Мистер Джон Брауди, засунув руки в карманы, беспокойно бродил вокруг этих деликатесов, время от времени останавливаясь, чтобы отогнать мух от сахарницы носовым платком жены, иди опустить чайную ложку в молочник и препроводить ее в рот, или отрезать краешек корки и кусочек мяса и проглотить их в два глотка, словно две пилюли. После каждого из таких заигрываний со съестными припасами он вынимал часы и заявлял с серьезностью, поистине патетической, что больше двух минут ему не выдержать.
– Тилли! – сказал Джон своей леди, которая полудремала, развалившись на диване.
– Что, Джон?
– «Что, Джон!» – нетерпеливо передразнил супруг. – Ты разве не голодна, девочка?
– Не очень, – сказала миссис Брауди.
– «Не очень!» – повторил Джон, возведя глаза к потолку. – Вы только послушайте – ие очень! А обедали мы в три часа, а на завтрак было какое-то пирожное, которое только раздражает, а не успокаивает человека. «Не очень!»
– К вам джентльмен, сэр, – сказал официант, заглянув в комнату.
– Ко мне что? – воскликнул Джон так, словно решил, что речь идет о письме или пакете.
– Джентльмен, сэр.
– Черт побери! – вскричал Джон. – Чего ради ты мне это сообщаешь. Веди его сюда.
– Вы дома, сэр?
– Дома! – воскликнул Джон. – Хотел бы я быть дома! Я бы уже часа два как напился чаю. Да ведь я сказал тому, другому парню, чтобы он смотрел в оба у входной двери и предупредил его, как только он придет, что мы изнемогли от голода. Веди его сюда. Ага. Твою руку, мистер Никльби. Это счастливейший день в моей жизни, сэр. Как поживаете? Здорово! Как я рад!
Забыв даже о голоде при этой дружеской встрече, Джон Брауди снова и снова пожимал руку Николасу, после каждого пожатия похлопывая его весьма энергически по ладони, чтобы сделать приветствие более теплым.
– Вот и она, – сказал Джон, заметив взгляд, брошенный Николасом в сторону его жены. – Вот и она, теперь мы из-за нее не поссоримся, а? Ей-богу, когда я подумаю о том… Но ты должен чего-нибудь поесть. Приступай к делу, приятель, приступай, и за блага, которые мы получаем…
Несомненно, молитва перед едой была должным образом закончена, но больше ничего не было слышно, потому что Джон уже заработал ножом и вилкой так, что его речь на время оборвалась.
– Я воспользуюсь обычной привилегией, мистер Брауди, – сказал Николас, придвигая стул для новобрачной.
– Пользуйся чем хочешь, – сказал Джон, – а когда воспользуешься, требуй еще.
Не потрудившись дать объяснение, Николас поцеловал зарумянившуюся миссис Брауди и повел ее к столу.
– Послушай, – сказал Джон, на секунду ошарашенный, – устраиваешься, как дома, так, что ли?
– Можете в этом не сомневаться, – отозвался Николас, – но с одним условием.
– А что это за условие? – спросил Джов.
– Вы пригласите меня крестным отцом, как только явится в нем необходимость.
– Вы слышите?! – воскликнул Джон, положив нож и вилку. – Крестным отцом! Ха-ха-ха! Тилди, ты слышишь – крестным отцом! Ни слова больше – лучше все равно не скажешь. Крестный отец! Ха-ха-ха!
Никогда еще не потешали людей почтенные старые шутки так, как распотешила эта шутка Джона Брауди. Он клохтал, ревел, задыхался от смеха, когда большие куски мяса застревали в горле, снова ревел, при этом он ве переставал есть, лицо у него покраснело, лоб почернел, он закашлялся, закричал, оправился, снова засмеялся сдавленным смехом, опять ему стало хуже, его колотили по спине, он топал ногами, испугал жену и в конце концов, совершенно ослабев, пришел в себя; слезя катились у него из глаз, но он все еще слабым голосом восклицал: «Крестный отец, крестный отец, Тилли!» – и тон его свидетельствовал о том, что слова Николаса доставили ему величайшее наслаждение, которого не уменьшат никакие страдания.
– Помните вечер нашего первого чаепития? – спросил Николас.
– Да разве я его когда-нибудь забуду, приятель? – отозвался Джон Брауди.
– Отчаянный он был тогда парень, не правда ли, миссис Брауди? – сказал Николас. – Просто чудовище!
– Вот это вы бы могли сказать, если бы только послушали его, когда мы возвращались домой, – ответила новобрачная. – Никогда еще мне не бывало так страшно.
– Полно, полно, – с широкой улыбкой сказал Джон. – Ты должна лучше знать меня, Тилли.
– Я и знала, – отозвалась миссис Брауди. – Я почти что решила никогда больше с тобой не разговаривать.
– Почти! – повторил Джон, улыбаясь еще шире. – Она почти решила! А всю дорогу она ко мне ласкалась и ластилась, ласкалась и ластилась. «Чего ради ты позволила этому парню ухаживать за тобой?» – говорю я. «Я не позволяла, Джон», – говорит она и жмет мне руку. «Ты не позволяла?» – говорю я. «Нет», – говорит она и опять жмется ко мне.
– Боже мой, Джон! – перебила его хорошенькая жена, очень сильно покраснев. – Как можешь ты говорить такие глупости? Да мне бы это и во сне не приснилось!
– Не знаю, снилось это тебе или нет, хотя заметь – я думаю, что могло бы присниться, – возразил Джон, – но ты это делала. «Ты изменчивая, непостоянная вертушка, моя девочка», – говорю я. «Нет, Джон, не изменчивая», – говорит она. «Нет, говорю, изменчивая, чертовски изменчивая! Не отпирайся после того, что было с тем парнем в доме школьного учителя», – говорю я. «Ах, он?» – как взвизгнет она. «Да, он!» – говорю я. «Ах, Джон, – говорит она, а сама подходит ближе и прижимается еще крепче, – да неужели это, по-твоему, возможно, чтобы я, когда со мной водит компанию такой мужчина, как ты, стала обращать внимание на этого жалкого хвастунишку?» Ха-ха-ха! Она так и сказала – хвастунишка. «Ладно! – говорю я. – А теперь назначай день, и делу конец». Ха-ха-ха!
Николас от души посмеялся над этим рассказом, который выставлял его самого в невыгодном свете; да к тому же, он не хотел, чтобы краснела миссис Брауди, чьи протесты потонули во взрывах смеха ее супруга.
Благодушие Николаса вскоре помогло ей успокоиться, и, отрицая обвинение, она так весело смеялась над ним, что Николас имел удовольствие убедиться в правдивости рассказа.
– Всего только второй раз, – сказал Николас, – мы сидим с вами вместе за столом, а вижу-то я вас в третий раз, но, право, мне кажется, что я среди друзей.
– Верно! – заметил йоркширец. – И я то же самое скажу.
– И я, – добавила его молодая жена.
– Заметьте, у меня есть все основания для такого чувства, – сказал Николас, – потому что, если бы не ваша сердечная доброта, мой славный друг, на которую у меня не было ни права, ни повода рассчитывать, я не знаю, что сталось бы со мной и в каком тяжелом положении мог бы я очутиться.
– Поговорим о чем-нибудь другом, – проворчал Джон, – а об этом не стоит.
– В таком случае песня будет новая, но на старый мотив, – улыбаясь, сказал Николас. – Я писал вам в письме, как я благодарен и как восхищаюсь вашим сочувствием к бедному мальчику, которого вы вызволили, хотя сами рисковали очутиться в неприятном и затруднительном положении, но мне никогда не удастся рассказать, как признательны вам он, я и те, кого вы не знаете, за то, что вы над ним сжалились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270