Генриетта возмущенно ахнула:
— Ни в коем случае!
— Но почему нет? — уговаривал он. Его пальцы были повсюду, а подол платья задрался до самой талии. — Я совершенно уверен, что смогу правильно его вставить.
Учитывая то, где в этот момент были его пальцы, он, возможно, был прав.
Она невольно застонала:
— Н-нет… это слишком личное…
— Твое тело — мое тело, — твердо сказал он, наклонившись над ней. Его ресницы были такими длинными, что отбрасывали тени на щеки. — Мы женаты, Генриетта, помнишь? Разве ты не слышала слов брачной службы? Должен признать, я нашел ее весьма захватывающей, особенно ту часть, где викарий толковал о мужчинах, любящих жен, как собственные тела.
Ошеломленная, Генриетта молча смотрела на него. Дарби слегка улыбнулся, сухо и выжидающе.
— «Тот, кто любит жену свою, любит себя; ибо ни один человек на свете не питает ненависти к собственной плоти, но лелеет и чтит ее», — процитировал он и, не дожидаясь ответа, встал и подошел к маленькому столику, где новая горничная оставила чехол и маленький стаканчик с уксусом.
— Думаю, смысл брачных обетов вовсе не таков. Неужели у меня не может быть никаких тайн от тебя? — запротестовала Генриетта.
— Никаких, — подтвердил он, возвращаясь к ней. Одна рука легла на ее грудь, не давая говорить. А другая… ничего не скажешь, он не зря хвастался, что хорошо знаком с ее анатомией.
Позже они лежали молча, переплетясь ногами и руками. Дарби лениво чертил пальцем замысловатые фигуры на ее атласном боку.
— У тебя болит бедро, когда мы занимаемся любовью? Она покачала головой.
— Но отчего же оно болит? Как, например, сегодня днем. Ведь тебе было больно?
— Н-немного, — удивленно пробормотала Генриетта. Странно, она была уверена, что хорошо скрывает недомогание. — Я устала.
— Нужно было сказать мне. Мадам Хамфриз так счастлива одевать тебя, что заставила весь день простоять на примерках.
Генриетта улыбнулась. Вся одежда в мире была ей абсолютно безразлична, зато она совершила поразительное открытие, обнаружив, насколько иначе выглядит в одежде, не скроенной и не сшитой руками миссис Пиннок.
— Я Нахожу крайне интересным то обстоятельство, что больное бедро ничем не отличается от здорового, — заметил Дарби. — И не понимаю, почему доктора считают, что тебе не выносить ребенка. Я не вижу никакой разницы между этим бедром… — Он снова погладил ее бедро. — И бедрами другой женщины.
Генриетта нахмурилась. Ей не понравилось, что муж способен думать о бедрах других женщин! Он сразу это понял.
— Нет, не подумай, что я собираюсь сравнивать твои роскошные бедра с чьими-то еще, — заверил он. — Но почему бы нам не посетить лондонского доктора? На Сент-Джеймс-стрит живет знаменитый врач, который к тому же еще и акушер. Кажется, его фамилия Ортолон.
— Независимо от того, видишь ты проблему или нет, она существует. Я действительно выжила чудом. Моей матери не повезло, — вздохнула она.
— Когда ты росла, окружающие были к тебе жестоки?
— Нелюди, — медленно произнесла она. — Скорее обстоятельства. Видишь ли, я выросла в очень маленьком городке, даже деревне, где будущее каждого обитателя было заранее предрешено. Билли Лент еще в начальной школе считался плохим мальчишкой, который не желал учиться и обижал одноклассников. Все твердили, что он рано или поздно кончит тюрьмой. Так оно и случилось. Ему еще восемнадцати не было, когда его арестовали. Я была хромой, и все говорили, что моя судьба — остаться в старых девах. Ноя была бы безутешна, если бы представила, что кто-то вроде тебя когда-нибудь пройдется по Хай-стрит.
Каштановый локон свалился на высокий лоб Дарби. Белая простыня, задрапировавшая бедра, превратила его в римского сенатора.
— Значит, ты никогда не мечтала о браке? Не может быть!
— Разумеется, мечтала! Но я думала, что найду человека постарше, возможно, вдовца с детьми. Того, кому требуется компаньонка, а не…
Он оторвал губы от ее груди.
— А не возлюбленная.
— Я ничего не понимала, — покаялась Генриетта.
— Совершенно верно. Ты не связывала брачные утехи с появлением детей, так ведь?
Генриетта покачала головой и шутливо добавила:
— И я все еще не могу взять в толк, почему джентльменам это так важно.
— Возможно, для того старого пня, за которого ты собралась замуж, это было вовсе не важно.
— Ну… может, он был бы не так уж и стар… впрочем, разве у меня имелся выбор?
— Мне повезло стать первым джентльменом, появившимся в вашей деревне. Среди моих друзей нет ни одного, который не постарался бы обольстить тебя, невзирая ни на какие бедра.
— Рис не стал бы меня обольщать, — возразила она.
— Еще как стал бы! Мало того, ему очень трудно смириться с тем обстоятельством, что ты оказалась остроумной, веселой, умной и красивой, — бормотал Дарби, губы которого оставляли маленькие огненные дорожки на ее коже. — Ты перевернула его мир, и теперь ему не видать покоя.
— Вовсе нет, — охнула Генриетта.
— Бедняга! Он опоздал. Ты моя, — объявил Дарби, подминая ее под себя.
Она вцепилась в его плечи.
— Но дети? Как насчет детей? Разве все эти лондонские джентльмены не захотели бы детей?
— Нет, если только они сами не первенцы, — рассеянно ответил Дарби. — У меня нет майората, который привязан ко мне, как банка к собачьему хвосту. Таких, как я, довольно много. А теперь, если извинишь меня, любимая…
Но даже когда он раздвинул ее ноги и знакомая ноющая боль желания разлилась по телу, она умудрилась охнуть:
— Я все же думаю, что они хотели бы детей.
Мышцы на его плечах напряглись. Генриетта стала их лизать.
— Им плевать на детей. И плевать на все. Лишь бы оказаться здесь и с тобой.
Его глаза так сверкали, что Генриетта поняла: это чистая правда, вернее, он считает это правдой.
— Но куда им, — торжествующе прошептал Дарби. — Никто не овладеет тобой, кроме меня. Ты моя, Генриетта.
Ей ничего не оставалось, кроме как улыбнуться.
Глава 39
Знать врага
— Ты неправильно наступаешь, — безапелляционно заявила Джози, протягивая руку и останавливая нашествие оловянных солдатиков Генриетты. Один упал носом в землю, и девочка осторожно поставила его на место. — Если ты прикажешь им обогнуть вон тот холм, мои часовые их заметят. А этого нельзя допустить. Таково правило.
Генриетта покачала головой. Она не помнила, чтобы игры с сестрой были обременены какими-то правилами.
— Ты не должна мне указывать. Пусть я ошибусь, но это мое решение, — возразила она — Так ты скорее победишь.
Войска Джози всегда побеждали, поскольку Генриетта только и думала о том, как бы скорее пожертвовать своими людьми и закончить битву.
— Но так неинтересно. Если ты поведешь своих людей на запад, они могут попытаться атаковать замок с тыла.
Генриетта вздохнула и принялась двигать свои войска вокруг маленькой алой табуреточки, готовясь к тыловой атаке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Ни в коем случае!
— Но почему нет? — уговаривал он. Его пальцы были повсюду, а подол платья задрался до самой талии. — Я совершенно уверен, что смогу правильно его вставить.
Учитывая то, где в этот момент были его пальцы, он, возможно, был прав.
Она невольно застонала:
— Н-нет… это слишком личное…
— Твое тело — мое тело, — твердо сказал он, наклонившись над ней. Его ресницы были такими длинными, что отбрасывали тени на щеки. — Мы женаты, Генриетта, помнишь? Разве ты не слышала слов брачной службы? Должен признать, я нашел ее весьма захватывающей, особенно ту часть, где викарий толковал о мужчинах, любящих жен, как собственные тела.
Ошеломленная, Генриетта молча смотрела на него. Дарби слегка улыбнулся, сухо и выжидающе.
— «Тот, кто любит жену свою, любит себя; ибо ни один человек на свете не питает ненависти к собственной плоти, но лелеет и чтит ее», — процитировал он и, не дожидаясь ответа, встал и подошел к маленькому столику, где новая горничная оставила чехол и маленький стаканчик с уксусом.
— Думаю, смысл брачных обетов вовсе не таков. Неужели у меня не может быть никаких тайн от тебя? — запротестовала Генриетта.
— Никаких, — подтвердил он, возвращаясь к ней. Одна рука легла на ее грудь, не давая говорить. А другая… ничего не скажешь, он не зря хвастался, что хорошо знаком с ее анатомией.
Позже они лежали молча, переплетясь ногами и руками. Дарби лениво чертил пальцем замысловатые фигуры на ее атласном боку.
— У тебя болит бедро, когда мы занимаемся любовью? Она покачала головой.
— Но отчего же оно болит? Как, например, сегодня днем. Ведь тебе было больно?
— Н-немного, — удивленно пробормотала Генриетта. Странно, она была уверена, что хорошо скрывает недомогание. — Я устала.
— Нужно было сказать мне. Мадам Хамфриз так счастлива одевать тебя, что заставила весь день простоять на примерках.
Генриетта улыбнулась. Вся одежда в мире была ей абсолютно безразлична, зато она совершила поразительное открытие, обнаружив, насколько иначе выглядит в одежде, не скроенной и не сшитой руками миссис Пиннок.
— Я Нахожу крайне интересным то обстоятельство, что больное бедро ничем не отличается от здорового, — заметил Дарби. — И не понимаю, почему доктора считают, что тебе не выносить ребенка. Я не вижу никакой разницы между этим бедром… — Он снова погладил ее бедро. — И бедрами другой женщины.
Генриетта нахмурилась. Ей не понравилось, что муж способен думать о бедрах других женщин! Он сразу это понял.
— Нет, не подумай, что я собираюсь сравнивать твои роскошные бедра с чьими-то еще, — заверил он. — Но почему бы нам не посетить лондонского доктора? На Сент-Джеймс-стрит живет знаменитый врач, который к тому же еще и акушер. Кажется, его фамилия Ортолон.
— Независимо от того, видишь ты проблему или нет, она существует. Я действительно выжила чудом. Моей матери не повезло, — вздохнула она.
— Когда ты росла, окружающие были к тебе жестоки?
— Нелюди, — медленно произнесла она. — Скорее обстоятельства. Видишь ли, я выросла в очень маленьком городке, даже деревне, где будущее каждого обитателя было заранее предрешено. Билли Лент еще в начальной школе считался плохим мальчишкой, который не желал учиться и обижал одноклассников. Все твердили, что он рано или поздно кончит тюрьмой. Так оно и случилось. Ему еще восемнадцати не было, когда его арестовали. Я была хромой, и все говорили, что моя судьба — остаться в старых девах. Ноя была бы безутешна, если бы представила, что кто-то вроде тебя когда-нибудь пройдется по Хай-стрит.
Каштановый локон свалился на высокий лоб Дарби. Белая простыня, задрапировавшая бедра, превратила его в римского сенатора.
— Значит, ты никогда не мечтала о браке? Не может быть!
— Разумеется, мечтала! Но я думала, что найду человека постарше, возможно, вдовца с детьми. Того, кому требуется компаньонка, а не…
Он оторвал губы от ее груди.
— А не возлюбленная.
— Я ничего не понимала, — покаялась Генриетта.
— Совершенно верно. Ты не связывала брачные утехи с появлением детей, так ведь?
Генриетта покачала головой и шутливо добавила:
— И я все еще не могу взять в толк, почему джентльменам это так важно.
— Возможно, для того старого пня, за которого ты собралась замуж, это было вовсе не важно.
— Ну… может, он был бы не так уж и стар… впрочем, разве у меня имелся выбор?
— Мне повезло стать первым джентльменом, появившимся в вашей деревне. Среди моих друзей нет ни одного, который не постарался бы обольстить тебя, невзирая ни на какие бедра.
— Рис не стал бы меня обольщать, — возразила она.
— Еще как стал бы! Мало того, ему очень трудно смириться с тем обстоятельством, что ты оказалась остроумной, веселой, умной и красивой, — бормотал Дарби, губы которого оставляли маленькие огненные дорожки на ее коже. — Ты перевернула его мир, и теперь ему не видать покоя.
— Вовсе нет, — охнула Генриетта.
— Бедняга! Он опоздал. Ты моя, — объявил Дарби, подминая ее под себя.
Она вцепилась в его плечи.
— Но дети? Как насчет детей? Разве все эти лондонские джентльмены не захотели бы детей?
— Нет, если только они сами не первенцы, — рассеянно ответил Дарби. — У меня нет майората, который привязан ко мне, как банка к собачьему хвосту. Таких, как я, довольно много. А теперь, если извинишь меня, любимая…
Но даже когда он раздвинул ее ноги и знакомая ноющая боль желания разлилась по телу, она умудрилась охнуть:
— Я все же думаю, что они хотели бы детей.
Мышцы на его плечах напряглись. Генриетта стала их лизать.
— Им плевать на детей. И плевать на все. Лишь бы оказаться здесь и с тобой.
Его глаза так сверкали, что Генриетта поняла: это чистая правда, вернее, он считает это правдой.
— Но куда им, — торжествующе прошептал Дарби. — Никто не овладеет тобой, кроме меня. Ты моя, Генриетта.
Ей ничего не оставалось, кроме как улыбнуться.
Глава 39
Знать врага
— Ты неправильно наступаешь, — безапелляционно заявила Джози, протягивая руку и останавливая нашествие оловянных солдатиков Генриетты. Один упал носом в землю, и девочка осторожно поставила его на место. — Если ты прикажешь им обогнуть вон тот холм, мои часовые их заметят. А этого нельзя допустить. Таково правило.
Генриетта покачала головой. Она не помнила, чтобы игры с сестрой были обременены какими-то правилами.
— Ты не должна мне указывать. Пусть я ошибусь, но это мое решение, — возразила она — Так ты скорее победишь.
Войска Джози всегда побеждали, поскольку Генриетта только и думала о том, как бы скорее пожертвовать своими людьми и закончить битву.
— Но так неинтересно. Если ты поведешь своих людей на запад, они могут попытаться атаковать замок с тыла.
Генриетта вздохнула и принялась двигать свои войска вокруг маленькой алой табуреточки, готовясь к тыловой атаке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85