То, что происходило на берегу реки, протекающей к востоку от Тарса, можно назвать лишь одним словом — безумие. Все стали рубиться друг с другом, не разбирая, кто за что дерется, ибо вскоре выяснилось, что до того, как мы достигли норманнов, у них уже вспыхнул бой между сторонниками и противниками взятия Тарса. Первых представлял Танкред, вторых — князь Тарентский. Евстафий пытался было присоединиться к Танкреду, но его отряд уже вступил в бой с отрядом племянника Боэмунда. В общем, завязалось сражение, в котором свои рубили своих. И вот что странно — как только я тоже вступил в эту битву, подо мною сначала пал мой старина Гиперион, верой и правдой отслуживший мне десять лет и выдержавший все трудности перехода через пустыни и горы, а затем случилось и вовсе невероятное — когда я схватился не на жизнь, а на смерть с пехотинцем из войска Танкреда, раскололся надвое мой Канорус, меч, участвовавший в огромном количестве сражений, рукоять которого сжимали мой отец, мой дед и мой прадед. И вот, его стальной век кончился. Оставшись без оружия, я стал отбиваться щитом от наседавшего на меня норманна, я увидел зловещую ухмылку самого Танкреда, когда он обратил внимание на мое плачевное положение… И тут уж произошло истинное чудо — земля под нами зашаталась и вздыбилась, пошла волнами, как будто это была не суша, а водная поверхность. Все в ужасе прекратили сражение, кони бешено заржали и принялись метаться из стороны в сторону, стараясь сбросить с себя седоков. Последнее, что я успел почувствовать, прежде чем упал, это то, как Аттила вставил мне в руку какой-то меч.
Землетрясение, а это было именно землетрясение, тотчас же и прекратилось, однако, его несильный, но чувствительный толчок моментально отрезвил всех, ибо глубоко в душе каждый понимал все пагубное безумие разгоревшейся смертельной схватки. Каждый увидел в ударе, полученном из-под земли, явственное знамение. Все испуганно глядели друг на друга и старались успокоить взволновавшихся лошадей.
Первым заговорил Боэмунд:
— Теперь ты видишь, ретивый племянник, к чему может привести излишняя алчность? Теперь ты видишь, почему нас, норманнов, так часто называют разбойниками?
— Мы все осатанели, — добавил свое слово Годфруа. — Спесивые братья мои тоже должны получить урок из всего, что случилось. Взгляните окрест себя! Десятки крестоносцев пали в этом позорнейшем сражении не от руки иноверцев, а от руки своих же собратьев-христиан, называющих себя освободителями Гроба Господня. Чем мы смоем этот страшный грех? Какие страшные испытания ниспошлет на нас Христос за то, что мы совершили у стен гостеприимного Тарса? Тяжело и подумать об этом. Сойдемте же все с коней и похороним погибших в братоубийственной битве, и да будет памятник им памятником нашего позора и бесчестья!
Он первым спешился и склонил голову перед убитыми.
— Взгляните на Тутольфа! — раздался вдруг смеющийся голос. — Он так старательно прятался в гуще войска и при Никее и при Дорилее, что и теперь оказался там же, да вот беда — битва произошла в середке войска, и беднягу кто-то крепко припечатал.
Действительно, Тутольф Сияющий сидел на земле с печальным видом, а с макушки у него струилась кровь.
Ему помогли подняться на ноги и усадили в телегу для раненых.
— Лунелинк, беда! — услышал я тут у себя за спиной голос Дигмара Лонгериха. — Скорее сюда!
На пригорке у берега реки лежал Эрих фон Люксембург. Рот у него был приоткрыт, глаза смотрели в одну точку, он держался обеими руками за живот, из которого на сухую траву ручьями текла кровь.
— Его пронзили копьем, — сказал стоящий рядом с моим умирающим другом оруженосец. — Он кончается. О Боже, мой господин!
— Кто это сделал? Чья рука? — спросил я, в ужасе глядя на Эриха и не желая верить тому, что сейчас его не станет.
— Это не… важно… — прокряхтел младший сын графа Люксембургского, губы его дрогнули в слабом подобии улыбки, и душа оставила тело.
Я рухнул рядом с ним на траву и хотел зарыдать, но ни слез, ни рыданий не было. Я зачерствел в походах и битвах.
Мы похоронили Эриха вместе со всеми погибшими в постыдном сражении у Тарса, а их оказалось более ста человек. Мы насыпали над ними холм из белых камней и воткнули крест. Еще я положил на этот холм свой переломленный Канорус, и теперь у меня был чей-то безымянный меч, принадлежавший одному из тех, кто навсегда остался в этой земле.
Двинувшись дальше, мы беспрепятственно прошли по дороге, указанной нам князем Тарсийским. Настроение после братоубийственной бойни было подавленное. Пасмурные дни как нельзя лучше соответствовали общему состоянию. Надвигалась зима, а мы еще находились на полпути до заветной цели. Лишь когда мы, обогнув глубоко врезавшийся в берег залив, спустились к югу и почти без труда овладели Александретом, стало немного веселее. Сей городок, расположенный на берегу залива в тридцати милях от Антиохии, находился уже во владениях сельджукского эмира Ягысьяни, властелина Антиохии. Отсюда начиналась Сирия, страна, лежащая в преддверии Святой Земли. Мы остались здесь — я, Годфруа, Боэмунд и Танкред со своими норманнами, а также Роберт Фландрский и Гуго Вермандуа. Всего в нашем распоряжении оказалось десять тысяч человек. Остальные под командованием Бодуэна и Евстафия отправились на север, чтобы соединиться с войском графа Сен-Жилля и затем привести его сюда, где мы тем временем как следует обустроимся и начнем подготовку к походу на Антиохию. После утомительного лета и не менее утомительной осени наступил отдых. В маленьком портовом Александрете оказалось все необходимое для сносной зимовки, особенно до той поры, покуда не подошли основные части крестоносцев. Мы с Аттилой, Дигмар и Годфруа Буйонский заняли половину большого дома одного торговца-грека, который не слишком-то показывал, что мы его как-то уж очень стеснили своим присутствием. Ожидалось, что если к Рождеству основная рать крестоносцев подтянется в Александрет, можно будет вскоре и выступать, чтобы постараться захватить Антиохию до наступления знойного периода года. Однако все получилось по другому, и разногласия между вождями похода вновь привели к ненужным жертвам. Раймунд Тулузский, пройдя через Кесарию, города Киликии, в которых ему не удалось пополнить свои ряды армянами, встретился в городе Мараш с Бодуэном. Брат герцога Лотарингского, поссорившись с Евстафием, решил в одиночку искать своего счастья и из Мараша двинулся на восток, где лежал богатый город Эдесса. Крестоносцы графа Сен-Жилля и Евстафий не поддержали его и в середине сентября прибыли в Александрет. Городок показался им слишком маленьким, и они тотчас же устремились дальше, намереваясь сходу овладеть Антиохией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147