«Может, оттого, что считает, что дни Сенатора и Миршаба сочтены? Ведь он прямо заявил – они для меня преступники, убийцы. Возможно, он располагает какой-то информацией, что «сиамские близнецы» затеяли коварный ход против него, где и мне отведена не последняя роль? Оттого и пытается отсечь меня от Сухроба и Салима, догадывается, что в той борьбе, что ведется против него, ничьей быть не может. Или-или, а точнее, кто кого. Нет, он прямо не сказал, что мне не по пути с его врагами, как и не предлагал открыто перейти на свою сторону, но ясно дал понять, кто есть кто, – продолжал рассуждать Артур Александрович, анализируя беседу. – А мою жизнь он знает хорошо, иначе какой бы смысл передавать мне доктор­скую диссертацию Сенатора, понимает, что значил в моей жиз­ни Азларханов. Наверное, знает и о надгробиях в Бухаре и Таш­кенте, поставленных мной… Ну, об этом, конечно, ему рассказал полковник Джураев, тот тоже в молодые годы работал с Амирханом Даутовичем…» Но вот откуда Камалов узнал о встрече на мюнхенском стадионе «Бавария» с Талибом Султановым, чью фамилию и род занятий Шубарин впервые услышал от прокуро­ра, это предстояло еще разгадать, и непременно. А может, прокурор знает и о визите в Германию «хлопкового Наполеона», находящегося в уральском лагере?
А если он знает и это, продолжал рассуждать Шубарин, то тогда, видимо, он располагает какими-то новыми сведениями по его банку, что, разумеется, неприятно. Оттого и решился проку­рор на открытый визит в банк, оттого и все попытки наладить отношения. Было над чем задуматься Шубарину – такие люди, как Камалов, визитов вежливости не наносят. Что знает и чего не знает о его жизни Ферганец – это для Шубарина оставалось загадкой. Одно ясно: знал он немало, а догадывался о еще большем. Хотя не во всем Камалов ориентировался правильно. Зря он думал, что за смертью Азларханова стоит Сенатор, – прокурора убил Коста. Он вынужден был стрелять, Амирхан Даутович, даже раненный, не выпускал кейс из рук. А выкрал документы Сенатор, верно, благодаря этому они и познакоми­лись тогда.
Но вдруг мысли о Камалове отодвинулись на второй план. Он понял (наконец-то!), как могли попасть материалы Азларханова к Сенатору несмотря на то, что они никогда прежде не встреча­лись. Видимо, Амирхан Даутович в «Лас-Вегасе», располагая временем, занимался и теоретическими изысканиями, тем бо­лее, что его личная жизнь, судьба давали весомый повод для анализа: что есть Закон для отдельно взятого гражданина, даже если он сам – областной прокурор. Покидая поспешно и тайно «Лас-Вегас» в те часы, когда Шубарин вместе со своим покровителем из Заркента «хлопковым Наполеоном» срочно отправились в Нукус, чтобы первыми оказаться возле неожи­данно умершего Рашидова, Азларханов захватил с собой только самое, на его взгляд, необходимое и ценное. Видимо, в кейсе, за который его и пристрелил Коста, кроме бумаг по «империи» Шубарина, находились и научные труды, итог многолетней прак­тики крупного юриста и крупного должностного лица.
Когда Сенатор, невольный свидетель убийства Азларханова в здании прокуратуры республики, увидел, что кейс остается на ночь на втором этаже, он решил его похитить. Он слышал, как полковник Джураев, отнявший злополучный кейс у Коста, пере­давая его начальнику следственной части, сказал: «Тут компромат на таких людей…» Сенатор понимал, что, обладая этими документами, он откроет себе путем шантажа и угроз путь наверх, куда его не подпускали при Рашидове. Однако, украв кейс, Сенатор вернул документы хозяину, Шубарину, отдал сразу, спустя всего четыре часа после налета на прокуратуру, где ему пришлось застрелить двоих: такой кровавой ценой достался ему кейс.
И вот только теперь открылась тайна докторской диссерта­ции Сенатора. Но это открытие навело Артура Александровича и на другую, более неприятную мысль. Сенатор обманул его, и обманул крепко, лихо. Он не только присвоил себе труды убитого прокурора, но и снял копии со всех документов. Вернув подлинники, он заслужил доверие Шубарина и получил от него мощную поддержку. Конечно, он, Шубарин, попался на том, что кейс был опломбирован, а главное, на том, что явился за ним всего через четыре часа, тогда о возможности снять копии на ксероксе он и подумать не мог. О том, что в районной прокурату­ре есть ксерокс, он узнал позже и совсем по другому поводу, но сейчас в цепи фактов это был весомый аргумент. А как он быстро в его отсутствие добился для себя немыслимого по тем временам поста в ЦК, взяв за горло Тулкуна Назировича! Те­перь-то яснее ясного, что помогли ему бумаги из кейса.
«Что за день черных открытий, – чертыхнулся про себя Шубарин и вернулся за стол. Запоздалое прозрение попахивало сенсацией, да и обидно было, что провели его как мальчишку. – А ведь ныне бумаги из моего кейса обретают куда большее значение, чем тогда, при стабильной власти, когда резкие пере­мены и новые люди у руля были просто немыслимы. Сегодня, когда идет новый и основательный передел власти, иная бумаж­ка из моего досье может вызвать правительственный кризис или отставку с ключевого поста. При гласности материалы из «дипломата» представляли убойную силу. А эти бумаги находи­лись теперь у Сенатора и Миршаба, людей крайне тщеславных и беспринципных, больше того, они наверняка думают, что я не догадываюсь об этом, ведь столько времени прошло», – оцени­вал Шубарин неожиданное открытие.
Неожиданный визит прокурора наталкивал на мысль, что неведомые ему события вокруг него и его банка набрали необ­ратимый ход, и следовало поторопиться определиться со своим отношением и к Миршабу, и к Сенатору, и к Ферганцу тоже. На столе звонил то один, то другой телефон, но Артур Александро­вич не обращал на них внимания, он все еще анализировал визит Камалова, особенно его последние слова у двери: «У нас резко изменилась обстановка, и вам одному уже не справить­ся…» Порою он сам вдруг тянулся к телефонной трубке, хотел позвонить Сенатору домой, чтобы пригласить на обед в «Лидо» и там в привычной обстановке спросить прямо: зачем он украл труды прокурора Азларханова и выдал их за свои и почему снял копии с его секретных бумаг? Но в самый последний момент что-то останавливало его: так грубо, в лоб, на Востоке не поступают, нужно было искать другой путь. Но какой? Ничего путного в голову не приходило. На одном из телефонов то и дело раздавались настойчивые звонки, словно звонивший знал, что он находится у себя. Глянув на определитель номера, он понял, что звонит кто-то из ЦК: три первые цифры «395» принадлежали только Белому Дому. Он не ошибся, звонил старый политикан Тулкун Назирович, сохранивший кресло даже в перестройку, а начинал ведь еще при Хрущеве…
– Добрый день, Артур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102