– О! – проворчал Ральф, сердито насупившись. – Полагаю, вы Николас.
– Да, сэр, – ответил юноша.
– Возьмите мою шляпу, – повелительным тоном сказал Ральф. – Ну-с, как поживаете, сударыня? Вы должны побороть свою скорбь, сударыня. Я всегда так делаю.
– Утрату мою не назовешь обычной! – сказала миссис Никльби, прикладывая к глазам носовой платок.
– Ее не назовешь необычной, сударыня, – возразил Ральф, спокойно расстегивая свой спенсер. – Мужья умирают каждый день, сударыня, равно как и жены.
– А также и братья, сэр, – с негодующим видом сказал Николас. – Да, сэр, и щенята и моськи, – ответил дядя, садясь в кресло. – Вы, сударыня, не упомянули в письме, чем страдал мой брат.
– Доктора не могли назвать какой-либо определенный недуг, – сказала миссис Никльби, проливая слезы.У нас слишком много оснований опасаться, что он умер от разбитого сердца.
– Ха! – сказал Ральф. – Такой штуки не бывает. Я понимаю, можно умереть, сломав себе шею, сломав руку. проломив голову, сломав ногу или проломив нос, но умереть от разбитого сердца… Чепуха! Это нынешние модные словечки! Если человек не может заплатить свои долги, он умирает от разбитого сердца, а его вдова – мученица.
– Мне кажется, у иных людей вообще нет сердца и нечему разбиться,спокойно заметил Николас.
– Бог мой, да сколько же лет этому мальчику? – осведомился Ральф, отодвигаясь вместе с креслом и с величайшим презрением осматривая племянника с головы до пят.
– Николасу скоро исполнится девятнадцать, – ответила вдова. – Девятнадцать? Э! – сказал Ральф. – А как вы намерены зарабатывать себе на хлеб, сэр?
– Я не намерен жить на средства матери, – с нарастающим гневом сказал Николас.
– А если бы и намеревались, вам мало было бы на что жить, – возразил дядя, глядя на него презрителено.
– Сколько бы там ни было, – вспыхнув от негодопания, сказал Николас, – к вам я не обращусь, чтобы получить больше.
– Николас, дорогой мой, опомнись! – вмешалась миссис Никльби.
– Прошу тебя, дорогой Николас, – взмолилась юная леди.
– Придержите язык, сэр! – сказал Ральф. – Клянусь честью, это прекрасное начало, миссис Никльби, прекрасное начало!
Миссис Никльби ничего не ответила и только жестом просила Николаса молчать. В течение нескольких секунд дядя и племянник смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Лицо у старика было суровое, грубое, жестокое и отталкивающее, у молодого человека – открытое, красивое и честное; у старика глаза были острые, говорящие о скупости и лукавстве, у молодого человека – горящие умом и воодушевлением. Он был худощав, но мужествен и хорошо сложен; помимо юношеской грации и привлекательности, взгляд его и осанка свидетельствовали о горячем юном сердце. Сравнение было не в пользу старика. Сколь ни разителен подобный контраст для наблюдателя, но никто не чувствует его так остро и резко, как тот, чью низость он подчеркивает, проникая в его душу. Это уязвило сердце Ральфа, и с той минуты он возненавидел Николаса.
Такое созерцание друг друга привело, наконец к тому, что Ральф с подчеркнутым презрением отвел глаза и прошептал:
– Мальчишка!
Этим словом как упреком часто пользуются пожилые джентльмены в обращении с младшими, – быть может, с целью ввести общество в заблуждение, внушая ему уверенность, что они не пожелали бы снова стать молодыми, имей они такую возможность.
– Итак, сударыня, – нетерпеливо сказал Ральф, – вы мне сообщили, что кредиторы удовлетворены, а у вас не осталось ничего?
– Ничего, – подтвердила миссис Никльби.
– А то немногое, что у вас было, вы истратили на поездку в Лондон, желая узнать, что я могу для вас сделать?
– Я надеялась, что у вас есть возмояшость сделать что-нибудь для детей вашего брата, – запинаясь, промолвила миссис Никльби. – Перед смертью он выразил желание, чтобы в их интересах я обратилась за помощью к нам.
– Не понимаю, почему это так случается, – пробормотал Ральф, шагая взад и вперед по комнате, – но всегда, когда человек умирает, не оставляя после себя никакого имушества, он как будто почитает себя вправе распоряжаться имуществом других людей. Для какой работы пригодна ваша дочь, сударыня?
– Кэт получила хорошее образование, – всхлипывая, ответила миссис Никльби. – Дорогая моя, расскажи дяде, каковы твои успехи во французском языке и в изящных искусствах.
Бедная девушка собиралась прошептать что-то, но дядя весьма бесцеремонно остановил ее.
– Попробуем отдать вас куда-нибудь в ученье,сказал Ральф. – Надеюсь, вы для этого не слишком изнежены?
– О нет, дядя! – со слезами ответила девушка. – Я готова делать все, только бы иметь пристанище и кусок хлеба.
– Ладно, ладно, – сказал Ральф, которого слегка смягчила либо красота племянницы, либо ее отчаяние (сделайте ударение на последнем). – Вы должны попытаться, и, если жизнь слишком тяжела, быть может, шитье или вышиванье на пяльцах покажутся легче. А вы когда-нибудь что-нибудь делали, сэр? – обратился он к племяннику.
– Нет! – резко ответил Николас.
– Нет? Я так и знал! – сказал Ральф. – Вот как воспитал своих детей мой брат, сударыня.
– Николас не так давно закончил образование, какое мог дать ему его бедный отец, – возразила миссис Никльби, – а он думал…
– …думал со временем что-нибудь из него сделать, – сказал Ральф.Старая история: всегда думать и никогда не делать. Будь мой брат человеком энергическим и благоразумным, он оставил бы вас богатой женщиной, сударыня. А если бы он предоставил своему сыну пробивать самостоятельно дорогу в жизни, как поступил со мной мой отец, когда я был на полтора года моложе этого юнца, Николас имел бы возможность помогать вам, вместо того чтобы быть для вас бременем и усугублять нашу скорбь. Мой брат был легкомысленный, неосмотрительный человек, миссис Никльби, и я уверен, что у вас больше, чем у кого бы то ни было, оснований это чувствовать.
Такое обращение заставило вдову подумать о том, что, пожалуй, она могла бы более удачно пристроить свою единственную тысячу, а затем она стала размышлять, сколь утешительно было бы иметь такую сумму именно теперь. От этих горестных мыслей слезы у нее заструились быстрее, и в порыве скорби она (будучи женщиной неплохой, но слабой) принялась сначала оплакивать свою жестокую судьбу, а затем, всхлипывая, толковать о том, что, разумеется, она была рабой бедного Николаса и часто говорила ему: она-де могла бы сделать лучшую партию (и в самом деле, она это говорила очень часто), и что при жизни его она никогда не знала, куда уходят деньги, Что если бы он имел доверие к ней, все они пользовались бы теперь большим достатком; к этому она присовокупила другие горькие воспоминания, общие для большинства замужних леди либо в пору их супружеской жизни, либо в пору вдовства, либо и в том и, в другом их положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270