я сознавал, что нам придется столкнуться с цивилизацией Востока, заслуживающей бережного и почтительного отношения; но все это уравновешивалось моей твердой убежденностью в том, что Господь Бог Иисус Христос незримо ведет нас, ступая впереди нашего воинства.
Местность, по которой мы двигались, была довольно пустынная, лишь изредка виднелись следы какого-то жилья. То и дело по обочинам дороги нам попадались бренные останки, в которых нетрудно было распознать несчастных крестоносцев, пришедших сюда в прошлом году вместе с Готье Санзавуаром и Пьером Эрмитом. Готье, кстати говоря, с небольшим отрядом уцелевших участников прошлогоднего похода, тоже отправился вместе с нами. Можно себе представить его чувства, когда мы добрались до той злосчастной долины, на которой нашло свою гибель первое, слабое войско крестоносцев. Узкое и длинное пространство, с двух сторон зажатое горами, было густо усеяно человеческими останками, белоснежные черепа улыбались небесам, стрелы торчали из ребер, обглоданных стервятниками, истлевшие одежды трепались по ветру. Решено было оказать почести этим останкам; собрав и захоронив их, мы воздвигли над ними каменную насыпь и воткнули наспех изготовленный крест. Здесь же и остановились на ночлег, развели костры и, вкушая вино, хлеб и мясо, поминали тех, чьи кости только что предали земле. Разведчики строго следили за окрестностями, но покамест никаких признаков близкого неприятеля не наблюдалось.
Не знаю, каким образом, но когда мы приблизились к Никее, стало известно, что самого султана в городе нет, он вынужден был отправиться с войском на усмирение одного из своих соседних эмиратов, где вспыхнуло восстание, грозившее свергнуть Кылыч-Арслана с престола. Это сильно обрадовало и приободрило нас, тотчас было принято решение начинать приступ, покуда войско султана не вернулось из похода. Помню, как в ту минуту мне возомнилось, что Господь дает нам легкую победу и ночевать мы будем в захваченной столице Иконийского султаната. Однако ночевали мы не в городе, а у его стен, несколько разочарованные, но получившие хороший урок.
— Ох… эх, углей вам под задницу! — кряхтел от боли Аттила, прикладывая кусок бараньего сала к плечу, обожженному смолой. Он продолжал вспоминать излюбленные венгерские ругательства и посылать их в адрес сельджуков, которые не захотели просто так отдать нам свою столицу. Аттила еще хорошо отделался, ибо многие из тех, кто первым бросился штурмовать город, остались лежать под стенами Никеи, пронзенные стрелой или облитые с головы до ног кипящим варом. Выждав, покуда большое количество крестоносцев окажется внизу, прямо под стенами, защитники города обрушили нам на головы целый град камней, целые тучи стрел, целые потоки дымящейся лавы. Этот горячий прием остудил незваным гостям головы, стало ясно, что Никею придется осаждать, а значит, взятие Иерусалима несколько отодвигается во времени.
— Говорил я вам, сударь мой Луне, — продолжал ворчать Аттила, сдирая с плеча куски затвердевшей смолы, — чем ближе к туркам, тем ближе к тому свету. Считайте, я уже одним плечом побывал в пекле, зачерпнул того варева, в котором меня потом будут черти в гуляш превращать за мои прегрешения. Все-таки, не очень приятная штука боль, согласитесь. Я не люблю боль. А каково тем беднягам, которым не только плечо, но и многое другое окатило. Эх, беда! Хорошо хоть, вы целехонький, хотя продолжаете башку свою подставлять куда не следует, ровно вам не двадцать восемь лет, а восемнадцать. Говорили у нас в Вадьоношхазе дураку Эмешу: «Прекращай девок портить! Женись, живи, как все», так он не слушался. Однажды, вот точно так же, как мы сюда, полез в сад к одной, да на грех перепутал и забрался под окна к замужней верной жене. Кустами шуршит и громко мяукает, да еще так противно подзывает ее: «Выйди, выйди, моя кошечка, это я, твой котик Эмешка!» Она слушала-слушала его, взяла стакан кипятка, да и плеснула на него. «Терпеть не могу, — кричит, — котов! Шляетесь, а потом под окнами кошачьей мочой воняет». Она, сударь, не очень хорошо пахнет, кошачья моча. Да так здорово верная жена обварила щеку дураку Эмешу, что он после этого перестал девок портить и вскоре женился. Ох, батюшки-святы, как же больно в крестовые походы ходить!
Я уж теперь позволял моему оруженосцу болтать все, что ему заблагорассудится, поскольку болтовня помогала ему превозмочь боль, а я ужасно переживал за Аттилу, когда его, случалось, ранят.
На следующий день наша крестоносная рать стала основательно обустраивать осаду Никеи. Мы обложили город со всех сторон, перекрыли все ходы-выходы и стали ждать. Торжественное чувство движения к заветной цели сменилось унынием сидения на месте для которого нужно было как следует набраться терпения. Время от времени появлялись какие-нибудь задумки, как можно быстрее захватить город, но все они оказывались неудачными. Старинный греческий город, основательно укрепленный — в четвертом веке Константином Великим, все больше казался неприступным. Тоска охватывала сердце — вот уже вторая неделя, как мы тут, третья начинается, жарко, пыльно и никакого луча надежды. А далеко, в Зегенгейме, ждет меня моя Евпраксия, и должно быть, предполагает, что я уже в Иерусалиме.
Неудачей окончилась и попытка сделать подкоп под южной стеной города, около сотни крестоносцев из войска графа Сен-Жилля погибло при этой вылазке. А на третьей неделе осады произошло грандиозное Никейское сражение. Сначала разведчики донесли, что войско султана переброшено к столице и стремительно двигается к нам. Чтобы гарнизон, находящийся в городе не смог прийти на помощь войску султана, было решено выйти Кылыч-Арслану навстречу и дать сражение в миле от Никеи. Любезный Алексей выделил несколько отрядов своего войска для участия в битве. Столкновение с передовыми частями сельджуков произошло в полдень на широкой равнине, окруженной горами. Султан явно недооценил нас и переоценил свои возможности. Легкие победы над крестоносцами в прошлом году усыпили его бдительность, он явно не ожидал, что нас будет так много. Численностью мы вдвое, если не больше превосходили сельджуков. Битва завязалась на левом фланге, где стояли рыцари и пехотинцы Раймунда Тулузского. По-видимому, Кылыч-Арслан .намеревался быстро разгромить левый фланг и пробиться к Никее, но сельджукское войско увязло, наш правый фланг и середина придвинулись к месту битвы и прижали мусульман к горе. Результат сражения быстро стал ясен — несмотря на то, что турки бились, как тигры, и за одного своего клали трех крестоносцев, силы были неравные.
Я изо всех сил рвался в бой, хотя Аттила то и дело жужжал у меня под ухом, что на наш век хватит, но добраться до врага мне удалось уже тогда, когда прошел слух, что сам Кылыч-Арслан покинул поле боя и отошел на некоторое расстояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Местность, по которой мы двигались, была довольно пустынная, лишь изредка виднелись следы какого-то жилья. То и дело по обочинам дороги нам попадались бренные останки, в которых нетрудно было распознать несчастных крестоносцев, пришедших сюда в прошлом году вместе с Готье Санзавуаром и Пьером Эрмитом. Готье, кстати говоря, с небольшим отрядом уцелевших участников прошлогоднего похода, тоже отправился вместе с нами. Можно себе представить его чувства, когда мы добрались до той злосчастной долины, на которой нашло свою гибель первое, слабое войско крестоносцев. Узкое и длинное пространство, с двух сторон зажатое горами, было густо усеяно человеческими останками, белоснежные черепа улыбались небесам, стрелы торчали из ребер, обглоданных стервятниками, истлевшие одежды трепались по ветру. Решено было оказать почести этим останкам; собрав и захоронив их, мы воздвигли над ними каменную насыпь и воткнули наспех изготовленный крест. Здесь же и остановились на ночлег, развели костры и, вкушая вино, хлеб и мясо, поминали тех, чьи кости только что предали земле. Разведчики строго следили за окрестностями, но покамест никаких признаков близкого неприятеля не наблюдалось.
Не знаю, каким образом, но когда мы приблизились к Никее, стало известно, что самого султана в городе нет, он вынужден был отправиться с войском на усмирение одного из своих соседних эмиратов, где вспыхнуло восстание, грозившее свергнуть Кылыч-Арслана с престола. Это сильно обрадовало и приободрило нас, тотчас было принято решение начинать приступ, покуда войско султана не вернулось из похода. Помню, как в ту минуту мне возомнилось, что Господь дает нам легкую победу и ночевать мы будем в захваченной столице Иконийского султаната. Однако ночевали мы не в городе, а у его стен, несколько разочарованные, но получившие хороший урок.
— Ох… эх, углей вам под задницу! — кряхтел от боли Аттила, прикладывая кусок бараньего сала к плечу, обожженному смолой. Он продолжал вспоминать излюбленные венгерские ругательства и посылать их в адрес сельджуков, которые не захотели просто так отдать нам свою столицу. Аттила еще хорошо отделался, ибо многие из тех, кто первым бросился штурмовать город, остались лежать под стенами Никеи, пронзенные стрелой или облитые с головы до ног кипящим варом. Выждав, покуда большое количество крестоносцев окажется внизу, прямо под стенами, защитники города обрушили нам на головы целый град камней, целые тучи стрел, целые потоки дымящейся лавы. Этот горячий прием остудил незваным гостям головы, стало ясно, что Никею придется осаждать, а значит, взятие Иерусалима несколько отодвигается во времени.
— Говорил я вам, сударь мой Луне, — продолжал ворчать Аттила, сдирая с плеча куски затвердевшей смолы, — чем ближе к туркам, тем ближе к тому свету. Считайте, я уже одним плечом побывал в пекле, зачерпнул того варева, в котором меня потом будут черти в гуляш превращать за мои прегрешения. Все-таки, не очень приятная штука боль, согласитесь. Я не люблю боль. А каково тем беднягам, которым не только плечо, но и многое другое окатило. Эх, беда! Хорошо хоть, вы целехонький, хотя продолжаете башку свою подставлять куда не следует, ровно вам не двадцать восемь лет, а восемнадцать. Говорили у нас в Вадьоношхазе дураку Эмешу: «Прекращай девок портить! Женись, живи, как все», так он не слушался. Однажды, вот точно так же, как мы сюда, полез в сад к одной, да на грех перепутал и забрался под окна к замужней верной жене. Кустами шуршит и громко мяукает, да еще так противно подзывает ее: «Выйди, выйди, моя кошечка, это я, твой котик Эмешка!» Она слушала-слушала его, взяла стакан кипятка, да и плеснула на него. «Терпеть не могу, — кричит, — котов! Шляетесь, а потом под окнами кошачьей мочой воняет». Она, сударь, не очень хорошо пахнет, кошачья моча. Да так здорово верная жена обварила щеку дураку Эмешу, что он после этого перестал девок портить и вскоре женился. Ох, батюшки-святы, как же больно в крестовые походы ходить!
Я уж теперь позволял моему оруженосцу болтать все, что ему заблагорассудится, поскольку болтовня помогала ему превозмочь боль, а я ужасно переживал за Аттилу, когда его, случалось, ранят.
На следующий день наша крестоносная рать стала основательно обустраивать осаду Никеи. Мы обложили город со всех сторон, перекрыли все ходы-выходы и стали ждать. Торжественное чувство движения к заветной цели сменилось унынием сидения на месте для которого нужно было как следует набраться терпения. Время от времени появлялись какие-нибудь задумки, как можно быстрее захватить город, но все они оказывались неудачными. Старинный греческий город, основательно укрепленный — в четвертом веке Константином Великим, все больше казался неприступным. Тоска охватывала сердце — вот уже вторая неделя, как мы тут, третья начинается, жарко, пыльно и никакого луча надежды. А далеко, в Зегенгейме, ждет меня моя Евпраксия, и должно быть, предполагает, что я уже в Иерусалиме.
Неудачей окончилась и попытка сделать подкоп под южной стеной города, около сотни крестоносцев из войска графа Сен-Жилля погибло при этой вылазке. А на третьей неделе осады произошло грандиозное Никейское сражение. Сначала разведчики донесли, что войско султана переброшено к столице и стремительно двигается к нам. Чтобы гарнизон, находящийся в городе не смог прийти на помощь войску султана, было решено выйти Кылыч-Арслану навстречу и дать сражение в миле от Никеи. Любезный Алексей выделил несколько отрядов своего войска для участия в битве. Столкновение с передовыми частями сельджуков произошло в полдень на широкой равнине, окруженной горами. Султан явно недооценил нас и переоценил свои возможности. Легкие победы над крестоносцами в прошлом году усыпили его бдительность, он явно не ожидал, что нас будет так много. Численностью мы вдвое, если не больше превосходили сельджуков. Битва завязалась на левом фланге, где стояли рыцари и пехотинцы Раймунда Тулузского. По-видимому, Кылыч-Арслан .намеревался быстро разгромить левый фланг и пробиться к Никее, но сельджукское войско увязло, наш правый фланг и середина придвинулись к месту битвы и прижали мусульман к горе. Результат сражения быстро стал ясен — несмотря на то, что турки бились, как тигры, и за одного своего клали трех крестоносцев, силы были неравные.
Я изо всех сил рвался в бой, хотя Аттила то и дело жужжал у меня под ухом, что на наш век хватит, но добраться до врага мне удалось уже тогда, когда прошел слух, что сам Кылыч-Арслан покинул поле боя и отошел на некоторое расстояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147