Перед ней стоял человек, известный своим друзьям как Боннингтон, а всему остальному миру — как маркиз Боннингтон. А для нее — Себастьян.
Трудно сказать, узнали бы Себастьяна приятели так же быстро, как сама она. На нем были грубая рабочая рубашка с распахнутым воротом и кожаный передник. Себастьян выглядел более мускулистым, более энергичным, полным жизненной силы.
— У меня галлюцинация, — пробормотала она все тем же учтивым тоном, не сводя глаз с видения.
— Пожалуйста, прости за то, что испугал тебя.
Стоило ей услышать спокойный, рассудительный голос, как кровь отлила от головы и перед глазами все поплыло. Она пошатнулась и инстинктивно вытянула руки, чтобы уберечься от падения. Ладонь уперлась в теплую грудь. Он мгновенно оказался рядом, подхватил ее и прижал к себе. Еще секунда — и он уже сидел на железной скамье, не выпуская ее из объятий.
Эсме никогда не падала в обморок. Не в ее натуре было избегать конфликтов подобным образом. Даже в самые тяжелые моменты своего несчастного брака, когда наиболее благоразумным было бы элегантно опуститься на диван, изображая потерю чувств, она никогда на это не отваживалась.
Но Себастьян, очевидно, решил, что она лишилась сознания, потому что похлопывал ее по щекам, бормоча бессмысленные приказы:
— Пожалуйста, прошу тебя, очнись.
Она решила не открывать глаз. Что, спрашивается, делает Себастьян в ее розарии?! Ей нужно хорошенько подумать… хотя инстинкты искушали ее отдаться силе его рук и на секунду притвориться, что мир вовсе не холодное место, в котором она была вдовой с неизвестно чьим ребенком.
— Эсме! — уже настойчивее воскликнул он. Настоящий олух!
Открыв глаза, она взглянула в его лицо. Оно все приближалось, словно он решил обнаружить, по-прежнему ли обладает той же силой свести ее с ума, как раньше. Что-то в страстных голубых глазах и волосах цвета чистого золота заставило ее сердце забиться сильнее. Пустая, тщеславная женщина, другого имени ей нет! Ну почему эта строгая физиономия, безупречные манеры и непреклонность всегда вызывали в ней желание сорвать с него одежду и… Даже когда он был женихом лучшей подруги. Даже тогда. И даже сейчас.
И тут ей стало не по себе. Во время их последней встречи она была изящной, грациозной женщиной. Да, не слишком худенькой. Изгибы у нее были, ничего не скажешь. Она никогда не считалась пушинкой, как ее подруга Джина. Но изгибы — это то, что изгибается внутрь. А теперь она превратилась в настоящий шар: одни изгибы — и никакой талии.
И эта мысль мигом привела ее в чувство.
— Что ты здесь делаешь? — рявкнула она, садясь. Он откинул капюшон ее ротонды, пытаясь привести в чувство, и теперь она снова натянула его на голову. По ее мнению, белый мех отвлечет его внимание от того факта, что ее лицо было круглым, как персик. Может, стоит слезть с его коленей, прежде чем он поймет, какой тяжелой она стала.
— Приехал, чтобы повидать тебя, разумеется. О Боже, Эсме, я так тосковал по тебе. — Он сжал ее щеки холодными руками и припал к губам. Нежно, словно она действительно ему небезразлична.
Эсме моргнула.
— Я же сказала, что больше не желаю видеть тебя. Никогда, — пробормотала она не слишком убедительно.
— Тебе и не придется меня видеть. Если будешь оставаться в доме, я постараюсь, чтобы мы не встретились. Знаю, ты ненавидишь меня из-за смерти Майлза. Я и не ожидаю, что твои чувства изменятся. — Улыбка сожаления коснулась угла его рта. — Беда в том, что я бьюсь в тисках такого же не поддающегося времени чувства.
Она уставилась на него.
— Я думала, ты уехал в Италию.
— Так и было.
— Но почему?..
— Я должен был увидеть тебя.
— Ну… увидел? — раздраженно бросила она, едва сдержав порыв поплотнее завернуться в ротонду.
Уж она постарается не показываться ему на глаза! По крайней мере пока не родит и не вернется к обычному состоянию!
— Итак, почему бы тебе снова не вернуться в Италию и больше не думать об этом?
— Я не желаю ехать в Италию, пока ты живешь здесь.
— То, чего желаешь ты, ничто по сравнению с тем фактом, что, если тебя обнаружат в этой части страны, моя репутация будет погублена.
— Никто ничего не узнает, — покачал он головой. Заявление прозвучало со спокойной уверенностью, неизменно присущей Себастьяну. Он, казалось, точно знал, каким образом организован мир: по большей части в пользу Себастьяна, маркиза Боннингтона.
— Не вижу причин твоего пребывания здесь, — нахмурилась она. — Долго ли ты сможешь притворяться садовником? И что ты знаешь о садоводстве?
— Очень мало. Но я учусь и уже кое-что знаю благодаря неоценимой монографии Генри Эндрюса, посвященной розам, — жизнерадостно сообщил он. Вот только глаза оставались печальными.
— Повторяю, никак не пойму, почему ты здесь, — упрямо пробурчала она. — И я не собираюсь выходить за тебя замуж.
Он смотрел на нее так пристально, что щеки загорелись.
— Я люблю тебя Эсме. Люблю с того момента, как впервые встретил.
— Ты безумен! Себастьян покачал головой:
— К несчастью, я из тех, кто ничего не делает наполовину.
— Но ты не можешь любить меня. Ты помолвлен… то есть был помолвлен с моей подругой. Мы просто разделили один несчастный…
Она прикусила губу, не зная, как объяснить тот вечер, который они провели в гостиной леди Траубридж.
— Я люблю тебя, — повторил он все так же спокойно, — тебя, Эсме, не Джину. Я никогда не испытывал ничего подобного к Джине, как бы хороша она ни была. И она это знала. Она прекрасная женщина и нравится мне, но я люблю тебя.
Он наклонился так близко, что она ощутила щекой его дыхание.
— И я хочу тебя, Эсме, никакую другую женщину. Тебя. Живя в Италии, я понял, что должен был украсть тебя у мужа. Но слишком ценил свою гордость и свое положение. Теперь я понял, что и гордость, и положение — пустые, ничего не стоящие вещи.
Эсме решила, что, должно быть, сознание вины свело его с ума. Поэтому он считает, будто влюблен в нее. Он потерял разум, когда умер Майлз.
Эсме сконфуженно откашлялась:
— Милорд, прежде мы должны кое-что обсудить.
— Раньше ты называла меня Себастьяном.
— Это осталось в прошлом! — отрезала она.
Слегка подвинувшись, она нащупала ногами землю и встала. Он вроде бы неохотно отпустил ее, хотя наверняка был рад избавиться от такой огромной тяжести.
Но он тут же вскочил и воззрился на нее с таким видом, что у нее слезы навернулись на глаза. Даже в одежде садовника Себастьян обладал элегантными манерами истинного джентльмена.
Эсме уселась на садовый стул напротив и уставилась в точку над его плечом.
— Доктор уверяет, что Майлз мог умереть в любую минуту, — без предисловий выпалила она. — Понимаю, ты винишь себя в его смерти. Я бы написала тебе, но не знала твоего адреса.
— Спасибо, что сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Трудно сказать, узнали бы Себастьяна приятели так же быстро, как сама она. На нем были грубая рабочая рубашка с распахнутым воротом и кожаный передник. Себастьян выглядел более мускулистым, более энергичным, полным жизненной силы.
— У меня галлюцинация, — пробормотала она все тем же учтивым тоном, не сводя глаз с видения.
— Пожалуйста, прости за то, что испугал тебя.
Стоило ей услышать спокойный, рассудительный голос, как кровь отлила от головы и перед глазами все поплыло. Она пошатнулась и инстинктивно вытянула руки, чтобы уберечься от падения. Ладонь уперлась в теплую грудь. Он мгновенно оказался рядом, подхватил ее и прижал к себе. Еще секунда — и он уже сидел на железной скамье, не выпуская ее из объятий.
Эсме никогда не падала в обморок. Не в ее натуре было избегать конфликтов подобным образом. Даже в самые тяжелые моменты своего несчастного брака, когда наиболее благоразумным было бы элегантно опуститься на диван, изображая потерю чувств, она никогда на это не отваживалась.
Но Себастьян, очевидно, решил, что она лишилась сознания, потому что похлопывал ее по щекам, бормоча бессмысленные приказы:
— Пожалуйста, прошу тебя, очнись.
Она решила не открывать глаз. Что, спрашивается, делает Себастьян в ее розарии?! Ей нужно хорошенько подумать… хотя инстинкты искушали ее отдаться силе его рук и на секунду притвориться, что мир вовсе не холодное место, в котором она была вдовой с неизвестно чьим ребенком.
— Эсме! — уже настойчивее воскликнул он. Настоящий олух!
Открыв глаза, она взглянула в его лицо. Оно все приближалось, словно он решил обнаружить, по-прежнему ли обладает той же силой свести ее с ума, как раньше. Что-то в страстных голубых глазах и волосах цвета чистого золота заставило ее сердце забиться сильнее. Пустая, тщеславная женщина, другого имени ей нет! Ну почему эта строгая физиономия, безупречные манеры и непреклонность всегда вызывали в ней желание сорвать с него одежду и… Даже когда он был женихом лучшей подруги. Даже тогда. И даже сейчас.
И тут ей стало не по себе. Во время их последней встречи она была изящной, грациозной женщиной. Да, не слишком худенькой. Изгибы у нее были, ничего не скажешь. Она никогда не считалась пушинкой, как ее подруга Джина. Но изгибы — это то, что изгибается внутрь. А теперь она превратилась в настоящий шар: одни изгибы — и никакой талии.
И эта мысль мигом привела ее в чувство.
— Что ты здесь делаешь? — рявкнула она, садясь. Он откинул капюшон ее ротонды, пытаясь привести в чувство, и теперь она снова натянула его на голову. По ее мнению, белый мех отвлечет его внимание от того факта, что ее лицо было круглым, как персик. Может, стоит слезть с его коленей, прежде чем он поймет, какой тяжелой она стала.
— Приехал, чтобы повидать тебя, разумеется. О Боже, Эсме, я так тосковал по тебе. — Он сжал ее щеки холодными руками и припал к губам. Нежно, словно она действительно ему небезразлична.
Эсме моргнула.
— Я же сказала, что больше не желаю видеть тебя. Никогда, — пробормотала она не слишком убедительно.
— Тебе и не придется меня видеть. Если будешь оставаться в доме, я постараюсь, чтобы мы не встретились. Знаю, ты ненавидишь меня из-за смерти Майлза. Я и не ожидаю, что твои чувства изменятся. — Улыбка сожаления коснулась угла его рта. — Беда в том, что я бьюсь в тисках такого же не поддающегося времени чувства.
Она уставилась на него.
— Я думала, ты уехал в Италию.
— Так и было.
— Но почему?..
— Я должен был увидеть тебя.
— Ну… увидел? — раздраженно бросила она, едва сдержав порыв поплотнее завернуться в ротонду.
Уж она постарается не показываться ему на глаза! По крайней мере пока не родит и не вернется к обычному состоянию!
— Итак, почему бы тебе снова не вернуться в Италию и больше не думать об этом?
— Я не желаю ехать в Италию, пока ты живешь здесь.
— То, чего желаешь ты, ничто по сравнению с тем фактом, что, если тебя обнаружат в этой части страны, моя репутация будет погублена.
— Никто ничего не узнает, — покачал он головой. Заявление прозвучало со спокойной уверенностью, неизменно присущей Себастьяну. Он, казалось, точно знал, каким образом организован мир: по большей части в пользу Себастьяна, маркиза Боннингтона.
— Не вижу причин твоего пребывания здесь, — нахмурилась она. — Долго ли ты сможешь притворяться садовником? И что ты знаешь о садоводстве?
— Очень мало. Но я учусь и уже кое-что знаю благодаря неоценимой монографии Генри Эндрюса, посвященной розам, — жизнерадостно сообщил он. Вот только глаза оставались печальными.
— Повторяю, никак не пойму, почему ты здесь, — упрямо пробурчала она. — И я не собираюсь выходить за тебя замуж.
Он смотрел на нее так пристально, что щеки загорелись.
— Я люблю тебя Эсме. Люблю с того момента, как впервые встретил.
— Ты безумен! Себастьян покачал головой:
— К несчастью, я из тех, кто ничего не делает наполовину.
— Но ты не можешь любить меня. Ты помолвлен… то есть был помолвлен с моей подругой. Мы просто разделили один несчастный…
Она прикусила губу, не зная, как объяснить тот вечер, который они провели в гостиной леди Траубридж.
— Я люблю тебя, — повторил он все так же спокойно, — тебя, Эсме, не Джину. Я никогда не испытывал ничего подобного к Джине, как бы хороша она ни была. И она это знала. Она прекрасная женщина и нравится мне, но я люблю тебя.
Он наклонился так близко, что она ощутила щекой его дыхание.
— И я хочу тебя, Эсме, никакую другую женщину. Тебя. Живя в Италии, я понял, что должен был украсть тебя у мужа. Но слишком ценил свою гордость и свое положение. Теперь я понял, что и гордость, и положение — пустые, ничего не стоящие вещи.
Эсме решила, что, должно быть, сознание вины свело его с ума. Поэтому он считает, будто влюблен в нее. Он потерял разум, когда умер Майлз.
Эсме сконфуженно откашлялась:
— Милорд, прежде мы должны кое-что обсудить.
— Раньше ты называла меня Себастьяном.
— Это осталось в прошлом! — отрезала она.
Слегка подвинувшись, она нащупала ногами землю и встала. Он вроде бы неохотно отпустил ее, хотя наверняка был рад избавиться от такой огромной тяжести.
Но он тут же вскочил и воззрился на нее с таким видом, что у нее слезы навернулись на глаза. Даже в одежде садовника Себастьян обладал элегантными манерами истинного джентльмена.
Эсме уселась на садовый стул напротив и уставилась в точку над его плечом.
— Доктор уверяет, что Майлз мог умереть в любую минуту, — без предисловий выпалила она. — Понимаю, ты винишь себя в его смерти. Я бы написала тебе, но не знала твоего адреса.
— Спасибо, что сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85