Они дружно сорвались с места и вылетели на дорогу.
Неудивительно, что Генриетта хромает! Чудо еще, что она вообще жива! Но ее ничуть не волновало, что кони точно обезумели. Она спокойно орудовала кнутом, словно правила смирным пони.
И только когда они помчались по большой дороге, Дарби сообразил, что на лице его застыла дурацкая улыбка. Еще немного — и шляпу сорвет ветер, поэтому он ее снял. Волосы вырвались из ленты, которой были стянуты, и он заранее приготовился оказаться в канаве, но все равно широко улыбался.
А леди Генриетта Маклеллан? Сидела прямо, как на диване в гостиной, и управлялась с несущейся как ветер парой не хуже любого Коринфянина, укравшего почтовый экипаж на пари в «Уайте».
— Где, черт возьми, вы научились так править? — завопил он, перекрывая шум ветра.
Леди Генриетта повернула голову и, улыбнувшись, ловко провела коляску по самому краю делавшей поворот дороги.
— Мой отец был членом клуба «Четверка коней» и, поскольку не имел сына, научил править меня.
— Весьма необычно, — заметил Дарби.
Она слегка сбавила скорость, чтобы пропустить проезжающее ландо.
— Мой отец был одним из тех, кто подкупал кучеров дилижансов, с тем чтобы они неслись во весь опор посреди дороги, пугая всех пассажиров. Он обожал скорость. И боюсь, я унаследовала это свойство. Мои родные считают, что у меня опасная склонность рисковать по пустякам.
Дарби снова рассмеялся. Подумать только, прямо-таки воплощение чинности и чопорности, в шляпке и перчатках, и наклонности истинного повесы!
Генриетта пустила коней шагом.
— Мы приближаемся к Лимпли-Стоук, — объяснила она, — а в деревне не любят неожиданностей. Некоторые здешние обитатели так узколобы в своих суждениях о том, что должна и чего не должна делать женщина! Обычно я оставляю коляску с Джемом за пределами деревни.
— По-моему, вы упомянули, что не слишком ловки в спорте, леди Генриетта, — заметил Дарби, желая, чтобы она взглянула на него.
Они достигли окрестностей деревни, где дорога сужалась и начинался участок, вымощенный брусчаткой. Генриетта остановила коней.
— Уверяю, все обычные игры — не для меня.
— Никогда не пробовали стрелять из лука?
— Пробовала, — усмехнулась она. — Но ничего не вышло. Окажись вы в этот момент рядом, наверняка испугались бы за свою жизнь.
— Очевидно, предполагается, что сейчас мне не стоит бояться за свою жизнь, — хмыкнул он.
Мимо стоявшей коляски проследовал дорожный экипаж в сопровождении фургонов, нагруженных сундуками и ящиками. Дарби оглянулся на грума Генриетты и кивнул.
Джем подмигнул ему и спросил:
— Мне взять под уздцы лошадей, миледи?
— Да, Джем, — согласилась Генриетта.
Дарби проворно спрыгнул на землю, подошел к Генриетте и протянул руки:
— Позвольте?
По мнению Генриетты, на этот раз его улыбка была поистине дьявольской. Он стоял в луче солнечного света. Золотисто-каштановые волосы беспорядочной копной обрамляли лицо, и это выражение его глаз!
Но ничего не поделать: сама она не сумеет спуститься с высокого сиденья. Джему или кому-то другому придется снять ее.
Она подалась вперед и легко положила руки ему на плечи.
— Вы очень любезны, сэр.
Его лицо было совсем близко. Он сжал ее талию, и Генриетта вздрогнула. Стоит ей залюбоваться смешливыми морщинками-лучиками вокруг глаз, и она теряет голову.
— В чем дело? — невольно выпалила она, немедленно пожалев о вопросе. Но многолетняя привычка высказывать все, что думает, на этот раз подвела ее.
Дарби медленно опустил ее на землю, но не отнял рук, что само по себе было непростительным нарушением этикета и ужасным неприличием. Жар ощущался даже сквозь ротонду.
— Вы это о чем? — осведомился он.
— Почему вы так смотрите на меня?
— Полагаю, — тихо и хрипловато ответил он, — что пытаюсь оценить вашу ловкость в физических видах спорта, леди Генриетта.
Генриетта тихо охнула. Такой откровенности она не ожидала, тем более что отлично понимала смысл его взгляда.
Он смотрел так, словно был голоден. Умирал от голода и жажды.
Она увидела, как он медленно наклоняет голову, и по всем правилам должна была отодвинуться. Но вместо этого застыла на месте, как каменная статуя, и снова позволила его губам коснуться своих.
На этот раз ей было сложнее думать связно. Прежде всего он по-прежнему сжимал ее талию так властно, будто она была его собственностью.
Его губы были жестче и требовательнее. Поцелуй — менее нежным. Менее почтительным. А его язык! Она определенно решила протестовать, как только голова немного прояснится.
Дарби никогда не трудился облекать мысли в слова, когда находился в тисках желания, поэтому его подобные тонкости не терзали. Бог знает почему он вздумал поцеловать упрямую особу, способную мчаться по проселочной дороге так, словно за ней гнались демоны, и выкладывать напрямик все, что ей приходило в голову.
Но что случилось, то случилось. Его порыв уже не остановить.
Она была такая маленькая, смущенная и пахла полевыми цветами. И невинностью. Он прижал свои жесткие губы к ее мягким, словно спешил похитить невинность, заменив ее цинизмом.
Ее нижняя губка была пухлой и мило изогнутой. Он лизнул ее, и Генриетта затрепетала. Дарби ощутил крохотную волну, сотрясшую ее тело. Поэтому притянул ее к себе еще ближе и снова лизнул губу. Прижал ее к груди так сильно, что ощутил давление ее упругих холмиков.
И вдруг подумал, что тело леди Генриетты Маклеллан просто создано для определенного вида спорта. Она явно лжет, уверяя, что не годится для игр подобного рода.
Но честно говоря, целуется она ужасно. Ее губы были плотно сомкнуты, как стальные ворота. Он снова провел языком по ее губам, искушая, соблазняя… нет, умоляя приоткрыть их. Он пытался ласкать ее. Поддразнивать. Прижиматься к ее губам в жестокой ласке, которая заставляла прежних дам Дарби таять в его объятиях и соглашаться на все.
Но сейчас он, похоже, был единственным, на которого действовало его же искусство. Сердце бешено колотилось, а чресла… не дай Бог, Генриетта опустит глаза! Немедленно упадет в обморок!..
— Генриетта, — начал он, с ужасом слыша свой собственный хриплый шепот.
— Да, мистер Дарби?
Открыв глаза, он обнаружил, что она жизнерадостно взирает на него, ни в малейшей степени не сраженная его чарами. Единственное, что дало ему крохотную надежду, — розовые пятна на высоких скулах. Это и трепет, сотрясший ее тонкое тело.
— Вам понравился второй поцелуй?
— О да, — с готовностью кивнула она. — Несомненно, потому что…
Только этого он и ждал. Саймон Дарби не стеснялся использовать самые гнусные методы для достижения своей цели.
Он наклонил голову, поймал губами ее слова и стал пить невинность с ее губ, забыв о том, что Джем всего в ярдах двадцати от них держит под уздцы Эгмонта и Паслена и что сами они находятся на обочине дороги, где каждый проезжающий может их увидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Неудивительно, что Генриетта хромает! Чудо еще, что она вообще жива! Но ее ничуть не волновало, что кони точно обезумели. Она спокойно орудовала кнутом, словно правила смирным пони.
И только когда они помчались по большой дороге, Дарби сообразил, что на лице его застыла дурацкая улыбка. Еще немного — и шляпу сорвет ветер, поэтому он ее снял. Волосы вырвались из ленты, которой были стянуты, и он заранее приготовился оказаться в канаве, но все равно широко улыбался.
А леди Генриетта Маклеллан? Сидела прямо, как на диване в гостиной, и управлялась с несущейся как ветер парой не хуже любого Коринфянина, укравшего почтовый экипаж на пари в «Уайте».
— Где, черт возьми, вы научились так править? — завопил он, перекрывая шум ветра.
Леди Генриетта повернула голову и, улыбнувшись, ловко провела коляску по самому краю делавшей поворот дороги.
— Мой отец был членом клуба «Четверка коней» и, поскольку не имел сына, научил править меня.
— Весьма необычно, — заметил Дарби.
Она слегка сбавила скорость, чтобы пропустить проезжающее ландо.
— Мой отец был одним из тех, кто подкупал кучеров дилижансов, с тем чтобы они неслись во весь опор посреди дороги, пугая всех пассажиров. Он обожал скорость. И боюсь, я унаследовала это свойство. Мои родные считают, что у меня опасная склонность рисковать по пустякам.
Дарби снова рассмеялся. Подумать только, прямо-таки воплощение чинности и чопорности, в шляпке и перчатках, и наклонности истинного повесы!
Генриетта пустила коней шагом.
— Мы приближаемся к Лимпли-Стоук, — объяснила она, — а в деревне не любят неожиданностей. Некоторые здешние обитатели так узколобы в своих суждениях о том, что должна и чего не должна делать женщина! Обычно я оставляю коляску с Джемом за пределами деревни.
— По-моему, вы упомянули, что не слишком ловки в спорте, леди Генриетта, — заметил Дарби, желая, чтобы она взглянула на него.
Они достигли окрестностей деревни, где дорога сужалась и начинался участок, вымощенный брусчаткой. Генриетта остановила коней.
— Уверяю, все обычные игры — не для меня.
— Никогда не пробовали стрелять из лука?
— Пробовала, — усмехнулась она. — Но ничего не вышло. Окажись вы в этот момент рядом, наверняка испугались бы за свою жизнь.
— Очевидно, предполагается, что сейчас мне не стоит бояться за свою жизнь, — хмыкнул он.
Мимо стоявшей коляски проследовал дорожный экипаж в сопровождении фургонов, нагруженных сундуками и ящиками. Дарби оглянулся на грума Генриетты и кивнул.
Джем подмигнул ему и спросил:
— Мне взять под уздцы лошадей, миледи?
— Да, Джем, — согласилась Генриетта.
Дарби проворно спрыгнул на землю, подошел к Генриетте и протянул руки:
— Позвольте?
По мнению Генриетты, на этот раз его улыбка была поистине дьявольской. Он стоял в луче солнечного света. Золотисто-каштановые волосы беспорядочной копной обрамляли лицо, и это выражение его глаз!
Но ничего не поделать: сама она не сумеет спуститься с высокого сиденья. Джему или кому-то другому придется снять ее.
Она подалась вперед и легко положила руки ему на плечи.
— Вы очень любезны, сэр.
Его лицо было совсем близко. Он сжал ее талию, и Генриетта вздрогнула. Стоит ей залюбоваться смешливыми морщинками-лучиками вокруг глаз, и она теряет голову.
— В чем дело? — невольно выпалила она, немедленно пожалев о вопросе. Но многолетняя привычка высказывать все, что думает, на этот раз подвела ее.
Дарби медленно опустил ее на землю, но не отнял рук, что само по себе было непростительным нарушением этикета и ужасным неприличием. Жар ощущался даже сквозь ротонду.
— Вы это о чем? — осведомился он.
— Почему вы так смотрите на меня?
— Полагаю, — тихо и хрипловато ответил он, — что пытаюсь оценить вашу ловкость в физических видах спорта, леди Генриетта.
Генриетта тихо охнула. Такой откровенности она не ожидала, тем более что отлично понимала смысл его взгляда.
Он смотрел так, словно был голоден. Умирал от голода и жажды.
Она увидела, как он медленно наклоняет голову, и по всем правилам должна была отодвинуться. Но вместо этого застыла на месте, как каменная статуя, и снова позволила его губам коснуться своих.
На этот раз ей было сложнее думать связно. Прежде всего он по-прежнему сжимал ее талию так властно, будто она была его собственностью.
Его губы были жестче и требовательнее. Поцелуй — менее нежным. Менее почтительным. А его язык! Она определенно решила протестовать, как только голова немного прояснится.
Дарби никогда не трудился облекать мысли в слова, когда находился в тисках желания, поэтому его подобные тонкости не терзали. Бог знает почему он вздумал поцеловать упрямую особу, способную мчаться по проселочной дороге так, словно за ней гнались демоны, и выкладывать напрямик все, что ей приходило в голову.
Но что случилось, то случилось. Его порыв уже не остановить.
Она была такая маленькая, смущенная и пахла полевыми цветами. И невинностью. Он прижал свои жесткие губы к ее мягким, словно спешил похитить невинность, заменив ее цинизмом.
Ее нижняя губка была пухлой и мило изогнутой. Он лизнул ее, и Генриетта затрепетала. Дарби ощутил крохотную волну, сотрясшую ее тело. Поэтому притянул ее к себе еще ближе и снова лизнул губу. Прижал ее к груди так сильно, что ощутил давление ее упругих холмиков.
И вдруг подумал, что тело леди Генриетты Маклеллан просто создано для определенного вида спорта. Она явно лжет, уверяя, что не годится для игр подобного рода.
Но честно говоря, целуется она ужасно. Ее губы были плотно сомкнуты, как стальные ворота. Он снова провел языком по ее губам, искушая, соблазняя… нет, умоляя приоткрыть их. Он пытался ласкать ее. Поддразнивать. Прижиматься к ее губам в жестокой ласке, которая заставляла прежних дам Дарби таять в его объятиях и соглашаться на все.
Но сейчас он, похоже, был единственным, на которого действовало его же искусство. Сердце бешено колотилось, а чресла… не дай Бог, Генриетта опустит глаза! Немедленно упадет в обморок!..
— Генриетта, — начал он, с ужасом слыша свой собственный хриплый шепот.
— Да, мистер Дарби?
Открыв глаза, он обнаружил, что она жизнерадостно взирает на него, ни в малейшей степени не сраженная его чарами. Единственное, что дало ему крохотную надежду, — розовые пятна на высоких скулах. Это и трепет, сотрясший ее тонкое тело.
— Вам понравился второй поцелуй?
— О да, — с готовностью кивнула она. — Несомненно, потому что…
Только этого он и ждал. Саймон Дарби не стеснялся использовать самые гнусные методы для достижения своей цели.
Он наклонил голову, поймал губами ее слова и стал пить невинность с ее губ, забыв о том, что Джем всего в ярдах двадцати от них держит под уздцы Эгмонта и Паслена и что сами они находятся на обочине дороги, где каждый проезжающий может их увидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85