могила находилась в глубине мазара, почти у самого дувала, где протекал широкий, полноводный арык. Артур Александрович хорошо знал дорогу туда, он был здесь полтора месяца назад, когда братья Григоряны пригласили его принять работу.
Пятница, мусульманский день, сродни русскому воскресенью или еврейской субботе, и оттого людей на кладбище оказалось больше обычного, хотя тут, на самом крупном захоронении города, посетителей хватало в любое время. Когда они вышли к последнему повороту, откуда уже хорошо виднелась высокая гранитная стела, Шубарин хотел забрать ведро с цветами у мальчишки, как неожиданно заметил крупного, рослого человека в милицейской форме у ограды могилы прокурора. Он чуть сбавил шаг – сомнений не было, человек стоял у того самого захоронения, куда направлялся он. Ни встреч, ни разговоров ни с кем он не хотел, хотя человек в форме его и заинтересовал, поэтому быстро сориентировался. Левее, в одном ряду с прокурором, покоилась молодая женщина, известная балерина, его в прошлый раз поразил памятник, воздвигнутый ей из белого мрамора. Братья Григоряны, сопровождавшие его в тот день, тоже отметили высокопрофессиональную работу скульптора, и из разговора с подошедшими потом к могиле людьми выяснилось, что автор был мужем балерины, погибшей в автокатастрофе. У этой могилы, как понял тогда Шубарин, часто бывали люди, и он направился прямо к ней. Убирая с постамента памятника пожухлые цветы, он украдкой глянул в сторону могилы Амирхана Даутовича и узнал в человеке в милицейской форме полковника Джураева, начальника уголовного розыска республики. О его невероятной храбрости, неподкупности в Ташкенте ходили легенды, хотя он появился в столице лет семь назад. О том, что они некогда, в бытность Амирхана Даутовича областным прокурором, работали вместе, Шубарин знал. Эркин Джураевич стоял напротив могилы, держа в руках форменную фуражку, и даже скорбь по поводу убитого товарища не могла скрыть на его лице удивления, а удивляться было чему. На могиле стоял памятник из темно-зеленого, с красными прожилками гранита, и такая же строгая плита покрывала могилу. Изящная бронзовая монограмма, витиевато сплетенная из трех букв А. Д. А., врезанная заподлицо с поверхностью гранита и тщательно, до блеска, отполированная, занимала первый верхний угол плиты. Кто близко общался с ним, тот знал, что так необычно выглядела подпись прокурора. А на стеле, под портретом Амирхана Даутовича анфас, что выбил художник высококачественной установкой, пользуясь какой-то фотографией из счастливых лет прокурора, когда он еще не познал потерю жены и одного инфаркта за другим, в той же манере, что и на плите, бронзой значилось:
Азларханов
Амирхан Даутович
1932-1983
прокурор
А чуть ниже, после «прокурор» уже не бронзой, а прямо в граните четко выбито: «настоящий».
И этот штрих, одно слово «настоящий», придавал традиционной, трафаретной надписи совсем иное звучание, именно единственное слово, выбитое, видимо, в последний момент, по чьему-то требованию или по душевному порыву скульптора, выбитое не очень крупными буквами и без заполнения бронзой, бросалось прежде всего в глаза. Было, наверное, отчего удивиться замотанному за день и ночь полковнику уголовного розыска республики, ожидавшему увидеть осыпавшийся, пыльный могильный холмик с фанерной доской у изголовья. Полковник стоял по-военному прямо, словно участвовал в почетном карауле, возможно, он вспомнил тот проклятый день прошлой осени, когда он всего на две минуты не успел на встречу с прокурором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124