– Теперь, сударыня, выслушайте меня. Я не допускаю мысли, чтобы вы имели хоть какое-нибудь отношение к великолепной тираде, с какой обратился ко мне ваш мальчишка, ибо не верю, что, находясь в зависимости от него, вы сохранили хоть крупицу своей воли или что ваш совет, ваше мнение, ваши нужды, ваши желания, все то, что в силу вашего благоразумия (иначе какая была бы польза от вашего огромного жизненного опыта?) должно на него воздействовать, – не верю, что все это оказывает хоть малейшее влияние или воэдействие или хоть на секунду принимается им во внимание.
Миссис Никльби покачала головой и вздохнула, словно все это было в самом деле справедливо.
– По этой причине, – продолжал Ральф, – я обращаюсь к вам, сударыня. Отчасти по этой причине, а отчасти потому, что не хочу быть опозоренным поведением злобного юнца, от которого я принужден был отречься и который затем с мальчишеским величием сделал вид, будто – ха-ха! – отрекается от меня, я пришел сюда сегодня. Есть и другой мотив моего прихода – мотив, продиктованный человеколюбием. Я пришел сюда, – сказал Ральф, озираясь с ядовитой и торжествующей улыбкой и злорадно растягивая слова (как будто он ни за что не лишил бы себя удовольствия произнести их), – с целью вернуть отцу его ребенка. Да, сэр, – продолжал он, нетерпеливо наклоняясь вперед и обращаясь к Николасу, когда заметил, что тот изменился в лице, – вернуть отцу его ребенка, его сына, сэр, похищенного, обманутого ребенка, которого вы не отпускаете ни на шаг с гнусной целью отнять у него те жалкие деньги, какие он может когда-нибудь получить.
– Что касается этого, те вам известно, что вы лжете, – гордо сказал Николас.
– Что касается этого, то мне извество, что я говорю правду. Здесь со мной его отец, – возразил Ральф.
– Здесь! – с усмешкой подхватил Сквирс, выступая вперед. – Вы это слышите? Здесь! Не предостерегал ли я вас, что его отец может вернуться и отправить его назад во мие? Да, ведь его отец – мой друг, мальчик немедленно должен вернуться ко мне, немедленно! Ну-ка, что вы на это скажете, а? Ну-ка, что вы на это скажете? Не жалеете, что столько труда потратили даром, не жалеете, а?
– Вы носите на своей шкуре следы, оставленные мною, – сказал Николас, спокойно отворачиваясь, – и, в благодарность за них, можете говорить сколько вам угодно. Долго вам придетея говорить, мистер Сквирс, прежде чем вы их сотрете.
Упомянутый достойный джентльмен бросил быстрый; взгляд на стол, словно эта реплика вызвала у него желание швырнуть в голову Николаса бутылку или кружку; но этому замыслу (если таковой у него был) помешал Ральф, который, тронув его за локоть, попросил сообщить отцу, что он может явиться и потребовать сына.
Так как это было делом милосердия, мистер Сквирс охотно повиновался и, выйдя с этой целью из комнаты, почти немедленно вернулся, поддерживая елейного на вид человека с масленым лицом, который, вырвавшись от него и показав присутствующим физиономию и облик мистера Снауди, направился прямо к Смайку, заключил беднягу в неуклюжие объятия, зажав его голову под мышкой, и поднял в вытянутой руке свою широкополую шляпу в знак благочестивой благодарности, восклицая при этом:
– Я и не помышлял о такой радостной встрече, когда видел его в последний раз! О, я и не помышлял о ней!
– Успокойтесь, сэр, – с грубоватым сочувствием сказал Ральф, – теперь вы его обрели.
– Да, обрел! О, обрел ли я его? Обрел ли я его? – вскричал мистер Снаули, едва смея этому поверить. – Да, он здесь, во плоти!
– Плоти очень мало, – сказал Джон Брауди.
Мистер Снауди был слишком занят своими родительскими чувствами, чтобы обратить внимание на это замечание, и с целью окончательно удостовериться, что его дитя возвращено ему, снова засунул его голову себе под мышку и там ее и оставил.
– Что побудило меня почувствовать такой живой интерес к нему, когда этот достойный наставник юношества привел его в мой дом? Что побудило меня загореться желанием жестоко покарать его за то, что он убежал от лучших своих друзей, своих пастырей и наставников? – вопросил Снаули.
– Это был родительский инстинкт, сэр, – заметил Сквирс.
– Да, это был он, сэр! – подхватил Снаули. – Возвышенное чувство, чувство древних римлян и греков, зверей полевых и птиц небесных, за исключением кроликов и котов, которые иной раз пожирают своих отпрысков. Сердце мое устремилось к нему. Я бы мог… не знаю, чего бы не мог я с ним сделать, обуянный гневом отца!
– Это только показывает, что значит природа, сэр, – сказал мистер Сквирс. – Чудная штука – природа.
– Она священна, сэр, – заметил Снаули.
– Я вам верю, – заявил мистер Сквирс с добродетельным вздохом. – Хотел бы я знать, как бы могли мы без нее обходиться. Природу, – торжественно сказал мистер Сквирс, – легче постигнуть, чем описать. О, какое блаженство пребывать в состоянии, близком к природе!
Во время эгой философической тирады присутствующие остолбенели от изумления, а Николас переводил зоркий взгляд со Снаули на Сквирса и со Сквирса на Ральфа, раздираемый чувством отвращения, сомнения и удивления. В этот момент Смайк, ускользнув от своего отца, бросился к Никодасу и в самых трогательных выражениях умолял не отдавать его и позволить ему жить и умереть около него.
– Если вы отец этого мальчика, – начал Николас,посмотрите, в каком он жалком состоянии, и подтвердите, что вы действительно намерены отослать его обратно в это отвратительное логово, откуда я его увел.
– Опять оскорбление! – закричал Сквирс. – Опомнитесь! Вы не стоите пороха и пули, но так или иначе я сведу с вами счеты.
– Стойте! – вмешался Ральф, когда Снаули хотел заговорить. – Давайте покончим с этим делом, не будем перебрасываться словами с безмозглым повесой. Это ваш сын, что вы можете доказать. А вы, мистер Сквирс, знаете, что это тот самый мальчик, который жил с вами столько лет под фамилией Смайк. Знаете вы это?
– Знаю ли я?! – подхватил Сквирс. – Еще бы мне не знать!
– Прекрасно, – сказал Ральф. – Нескольких слов будет достаточно. У вас был сын от первой жены, мистер Снаули?
– Был, – ответил тот, – и вот он стоит.
– Сейчас мы это докажем, – сказал Ральф. – Вы разошлись с вашей женой, и она взяла мальчика к себе, когда ему был год. Вы получили от нее сообщение после того, как года два прожили врозь, что мальчик умер? И вы ему поверили?
– Конечно, поверил, – ответил Снаули. – О, радость…
– Будьте рассудительны, прошу вас, сэр! – сказал Ральф. – Это деловой вопрос, и восторги неуместны. Жена умерла примерно через полтора года, не позднее, в каком-то глухом местечке, где она служила экономкой. Так ли было дело?
– Дело было именно так, – ответил Снаули.
– И на смертном одре написала вам письмо или признание, касавшееся этого самого мальчика, которое дошло до вас несколько дней назад, да и то окольным путем, так как на нем не было никакого адреса, только ваша фамилия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270