Так и произошло. Как русского человека, гражданина великой державы, с которой еще вчера считались все, вплоть до Америки, не говоря уже о ее холуях или карликовых государствах, его задевало барское отношение Запада, почувствовавшего слабость Российской империи, и в один день он уже сам загорелся идеей вернуть партийные деньги в страну. Через своих немецких кол­лег-банкиров он начал осторожно зондировать почву на сей счет и вскоре понял, что суммы, и немалые, есть и в немецких банках. Чтобы добыть подобные сведения, требовались деньги, много денег, но Шубарин, загоревшийся идеей вернуть народу хоть часть разворованных средств, их не жалел. Считал для себя святым делом добыть валюту для страны, попавшей из-за предательства Горбачева в труднейшее экономическое положение. Но случивший­ся после форосского фарса неминуемый «парад суверенитетов» осложнил задуманное Шубариным. Особенно после славянской конвенции в январе 1992 года в Беловежской пуще, когда три руководителя - Украины, Белоруссии и России – в нарушение конституции, за спиной других бывших братских республик, рас­пустили СССР и подписали соглашение о так называемом Содружестве Независимых Государств, СНГ, не считаясь даже с ре­зультатами всенародного референдума накануне, когда весь народ – от края и до края, несмотря на старания националистов всех мастей, проголосовал за единое и неделимое государство с предоставлением всем бывшим республикам небывалых ранее прав и свобод. Многие дальновидные люди оценили это событие как развал единого государства, единой экономической зоны с единой финансовой системой. Шубарин понял это сразу, находясь еще в Германии. Но про себя подумал и другое: ничтожные политики, не поделив власти или ошалев от нее, принесли в жертву само государство. А если жестче, по-мужски – не зная, как выкинуть из Кремля хитроумного краснобая Горбачева, они свели на нет дер­жаву, формировавшуюся тысячелетиями.
В связи с развалом СССР у Шубарина неожиданно возникли проблемы: если первоначально он замыслил вернуть единой стра­не и единому народу украденные у него деньги, то сегодня, воз­вращая их в суверенный Узбекистан, он как бы обирал другие государства и народы. Некрасиво как-то получалось. Даже рассуждая теоретически, он не мог прийти к какому-то конкретному выводу. Ну, например, вернет он эти деньги и разделит между всеми пятнадцатью республиками, получившими независимость, – тогда могли обидеться автономии, тоже ставшие самостоятель­ными государствами, ну, скажем, Чечня или Татария. Или, если давать Молдавии, как же отказать Приднестровью, а это уже политика, и если вернуть Грузии, то она вряд ли поделится с осети­нами и абхазами, а это ведь тоже несправедливо. Россия с Украи­ной могли сказать, что в наших рядах коммунистов было больше, чем во всех республиках Средней Азии и Казахстана, вместе взятых, такой должна быть и наша доля. В общем, по пословице: куда ни кинь, везде клин. А если сумма, исчислявшаяся все-таки миллиардами долларов, могла попасть к нему в банк, независи­мый Узбекистан вполне мог сказать: «Это наши деньги», – тут же всучить иск бывшей КПСС на еще большую сумму и тоже в дол­ларах: одна загубленная дефолиантами узбекская земля стоит любых триллионов.
Особенно остро почувствовал эту проблему Шубарин, вернув­шись из Германии и открыв свой банк. Оттуда, из-за границы, все-таки виделись какие-то просветы, выходы, перспективы, на месте все оказалось куда жестче. Финансовая и кредитная полити­ка, не говоря уже о ее валютной части, банковских операциях, менялась чуть ли не ежемесячно, государство искало свой путь, и путь этот, как и повсюду, состоял из проб и ошибок. А банков­ское дело требует ясной финансовой политики и твердых законов – это азбука бизнеса. Без этого рассчитывать на успех, на запад­ные инвестиции бесполезно, все хотят вложить деньги в надежное прибыльное дело.
Уже в Ташкенте после отлета Гвидо, и после визита прокурора Камалова, он вдруг ясно понял, что без страховки на самом высоком уровне ему вряд ли удастся осуществить задуманное – вернуть деньги КПСС из-за рубежа. Как он ни раскладывал варианты, при часто меняющихся законах все выглядело чистой авантюрой. Человеком, могущим его подстраховать, виделся пока только Камалов, но его предстояло держать в курсе дел, а главное, найти возможность сделать эту часть работы банка тайной, не подлежащей ни проверке, ни огласке, и связать это с интересами государства, что, в общем-то, не ново в мировой практике банков­ского дела. Но вот хватит ли на подобное решение полномочий Генерального прокурора Узбекистана, Шубарин крепко засомне­вался.
Вопрос, мучавший Шубарина, получил вдруг неожиданную остроту, не оставляя ему времени на раздумья. Однажды днем у него в кабинете раздался обычный телефонный звонок, и знакомый голос, который он никогда бы не спутал с другим, без обычной восточной церемонии сказал:
– Как дала, Артур? Поздравляю с открытием банка. Не забыл о нашем разговоре? Не передумал? – Получив утвердительный ответ, абонент продолжал: – Желательно, чтобы ты в конце следующего месяца появился в Италии. Там один старейший банк отмечает свое трехсотлетие, ты получишь официальное приглаше­ние, как банкир из Узбекистана. В этом банке есть наши интересы, мы дважды спасали его от разорения. Желаю приятной поездки в Милан, возможно, мы там увидимся… – И разговор оборвался.
Звонил Анвар Абидович, хлопковый Наполеон, находящийся официально за лагерной проволокой.
После звонка он машинально глянул на настольный календарь – до встречи с Анваром Абидовичем в Италии он располагал шестью неделями. Вроде достаточно времени, но не для таких грандиозных планов, что он замыслил. Конечно, если он на самом деле намеревался бы вернуть КПСС награбленные у собственного народа деньги, то он наверняка поставил в известность подельщиков при встрече в Италии, о своих сомнениях, возникших из-за развала государства. Но он не собирался возвращать деньги ком­мунистам и не думал отступаться от идеи вернуть капиталы на родину. Вопрос был в одном – как? Проблема заключалась и в том, что он ни с кем не мог посоветоваться, поделиться вариантами, а они возникали почти ежедневно, но ни один не выдерживал скрупулезного анализа.
Вернувшись в Ташкент, он сразу почувствовал, что оказался в столице суверенного государства, дыхание времени, перемен, ощущал на каждом шагу. В Узбекистане времени зря не теряли. И с первых дней после возвращения из Германии он пытался понять, уяснить механизм действия новой власти, его ключевых структур и быстро оценил, что тут, как и в России, еще полностью не набрала силу ни одна ветвь власти, все находится в зародыше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102