— Дети, растущие в любви и нежности, неизменно добры и послушны.
Она милосердно не упомянула о том, что Джози вряд ли подходит под это описание.
Дарби впервые участвовал в дискуссии на тему воспитания детей и не имел ни малейшей склонности углубляться в подобные темы. Но все же замечание Генриетты неприятно его задело.
— Ваши выводы неверны, поскольку Джози почти меня не знает. Я обязательно найму няню, способную обеспечить им необходимые любовь и нежность, хотя заранее жалею несчастную.
— Няня не заменит родителей, — наставительно объявила Генриетта.
«Может, такая свирепость объясняется недостатком роста», — размышлял Дарби. Впрочем, грудь у нее роскошная, у этой фурии, которая спасла детей. Мокрое насквозь платье льнуло к телу, облегая каждый изгиб. Любая женщина на ее месте либо выставляла бы напоказ, либо скрывала этот неоспоримый факт. Но леди Генриетта, похоже, ничего не замечала.
— Значит, дочь едва вас знает? Вряд ли можно этим гордиться.
— Джози — моя сводная сестра, — резко перебил Дарби. — Я видел ее три-четыре раза перед тем, как неожиданно оказался в роли опекуна, когда мой отец и мачеха погибли в перевернувшейся карете. Мачеха, возможно, и приводила ее в гостиную во время моих приездов на рождественские праздники, но я, честно говоря, этого не помню.
— Так Джози ваша сестра?! — ахнула Генриетта. — И Аннабел тоже?
— Совершенно верно.
— Но почему, спрашивается, вы сразу мне не сказали? Дарби пожал плечами:
— Если напомнить Джози о сиротстве, она неизменно поднимает вой.
— Должно быть, оплакивает безвременную смерть матери.
— Джози? По-моему, она просто дурно воспитана. По крайней мере так считала ее няня, а уж она знала девчонку гораздо лучше, чем я.
В глазах леди Генриетты мелькнула нерешительность, что только подтвердило его мнение о Джози и о ее несносном характере. Уменьшенная копия ее дорогой матушки.
— Давно погибла ее мать?
— Чуть больше восьми месяцев назад. А теперь, леди Генриетта, прошу меня извинить. Обещаю в следующий раз более тщательно выбирать нянь. Моя тетка, леди Роулингс, живет в Шентилл-Хаусе, совсем рядом с Лимпли-Стоук, и, вне всякого сомнения, сумеет подыскать подходящую воспитательницу для детей.
Он направился к двери гостиной. Генриетта последовала за ним и протянула на прощание руку.
— Возможно, мы еще встретимся, мистер Дарби. Сегодня ваша тетя устраивает домашнюю вечеринку, и моя семья приняла ее приглашение.
На ее глазах произошло чудесное превращение не слишком любезного мужчины в истинного джентльмена. Он отвесил поклон, достойный самого короля, поймал ее руку и поцеловал кончики перчаток.
— Чрезвычайно приятное известие, — с восторгом заметил он. Генриетта едва не рассмеялась ему в лицо, но вовремя спохватилась.
— Вы, должно быть, всю жизнь прожили в Лондоне, — с любопытством заметила она.
Его глаза светились такой неподдельной теплотой, что ей стало немного неловко.
— Я редко посещаю провинцию, — кивнул он. — Боюсь, что эти буколические удовольствия мало меня привлекают.
Против этого трудно было возразить. Даже несколько потерявший лоск после близкого общения с Аннабел, здесь, в Лимпли-Стоук, он казался белой вороной.
— Вы собираетесь долго пробыть в этих местах?
— Пока трудно сказать, — вздохнул он, пристально глядя ей в глаза. — Это зависит… от удовольствий сельской жизни. Пока что… меня ожидали здесь одни сюрпризы.
Генриетта едва не хихикнула, но в последний момент сдержалась. Нельзя же оскорблять светского джентльмена, тем более что тот с таким усердием практикует на ней свои изысканные манеры! Нет, это просто немыслимо, хотя бедняга понятия не имеет, что все его старания потрачены впустую!
В тот момент, когда она снова брела по Хай-стрит, с трудом волоча правую ногу, ее сестра Имоджин спорхнула с крыльца модной лавки.
— О, Генриетта! — воскликнула она. — А вот и ты! Я пока что осматривалась, не зная, что купить, и… — Она резко осеклась. — Господи, что это с тобой? И откуда этот омерзительный запах?!
— Ничего особенного, — заверила Генриетта, с трудом взбираясь в карету. — Хотя, боюсь, мое платье источает весьма своеобразные ароматы.
Она сильно нажала кулаком на больное бедро. Судя по характерной пульсации, следующие день-другой она будет сильно хромать. Что же, придется терпеть…
— Как ты себя чувствуешь? — встревожилась Имоджин. — Опять бедро разболелось?
— Просто устала. Встретила маленькую девочку, а ее вырвало прямо на мое платье.
— Что же, это должно излечить тебя от пристрастия к маленьким созданиям, — жизнерадостно заметила Имоджин. — От тебя действительно ужасно несет, Генриетта.
Генриетта вздохнула. Имоджин отметила шестнадцатый день своего рождения твердым решением высказываться откровенно по любому поводу, что считала по-настоящему взрослым поведением.
— Но тебе необходимо отдохнуть, — настаивала она. — Хотя мне кажется, эта прогулка пошла тебе на пользу. Выглядишь не такой бледной, как обычно.
Генриетта и без напоминания Имоджин знала, что обычно бледна как призрак. По крайней мере это не имело ничего общего с ее увечьем. Папа всегда твердил, что Генриетта унаследовала внешность от матери.
В детстве она часами смотрела на миниатюрный портрет женщины, которая умерла, дав ей жизнь, и гадала, смогут ли ее еще не оформившиеся черты когда-нибудь превратиться в нечто изысканно прекрасное, как то лицо, что смотрело на нее с портрета.
И проблема не в том, что ее мечты сбылись и теперь она выглядит достаточно мило. Она навеки заклеймена своей хромотой и невозможностью выйти замуж.
С самых ранних лет она знала о своем несчастном бедре. И дело вовсе не в боли. Главное — не гулять подолгу и не поднимать тяжестей, и тогда оно не слишком сильно ныло.
Но у матери тоже был вывих бедра, и она умерла в родах. И Генриетта понимала, что, если вздумает родить ребенка, ее ждет та же участь.
Впервые осознав правду, она долго плакала. Однажды отец нашел ее в слезах и спросил, что случилось. Когда Генриетта, задыхаясь и всхлипывая, выложила все, он обнял ее и пообещал, что увечье никогда не испортит ей жизнь, потому что она вообще не выйдет замуж.
— Останешься дома, со мной. Кому вообще нужен муж? — с притворным презрением спросил он, и девятилетняя девочка с готовностью согласилась.
— Мне ни за что не захочется покинуть тебя, папа, — объявила она.
— И ты всегда будешь рядом, — нежно заверил он, целуя ее в лоб.
Теперь ей было двадцать три. Отец уже два года как лежал в могиле. А поклонники, как он и говорил, не осаждали ее порог.
Правда больно жалила. Однако отец дал ясно понять, что никогда не позволит ей выйти замуж. Да и мужчины, узнав о ее увечье, не желали иметь с ней ничего общего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Она милосердно не упомянула о том, что Джози вряд ли подходит под это описание.
Дарби впервые участвовал в дискуссии на тему воспитания детей и не имел ни малейшей склонности углубляться в подобные темы. Но все же замечание Генриетты неприятно его задело.
— Ваши выводы неверны, поскольку Джози почти меня не знает. Я обязательно найму няню, способную обеспечить им необходимые любовь и нежность, хотя заранее жалею несчастную.
— Няня не заменит родителей, — наставительно объявила Генриетта.
«Может, такая свирепость объясняется недостатком роста», — размышлял Дарби. Впрочем, грудь у нее роскошная, у этой фурии, которая спасла детей. Мокрое насквозь платье льнуло к телу, облегая каждый изгиб. Любая женщина на ее месте либо выставляла бы напоказ, либо скрывала этот неоспоримый факт. Но леди Генриетта, похоже, ничего не замечала.
— Значит, дочь едва вас знает? Вряд ли можно этим гордиться.
— Джози — моя сводная сестра, — резко перебил Дарби. — Я видел ее три-четыре раза перед тем, как неожиданно оказался в роли опекуна, когда мой отец и мачеха погибли в перевернувшейся карете. Мачеха, возможно, и приводила ее в гостиную во время моих приездов на рождественские праздники, но я, честно говоря, этого не помню.
— Так Джози ваша сестра?! — ахнула Генриетта. — И Аннабел тоже?
— Совершенно верно.
— Но почему, спрашивается, вы сразу мне не сказали? Дарби пожал плечами:
— Если напомнить Джози о сиротстве, она неизменно поднимает вой.
— Должно быть, оплакивает безвременную смерть матери.
— Джози? По-моему, она просто дурно воспитана. По крайней мере так считала ее няня, а уж она знала девчонку гораздо лучше, чем я.
В глазах леди Генриетты мелькнула нерешительность, что только подтвердило его мнение о Джози и о ее несносном характере. Уменьшенная копия ее дорогой матушки.
— Давно погибла ее мать?
— Чуть больше восьми месяцев назад. А теперь, леди Генриетта, прошу меня извинить. Обещаю в следующий раз более тщательно выбирать нянь. Моя тетка, леди Роулингс, живет в Шентилл-Хаусе, совсем рядом с Лимпли-Стоук, и, вне всякого сомнения, сумеет подыскать подходящую воспитательницу для детей.
Он направился к двери гостиной. Генриетта последовала за ним и протянула на прощание руку.
— Возможно, мы еще встретимся, мистер Дарби. Сегодня ваша тетя устраивает домашнюю вечеринку, и моя семья приняла ее приглашение.
На ее глазах произошло чудесное превращение не слишком любезного мужчины в истинного джентльмена. Он отвесил поклон, достойный самого короля, поймал ее руку и поцеловал кончики перчаток.
— Чрезвычайно приятное известие, — с восторгом заметил он. Генриетта едва не рассмеялась ему в лицо, но вовремя спохватилась.
— Вы, должно быть, всю жизнь прожили в Лондоне, — с любопытством заметила она.
Его глаза светились такой неподдельной теплотой, что ей стало немного неловко.
— Я редко посещаю провинцию, — кивнул он. — Боюсь, что эти буколические удовольствия мало меня привлекают.
Против этого трудно было возразить. Даже несколько потерявший лоск после близкого общения с Аннабел, здесь, в Лимпли-Стоук, он казался белой вороной.
— Вы собираетесь долго пробыть в этих местах?
— Пока трудно сказать, — вздохнул он, пристально глядя ей в глаза. — Это зависит… от удовольствий сельской жизни. Пока что… меня ожидали здесь одни сюрпризы.
Генриетта едва не хихикнула, но в последний момент сдержалась. Нельзя же оскорблять светского джентльмена, тем более что тот с таким усердием практикует на ней свои изысканные манеры! Нет, это просто немыслимо, хотя бедняга понятия не имеет, что все его старания потрачены впустую!
В тот момент, когда она снова брела по Хай-стрит, с трудом волоча правую ногу, ее сестра Имоджин спорхнула с крыльца модной лавки.
— О, Генриетта! — воскликнула она. — А вот и ты! Я пока что осматривалась, не зная, что купить, и… — Она резко осеклась. — Господи, что это с тобой? И откуда этот омерзительный запах?!
— Ничего особенного, — заверила Генриетта, с трудом взбираясь в карету. — Хотя, боюсь, мое платье источает весьма своеобразные ароматы.
Она сильно нажала кулаком на больное бедро. Судя по характерной пульсации, следующие день-другой она будет сильно хромать. Что же, придется терпеть…
— Как ты себя чувствуешь? — встревожилась Имоджин. — Опять бедро разболелось?
— Просто устала. Встретила маленькую девочку, а ее вырвало прямо на мое платье.
— Что же, это должно излечить тебя от пристрастия к маленьким созданиям, — жизнерадостно заметила Имоджин. — От тебя действительно ужасно несет, Генриетта.
Генриетта вздохнула. Имоджин отметила шестнадцатый день своего рождения твердым решением высказываться откровенно по любому поводу, что считала по-настоящему взрослым поведением.
— Но тебе необходимо отдохнуть, — настаивала она. — Хотя мне кажется, эта прогулка пошла тебе на пользу. Выглядишь не такой бледной, как обычно.
Генриетта и без напоминания Имоджин знала, что обычно бледна как призрак. По крайней мере это не имело ничего общего с ее увечьем. Папа всегда твердил, что Генриетта унаследовала внешность от матери.
В детстве она часами смотрела на миниатюрный портрет женщины, которая умерла, дав ей жизнь, и гадала, смогут ли ее еще не оформившиеся черты когда-нибудь превратиться в нечто изысканно прекрасное, как то лицо, что смотрело на нее с портрета.
И проблема не в том, что ее мечты сбылись и теперь она выглядит достаточно мило. Она навеки заклеймена своей хромотой и невозможностью выйти замуж.
С самых ранних лет она знала о своем несчастном бедре. И дело вовсе не в боли. Главное — не гулять подолгу и не поднимать тяжестей, и тогда оно не слишком сильно ныло.
Но у матери тоже был вывих бедра, и она умерла в родах. И Генриетта понимала, что, если вздумает родить ребенка, ее ждет та же участь.
Впервые осознав правду, она долго плакала. Однажды отец нашел ее в слезах и спросил, что случилось. Когда Генриетта, задыхаясь и всхлипывая, выложила все, он обнял ее и пообещал, что увечье никогда не испортит ей жизнь, потому что она вообще не выйдет замуж.
— Останешься дома, со мной. Кому вообще нужен муж? — с притворным презрением спросил он, и девятилетняя девочка с готовностью согласилась.
— Мне ни за что не захочется покинуть тебя, папа, — объявила она.
— И ты всегда будешь рядом, — нежно заверил он, целуя ее в лоб.
Теперь ей было двадцать три. Отец уже два года как лежал в могиле. А поклонники, как он и говорил, не осаждали ее порог.
Правда больно жалила. Однако отец дал ясно понять, что никогда не позволит ей выйти замуж. Да и мужчины, узнав о ее увечье, не желали иметь с ней ничего общего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85