Вряд ли Японец простит, а главное, не будет доверять, как прежде, – ведь он не раз говорил: обманувший однажды…
Как ни жаль, назад хода к Шубарину не было. Но и вступить открыто в конфронтацию не хватало сил, слишком разные воз­можности, и финансовые в том числе… И туг он почувствовал, в какую западню попал, такой безысходности он не чувствовал даже в тюрьме, тогда у него шансов на свободу казалось гораздо больше. Но неожиданно припомнившаяся жизнь в тюрьме выуди­ла из памяти то, как Миршаб догадался через газету передавать все новости с воли, самые тайные, включая советы адвокатов и прогнозы на будущее страны и республики. И он невольно улыбнулся – вспомнил, как тогда, в «Матросской тишине», уве­рился, кажется, на всю жизнь, что безвыходных ситуаций не быва­ет, всегда есть выход, путь к решению любой проблемы, только его надо найти, как гениально отыскал его Миршаб.
– Будем искать, – уверенно сказал Сенатор и направился к «жигуленку» за фляжкой с коньяком, несмотря на громадные штрафы ГАИ, он позволял себе водить машину под хмельком. Впрочем, его редко останавливали, а точнее – никогда. В Ташкен­те гаишники имеют особый нюх на власть имущих людей, хотя тут, на Востоке, надо честно сказать, не прячутся за правительст­венными номерами, как в Москве, скажем, или в Тбилиси, не охотятся за особыми правами в пластиковых обложках и не козы­ряют служебными удостоверениями, таких видят издалека, чуют за версту, понимают без объяснений, с одного взгляда. Восток – штука тонкая. Обед в одиночку удался на славу не только из-за шашлыков из мелкорубленых бараньих ребрышек и нежнейшей печенки – джигара, но и потому, что он вновь собрал свою волю в кулак, определился, с кем ему по пути. Он ощутил, что внутри него включился счетчик десяти дням, в которые он должен был найти способ нейтрализовать или уничтожить Шубарина, тут, как и в случае с Камаловым, поставлена на кон его судьба, ничьей быть не может, ибо на прозябание он не согласен. И первое, что он надумал, – до вечернего самолета в Москву увидеться с Миршабом и постараться внушить тому смертельную опасность, грозящую ныне и ему от их прежнего покровителя и компаньона Шубарина.
Сенатор понимал: чем больший круг людей он убедит в опаснос­ти, исходящей от Шубарина, тем легче ему будет бороться с ним, а Миршаб пока обладал и официальной властью, ее обычно ис­пользуют в борьбе с личными врагами. Вдвоем с Миршабом ему хотелось придумать повод, чтобы сразу рассорить выходящего из тюрьмы хана Акмаля с Шубариным, и потому он мысленно благо­дарил Сабира-бобо за то, что тот заставил его поехать в Москву. Выходило, что он единственный печется об опальном хане, а люди, изведавшие тюремные нары, ох как придают значение даже малей­шему вниманию, и наоборот, любое равнодушие возводят до таких высот!
Но из чайханы уезжать не хотелось, хотя время и поторапли­вало, и он вдруг понял, отчего не спешит к Миршабу, к своему закадычному дружку со школьной скамьи, компаньону и подруч­ному. Да, ему льстило, что называют их «сиамскими близнецами», верят в их дружбу, в преданность ему Миршаба. Но после раз­говора с Шубариным в банке он вспомнил фразу из какого-то американского боевика: «из беды выбираются в одиночку», или «каждый спасается сам», что-то в этом роде, очень похоже на знаменитую фразу О. Генри: «Боливар двоих не выдержит». Во всех планах, что промелькнули в голове тут, на айване махаллинской чайханы, присутствовал вариант только его спасения, ставка делалась на его благополучие, свободу, карьеру – и он честно признался себе в этом. Хотя знал, что для Камалова они с Мир­шабом идут в одной связке, ведь прокурор наверняка догадывался, кто стоит за смертью Артема Парсегяна, главного свидетеля против него самого, да и для Шубарина они единое целое, оттого тот потребовал, чтобы пришли вдвоем с Миршабом на покаяние через десять дней и вернули бумаги. Собираясь на встречу со своим другом, он знал, что ради спасения жизни, политической карьеры он не остановится ни перед чем, и если надо будет, пожертвует и Миршабом – больше в тюрьму ему не хотелось.
Откровения в отношении Миршаба, с которым он мысленно распрощался, открыли как бы второе дыхание его фантазии, рас­крепостили сознание, где и без того не было ни моральных, ни нравственных табу, тормозов вообще. Он вспомнил, как среагиро­вал на сообщение Газанфара о Шубарине после своей удачной поездки в Аксай к Сабиру-бобо. Тогда он решил: если каким-то образом обнаружится связь Шубарина с прокурором Камаловым, который помог освободить Гвидо Лежаву, то он постарается непременно стравить человека, выкравшего американца, с Япон­цем. Сегодня после неприятной беседы с глазу на глаз с Шубари­ным отпала необходимость в подтверждении такой связи, время и обстоятельства уже развели их по разные стороны баррикад, а значит, он должен найти убедительный повод для Талиба или людей, стоящих над ним, поквитаться с Шубариным. И он вновь пожалел, что Талиба нет в Ташкенте. Но отрабатывая эту версию подробно, он резонно подумал: а с чем бы я к Талибу пошел? У них ведь с Шубариным могли быть финансовые интересы, которых он никогда не сможет решить со мной, у меня ведь нет за спиной могущественного банка. Тут, желая заполучить союзника, следовало действовать осторожно и наверняка – он мог в лице Талиба обрести и врага. Значит, все упиралось не только в Газанфара, которому он поручил выведать, почему Талиб встречался с Шубариным и почему он выкрал его гостя на презентации в «Лидо», но и в прокрустово ложе десяти дней, определенных Японцем. Вряд ли он сможет действовать быстро и оперативно за гранью отпущенного срока, когда Шубарин натравит на него многих власть имущих людей и уголовников. И он порадовался, что среди бумаг нет компромата на Талиба Султанова, иначе контакт был бы невозможен ни при каких обсто­ятельствах.
А может, следует настропалить Талиба и против прокурора Камалова? – пришла неожиданно дерзкая мысль. Ведь это он подсказал Шубарину, кто выкрал Гвидо Лежаву, и даже назвал адрес, где тот содержится. Хорошо бы руками Талиба расправить­ся со своими врагами, подумал Сенатор, пытаясь шире развить тему, и вдруг нашел применение Талибу при любом раскладе, даже если и не войдет с ним в сговор.
Вот уж обрадуется моей идее Миршаб, возликовал Сенатор. Миршаб после трех неудачных попыток покушения на жизнь про­курора Камалова остро переживал провалы и искал новых стре­лочников, на которых можно было бы переложить очередное покушение. Турки-месхетинцы, чьи следы якобы остались на месте преступления, уже не казались убедительными и не принимались всерьез. И вот на такую роль Талиб, которого он еще и в глаза не видел и на чью помощь рассчитывал в борьбе с Шубариным и с Камаловым, вполне подходил – достойная фигура, авторитет­ная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102