— Ни в коем случае, — заверила она, протягивая руку. — Просто немного простудилась. Иди сюда. Расскажи, что вы вчера делали?
Улыбка Джози согрела сердце Генриетты.
— Я пришла к тебе, потому что няня Милли убирает остатки утреннего молока Аннабел, — объявила она, взбираясь на кровать. Генриетта обняла ее за плечи.
— Не думаешь, что желудок Аннабел становится немного крепче?
— Нет, — ответила Джози, немного поразмыслив.
— Так или иначе, это скоро должно прекратиться. Не знаю ни одного взрослого с такими странными привычками.
— Я бы на твоем месте не была так уверена, — покачала головой Джози с тем оригинальным сочетанием взрослого поведения и детского голоса, которое всегда смешило Генриетту.
В дверь постучали, и вошла горничная в сопровождении двух лакеев с ведрами горячей воды. Джози дернула Генриетту за рукав.
— Можно мне остаться? Пожалуйста, не заставляй меня идти в детскую.
— Остаться, пока я принимаю ванну? Джози негодующе выпятила нижнюю губку.
— Я леди! Няня Милли купает нас с Аннабел вместе, потому что мы обе леди.
Но Генриетта едва оправилась от бесцеремонных вторжений мужа в спальню во время ее купания.
— Не думаю, что это хорошая идея, Джози, — мягко заметила она. — Очень молодые леди вроде тебя и Аннабел могут мыться вместе. Но взрослые леди купаются без свидетелей.
Кончилось тем, что Генриетте пришлось искупать Джози. В дымящейся воде, куда Кис налила немного розового масла, было нечто соблазнительное, и Джози, прыгая на одной ножке, стала умолять Генриетту позволить ей забраться в ванну.
У нее было крепкое маленькое тельце с круглым детским животиком. Генриетта пыталась намылить ее, но вместо этого пришлось следить, как бы вода не выплеснулась на пол. Джози показала ей шрам на коленке, оставшийся после падения с лестницы черного хода («Няня Пивз сказала, что я сама виновата, потому что мне нечего было делать на той лестнице»). Она трижды повторила, что хочет надень рождения маму щеночка. Генриетта безуспешно попыталась объяснить разницу между мамой и щеночком.
Вскоре появилась няня Милли, искавшая исчезнувшую воспитанницу. Генриетта, извинившись, отослала ее обратно. Джози сидела в ванне, пока вода не остыла и кожа не покрылась мурашками. Зато она говорила… говорила… говорила…
Даже когда Генриетта вытащила ее из воды и завернула в полотенце, девочка продолжала трещать. Она рассказала Генриетте о лягушке, которую увидела в пруду прошлым летом, и утках, родившихся здесь и решивших пожить на конюшне. О том рождественском ужине, во время которого мать швырнула супницей в викария. О том, как только что родившаяся Аннабел походила на ощипанного цыпленка и мать велела отослать ребенка в детскую и не приносить, пока у нее не отрастут волосы. Последняя история нравилась Джози больше всего. Генриетту передернуло от омерзения.
Только когда Джози, сникнув, наконец замолчала, Генриетта точно поняла, что делать. Она выпьет содержимое синего пузырька, потому что Джози и Аннабел нуждаются в ней. Потому что она любит их. У нее долг перед детьми, и она не может позволить себе думать о своем ребенке. Просто не может. Для этого малыша она ничего не в силах сделать.
Смерть родами не даст младенцу возможности выжить. Никак не даст. Никак. Возможно, если она повторит это тысячу раз, сумеет себя убедить.
— Пора вернуться в детскую, — велела она Джози, закончив расчесывать ее волосы. Нижняя губка девочки задрожала.
— Я не хочу.
— Аннабел без тебя скучает.
— А мне все равно!
К этому времени Генриетта научилась распознавать все зловещие признаки. И действительно, уже через две минуты Джози рыдала так громко, что ее, вероятно, было слышно через две улицы. Зато припев никогда не менялся:
— Я бедная си…
Трагический всхлип, вырвавшийся из груди, заглушил остальное, но Генриетта и без того знала ее монолог наизусть. Внезапно ее затопила волна раздражения. Наклонившись, она подхватила Джози и плюхнула на кровать. С нее довольно!
— Джозефина Дарби! — воскликнула она, подбоченясь. — Замолчи и слушай меня!
Но Джози никогда не обращала внимания на подобные приказы, ни раньше, ни теперь, и поэтому завопила еще громче.
— Я — твоя мама.
Джози продолжала завывать.
— Я твоя мать! — взвизгнула Генриетта.
Глаза Джози сделались круглыми, как мраморные шарики. Она мигом замолчала.
— Разве ты не заметила, Джози? — продолжала разъяренная Генриетта. — У тебя есть мать — это я.
Джози хлопнула глазами и уставилась на нее. Генриетта встала на колени перед девочкой и откинула с ее лба влажные волосы.
— Я люблю тебя, Джозефина Дарби. И намереваюсь быть твоей матерью, хочешь ты того или нет.
Худенькое личико Джози казалось застывшим. Генриетта взяла ее за руку и повела к двери.
— Я — твоя мать, а Саймон — отец. Можешь не называть меня мамой. Но я сама считаю себя таковой.
Джози ничего не ответила, и Генриетта заставила себя довести ее до детской.
Стоило им подняться на третий этаж, как до Генриетты донесся запах расплавленного сыра. Джози неожиданно вырвала руку и метнулась в детскую.
— Аннабел! — взвизгнула она, принимаясь бегать по комнате. — Я была внизу, и Генриетта меня искупала.
Девочка вела себя так, словно этого разговора вообще не было.
Генриетта постояла в дверях. Чего она ожидала? Что Джози ни с того ни с сего станет звать ее мамой и все будет прекрасно?
— Надеюсь, я не слишком ее задержала, Милли, — устало сказала она няне. — Мы прекрасно провели время.
— Вот и хорошо, — кивнула Милли. — Мисс Джозефина вечно пытается ускользнуть и добраться до вашей комнаты. В один прекрасный день это должно было случиться.
— Неужели?
— О да, — снисходительно обронила Милли. — Носится вокруг меня, так что голова кругом идет, и все твердит: «Хочу к маме. Хочу видеть маму!» И так каждый день.
Наконец она умудрилась вцепиться в кончик пояса на платье Джози и притянуть ее к себе.
— А теперь, юная леди, садитесь и покажите вашей маме, что я учу вас приличным манерам.
Улыбка, расцветавшая в сердце Генриетты, была так велика, что в ее теле для нее не хватило места.
— Девочки, я иду принять ванну, — сообщила она. — Слушайтесь Милли.
Джози, сидевшая на табуретке перед маленьким столом, старательно изображая воспитанную молодую леди, поспешно вскинула голову.
— Ты придешь поцеловать нас на ночь?
— Как всегда! — пообещала Генриетта.
— И сказку расскажешь?
— Конечно.
Генриетта вернулась к себе и, позвонив горничной, велела приготовить ванну. Теперь, когда Саймон был ее мужем, купание вызывало совершенно иные ощущения. Он целовал ее локти и твердил, что обожает ее плечи. Она не могла провести мочалкой по груди, не вспомнив о нем.
Генриетта всегда гордилась своим здравомыслием и способностью мыслить логично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85