— Не сердись, Лунелинк, — взяв меня под руку, ласково сказал Годфруа, — то, что они ищут, имеет огромное значение, и прежде всего для меня. Если их поиски увенчаются успехом, мы все будем обладателями такой реликвии, поклонение которой надежно защитит нас от любых вторжений.
— Что же это, если не секрет?
— Пока секрет.
— Раз так, не смею больше ни о чем тебя расспрашивать. И все же, скажи, что это за люди?
— Кто именно?
— Ну, хотя бы, этот самый Папалиус. Извини, но рожа у него мерзкая, — невольно вырвалось у меня.
— Его рожа и мне не по нутру, — усмехнулся Годфруа, вводя меня в одну из комнат дворца, уставленную восточной мебелью, устланную коврами и украшенную огромным шаром, на котором поверх позолоты были выгравированы всякие арабские и еврейские надписи, замысловатые значки и символы, человеческие фигуры. — Папалиус антипатичен внешне и что в душе у него — одному чорту известно. Но сей ученый муж совершил некоторые необычные открытия, способные перевернуть весь мир. Скажу тебе по секрету, ибо знаю, что тебе можно с гораздо большей надежностью доверить тайну, нежели каменному изваянию Адриана, стоящему у входа в замок Давида. Папалиус и Артефий приблизились к тайнам создания такого снадобья, которое способно продлевать человеческую жизнь и, быть может, на очень долгий срок.
Тут мне захотелось сказать то, что в подобном случае сказал бы мой покойный Аттила: «Эх, сударь, не морочили бы вы сами себе голову, плюньте три раза через левое плечо и пошлите всех этих пустомель и жуликов ко всем чертям!» Но, помня о предсказании, которое мучило Годфруа и которое могло превратиться в пустой звук лишь не исполнившись, я сдержанно промолчал. Тут я увидел на столе у него лист пергамента, на котором была начертана звезда микрокосма и всякие знаки. Внутрь звезды было вписано человеческое тело, над которым значилось: ADAM, а внизу, между ног: EVE. По окружности были начертаны еврейские буквы шин, ге, йод, снова ге и вав.
— Что это? — удивился я.
— Как что, — отвечал Годфруа, — звезда Соломона, талисман для добрых дел и помыслов. Разве ты не знаешь?
— Знаю, и очень хорошо помню замок Шедель.
— Ах, оставь ты это воспоминание. Ты же знаешь, как мне самому стыдно и отвратительно. И пойми, что границы магии весьма пространны. Один и тот же символ может служить как благим начинаниям, так и мерзостным.
— Я далек от символов, — простодушно признался я. — Мне нет до них дела.
— Просто потому, — сказал Годфруа, — что ты чертовски здоров душою и телом.
— Значит, с этими неприятными людьми тебя связывает только тяга к получению душевного и физического здоровья? — спросил я напрямик.
— Нет, не только, — признался Годфруа. — Когда-нибудь я открою тебе одну тайну. В тот час, когда я буду умирать, я расскажу тебе все.
— А если я не окажусь рядом?
— А где же ты будешь?
— Отлучусь куда-нибудь. Кстати, я давно собираюсь испросить твоего разрешения съездить в Киев. Евпраксия ждет от меня ребенка, и я хочу успеть хотя бы на его крестины.
— Отправляйся, — обнимая и хлопая меня по плечу, ответил Годфруа. — Но смотри, к весне возвращайся назад, а если ты приедешь вместе с Евпраксией, я буду страшно рад за вас.
— Она не сможет поехать, покуда ребенок будет маленьким, но как только он подрастет, я перевезу их сюда.
Итак, я, наконец-то собрался в путь. В честь моего отъезда в замке Давида был устроен пир, на который собралось человек сорок. Сколько я ни уговаривал Годфруа как-то избавить меня от компании Урсуса, Артефия, Ормуса и Папалиуса, он все-таки позвал и их, чем сильно огорчил и обидел меня. Пьер Эрмит, быстро опьянев, принялся хвастаться тем, как быстро двигаются работы по созданию аббатства Нотр-Дам-дю-Мон-де-Сион, упрекая меня в том, что я еду в отпуск, не создав ничего значительного.
— Ничего, — принялся защищать меня своим загробным голосом Артефий, — когда граф возвратится, он начнет строить на месте Храма Соломона гигантский храм Нового Завета. Не так ли, граф?
— Ну да, — фыркнул я, — я его построю, а потом придут граф Шампанский и сидящий тут Папалиус, развалят его и снова начнут вгрызаться в фундамент в поисках каких-то мифических сокровищ.
Артефий громко рассмеялся и подсел ко мне с самым дружеским видом.
— Ваше возмущение справедливо, — сказал он, ударяя своим кубком о край моего, — но вы не можете не согласиться и с тем, что недра Иерусалима изучены мало, мусульмане, господствовавшие здесь столько веков, вообще имеют предубеждение против каких бы то ни было раскопок.
— И правильно делают, — упрямо не желал я соглашаться ни с каким его утверждением. — То, что предано земле, принадлежит земле. Горе тому, кто нарушит покой земли. Говорят, всякий, кто проникал в гробницы египетских фараонов, погибал потом в страшных мучениях.
— Можно вообще ничем не интересоваться, — сказал Артефий, — и при этом все же умереть в страшных мучениях. Я пью за любознательных людей, которым мало того мира, что им предлагается. Я пью за тех, кто не смиряется с существованием тайн.
— А я пью за тех, кто благоговеет перед тайнами, — вновь возразил я. — Тайна — это единственное, что заставляет человечество продолжать свое существование.
После этого мы продолжали спорить с ним весь вечер в таком же духе. Постепенно я, сам не знаю почему, сильно опьянел. Помню, как я бранился, когда кто-то стал утверждать, будто вино, которое мы пьем, сохранилось еще со свадьбы в Кане Галилейской и сотворено самим Христом. Якобы, кто-то припрятал один мех в подвале замка Давидова, и вот теперь вино внезапно найдено благодаря какому-то особому дарованию все того же Артефия. Потом я на некоторое время потерял сознание, а когда очнулся, увидел себя в каком-то мрачном подземелье. В голове у меня все кружилось и расплывалось, я пытался встать, но ни руки, ни ноги не слушались меня. Я лежал и смотрел, как в тусклом свете горящего в отдалении семисвечника проступают очертания каких-то статуй. Я хорошо разглядел одну из них, стоящую ближе всего ко мне. Это была статуя обнаженной женщины с пышными формами тела, у которой ноги ниже колен превращались в длинные и извивающиеся змеиные хвосты. Шагах в тридцати от меня какие-то две фигуры склонялись над третьей, лежащей на полу подземелья. Я стал изо всех сил сосредотачиваться, пытаясь разглядеть, кто эти люди, но не мог, потому что головы им покрывали капюшоны, а сами люди были облачены в монашеские одеяния. Зато я увидел, что стоят они возле каменного колодца, удивительно похожего на тот, который я видел на горе Броккум. То, что произошло дальше, заставило меня еще больше содрогнуться. Один из монахов, или кто они там были, взял в руки меч и отсек человеку, лежащему на полу подземелья, голову. Затем он принялся скакать вокруг жерла колодца, держа отрубленную голову за волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147