И вернулся, решив, что лучше быть тут, чем терзаться день и ночь.
Его слова несколько отрезвили Эсме.
— Мы не можем! — охнула она, отскакивая так быстро, что едва не упала. Себастьян нахмурился.
— Но почему?
Она во все глаза смотрела на него.
— Что стряслось с тобой, Себастьян Боннингтон? Когда вы с Джиной были помолвлены, я прозвала тебя Святошей, и иногда казалось, что ты живешь ради тех моментов, когда удастся поймать меня на очередной проделке и прочесть лекцию!
— Так и было, — кивнул Себастьян, — потому что я хотел поговорить с тобой, Эсме. Хотел лишний раз увидеть, как по щекам ползет краска, удостовериться, что твои великолепные глаза смотрят только на меня. Не на других мужчин. Я не выносил, даже когда ты флиртовала с простаком вроде Генри Бердетта. Хотел, чтобы ты смотрела только на меня.
— Но ты был обручен с Джиной. Себастьян пожал плечами:
— Мы были давними друзьями, и этот брак казался вполне разумным.
— Какой ужасный вздор! — прошипела она. — Подумать только, разумный брак!
— Ты была замужем, — спокойно произнес он.
— Да, разумный брак. По расчету.
— Думаю, мы с Джиной были бы добрее друг к другу, чем вы с Майлзом. Я искренне люблю Джину и очень ее уважаю.
— Майлз любил меня. Он снова вскинул брови.
— Ну… во всяком случае, он прекрасно ко мне относился.
— Но не уважал.
Эсме, беззаботно пожав плечами, отвернулась.
— О каком уважении может идти речь? В первые годы нашего брака я вела себя хуже любой потаскухи. Но все равно любила Майлза. Не как возлюбленного, конечно, но в наше время очень мало браков по любви.
— Ты никогда не была потаскухой, — возразил Себастьян. Их глаза встретились. Ее, встревоженные, и его — безоблачно-голубые, как летнее небо.
— Не хотелось бы, Себастьян, чтобы твои романтические представления помешали тебе понять смысл жизни, которую я вела. Ты провел единственный вечер с единственной женщиной, и другой у тебя не было. Но ты у меня — всего лишь очередной пункт в списке мужчин, перебывавших в моей постели. Правда, список не слишком длинен, но мы с тобой прекрасно знаем, что в мире существует всего четыре типа женщин: девушка, жена, вдова, шлюха. Я принадлежу сразу к двум последним.
Он сжал ее лицо ладонями.
— Ты наслаждалась, впервые изменив мужу?
Она громко сглотнула, гордо подняла подбородок и вызывающе бросила:
— Нет, но я это сделала. И наслаждалась с двумя следующими любовниками.
— А если бы Майлз вернулся в твою постель; если бы выказал хотя бы малейшее огорчение твоими откровенными, почти публичными изменами; если бы проявил хоть какое-то желание выполнить супружеский долг и ублажить тебя, стала бы ты встречаться с этими мужчинами?
Последовало минутное молчание. Она подняла полные слез глаза.
— Я бы попыталась соблазнить тебя, Себастьян. Вместо ответа он схватил ее в объятия и с силой прижал к себе. От него пахло яблоневым деревом и дымом. А она спрятала лицо в грубой ткани его куртки, совсем не подобающей высокородному маркизу.
Прошло несколько минут, прежде чем он чуть отстранился и поцеловал ее в губы.
— Я должна идти, — всхлипнула Эсме. Себастьян кивнул.
— Я говорю это не из вожделения, но ты всегда можешь найти меня в хижине садовника на краю яблоневого сада.
— Ты живешь в хижине? Ты?!
— И мне это нравится. Но важнее всего, что я буду там, когда понадоблюсь тебе. Для чего угодно.
Она не смогла улыбнуться, потому что слезы снова покатились по щекам. Себастьян долго молчал, прежде чем сказать:
— Слава Богу, что я не женился на Джине. Но если бы и женился, все равно перебрался бы на край твоего яблоневого сада. И какой бы скандал разразился!
Она поднялась по замерзшему откосу сама. Не опираясь на его руку.
Глава 21
Кружок шитья собирается в доме леди Роулингс
Следующий день никак не наступал, а когда все же наступил, тянулся еле-еле. К четырем часам Джози так разволновалась, что не находила себе места. Бегала по комнате для игр с маленькой корзинкой на руке, пытаясь сложить в нее всех солдатиков, чтобы забрать их с собой вниз.
— Как по-вашему, мой брат уже в гостиной? — то и дело взвизгивала она. Сама мысль была такой восхитительной, что Джози продолжала метаться по комнате. Столь неприличное для леди поведение мигом вывело бы из себя прежнюю няню Пивз, но эта нянюшка просто погладила ее по голове и спросила, не хочет ли она посидеть на горшке, прежде чем идти пить чай.
Ее новая подруга Генриетта сидела рядом с тетей Эсме, и Джози так обрадовалась, что немного покружилась, прежде чем сделать два реверанса и вежливо поздороваться, как ее учили.
Потом Генриетта снова рассказала историю про заблудившиеся башмачки, а Джози съела семь лимонных пирожных, не чувствуя ни малейших признаков тошноты, так что, когда Аннабел унесли наверх спать, Джози попросилась посидеть еще немного. Получив разрешение, она тихо уселась перед Генриеттой и стала вынимать солдатиков из корзинки и располагать боевым строем.
— Где ты нашла эти игрушки? — резко спросила тетя Эсме, совсем как няня Пивз, всякий раз когда Аннабел рвало на нее.
Джози бросила на тетку быстрый взгляд, слегка подвинулась к Генриетте и пробормотала:
— Они были наверху. Няня разрешила поиграть с ними. Тетя Эсме ничего не сказала, а Генриетта погладила ее по голове и прошептала:
— Почему бы тебе не унести солдатиков обратно в детскую? Думаю, Аннабел уже соскучилась по тебе.
Джози не хуже остальных знала, что Аннабел еще спит, но все же принялась очень медленно класть солдатиков в корзинку. По одному. Потом взглянула в сторону дивана и увидела, что тетя Эсме снова плачет.
Впервые увидев тетку плачущей, Джози была сбита с толку, почти испугана. Но теперь достаточно хорошо узнала тетку, чтобы понять: плачет она часто. Поэтому Джози с видом мученицы сунула в корзинку последнего солдатика и присела в реверансе сначала перед теткой, потом перед Генриеттой, прошептав последней:
— Вы не могли бы навестить меня завтра? И снова рассказать историю заблудившихся башмачков?
И Генриетта улыбнулась и сказала, что все возможно, поэтому Джози не очень расстроилась, когда пришлось уйти наверх.
Женщины остались одни, и Генриетта мгновенно вручила Эсме платок. Она привыкла носить несколько в своем ридикюле. Эсме всхлипывала так сильно, что почти задыхалась, но, к счастью, Генриетта за последнюю неделю стала свидетельницей не менее двух подобных приступов и не боялась, что Эсме погибнет.
— М-мне т-так жаль… это с-солдатики моего брата. Няня, д-должно быть, привезла их с собой. Я с-столько лет их не видела.
— Я не знала, что у вас был брат.
— Его звали Бенджамин. Генриетта молча обняла Эсме за плечи.
— Мне очень жаль.
— Он умер в п-пять лет. Это было так давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Его слова несколько отрезвили Эсме.
— Мы не можем! — охнула она, отскакивая так быстро, что едва не упала. Себастьян нахмурился.
— Но почему?
Она во все глаза смотрела на него.
— Что стряслось с тобой, Себастьян Боннингтон? Когда вы с Джиной были помолвлены, я прозвала тебя Святошей, и иногда казалось, что ты живешь ради тех моментов, когда удастся поймать меня на очередной проделке и прочесть лекцию!
— Так и было, — кивнул Себастьян, — потому что я хотел поговорить с тобой, Эсме. Хотел лишний раз увидеть, как по щекам ползет краска, удостовериться, что твои великолепные глаза смотрят только на меня. Не на других мужчин. Я не выносил, даже когда ты флиртовала с простаком вроде Генри Бердетта. Хотел, чтобы ты смотрела только на меня.
— Но ты был обручен с Джиной. Себастьян пожал плечами:
— Мы были давними друзьями, и этот брак казался вполне разумным.
— Какой ужасный вздор! — прошипела она. — Подумать только, разумный брак!
— Ты была замужем, — спокойно произнес он.
— Да, разумный брак. По расчету.
— Думаю, мы с Джиной были бы добрее друг к другу, чем вы с Майлзом. Я искренне люблю Джину и очень ее уважаю.
— Майлз любил меня. Он снова вскинул брови.
— Ну… во всяком случае, он прекрасно ко мне относился.
— Но не уважал.
Эсме, беззаботно пожав плечами, отвернулась.
— О каком уважении может идти речь? В первые годы нашего брака я вела себя хуже любой потаскухи. Но все равно любила Майлза. Не как возлюбленного, конечно, но в наше время очень мало браков по любви.
— Ты никогда не была потаскухой, — возразил Себастьян. Их глаза встретились. Ее, встревоженные, и его — безоблачно-голубые, как летнее небо.
— Не хотелось бы, Себастьян, чтобы твои романтические представления помешали тебе понять смысл жизни, которую я вела. Ты провел единственный вечер с единственной женщиной, и другой у тебя не было. Но ты у меня — всего лишь очередной пункт в списке мужчин, перебывавших в моей постели. Правда, список не слишком длинен, но мы с тобой прекрасно знаем, что в мире существует всего четыре типа женщин: девушка, жена, вдова, шлюха. Я принадлежу сразу к двум последним.
Он сжал ее лицо ладонями.
— Ты наслаждалась, впервые изменив мужу?
Она громко сглотнула, гордо подняла подбородок и вызывающе бросила:
— Нет, но я это сделала. И наслаждалась с двумя следующими любовниками.
— А если бы Майлз вернулся в твою постель; если бы выказал хотя бы малейшее огорчение твоими откровенными, почти публичными изменами; если бы проявил хоть какое-то желание выполнить супружеский долг и ублажить тебя, стала бы ты встречаться с этими мужчинами?
Последовало минутное молчание. Она подняла полные слез глаза.
— Я бы попыталась соблазнить тебя, Себастьян. Вместо ответа он схватил ее в объятия и с силой прижал к себе. От него пахло яблоневым деревом и дымом. А она спрятала лицо в грубой ткани его куртки, совсем не подобающей высокородному маркизу.
Прошло несколько минут, прежде чем он чуть отстранился и поцеловал ее в губы.
— Я должна идти, — всхлипнула Эсме. Себастьян кивнул.
— Я говорю это не из вожделения, но ты всегда можешь найти меня в хижине садовника на краю яблоневого сада.
— Ты живешь в хижине? Ты?!
— И мне это нравится. Но важнее всего, что я буду там, когда понадоблюсь тебе. Для чего угодно.
Она не смогла улыбнуться, потому что слезы снова покатились по щекам. Себастьян долго молчал, прежде чем сказать:
— Слава Богу, что я не женился на Джине. Но если бы и женился, все равно перебрался бы на край твоего яблоневого сада. И какой бы скандал разразился!
Она поднялась по замерзшему откосу сама. Не опираясь на его руку.
Глава 21
Кружок шитья собирается в доме леди Роулингс
Следующий день никак не наступал, а когда все же наступил, тянулся еле-еле. К четырем часам Джози так разволновалась, что не находила себе места. Бегала по комнате для игр с маленькой корзинкой на руке, пытаясь сложить в нее всех солдатиков, чтобы забрать их с собой вниз.
— Как по-вашему, мой брат уже в гостиной? — то и дело взвизгивала она. Сама мысль была такой восхитительной, что Джози продолжала метаться по комнате. Столь неприличное для леди поведение мигом вывело бы из себя прежнюю няню Пивз, но эта нянюшка просто погладила ее по голове и спросила, не хочет ли она посидеть на горшке, прежде чем идти пить чай.
Ее новая подруга Генриетта сидела рядом с тетей Эсме, и Джози так обрадовалась, что немного покружилась, прежде чем сделать два реверанса и вежливо поздороваться, как ее учили.
Потом Генриетта снова рассказала историю про заблудившиеся башмачки, а Джози съела семь лимонных пирожных, не чувствуя ни малейших признаков тошноты, так что, когда Аннабел унесли наверх спать, Джози попросилась посидеть еще немного. Получив разрешение, она тихо уселась перед Генриеттой и стала вынимать солдатиков из корзинки и располагать боевым строем.
— Где ты нашла эти игрушки? — резко спросила тетя Эсме, совсем как няня Пивз, всякий раз когда Аннабел рвало на нее.
Джози бросила на тетку быстрый взгляд, слегка подвинулась к Генриетте и пробормотала:
— Они были наверху. Няня разрешила поиграть с ними. Тетя Эсме ничего не сказала, а Генриетта погладила ее по голове и прошептала:
— Почему бы тебе не унести солдатиков обратно в детскую? Думаю, Аннабел уже соскучилась по тебе.
Джози не хуже остальных знала, что Аннабел еще спит, но все же принялась очень медленно класть солдатиков в корзинку. По одному. Потом взглянула в сторону дивана и увидела, что тетя Эсме снова плачет.
Впервые увидев тетку плачущей, Джози была сбита с толку, почти испугана. Но теперь достаточно хорошо узнала тетку, чтобы понять: плачет она часто. Поэтому Джози с видом мученицы сунула в корзинку последнего солдатика и присела в реверансе сначала перед теткой, потом перед Генриеттой, прошептав последней:
— Вы не могли бы навестить меня завтра? И снова рассказать историю заблудившихся башмачков?
И Генриетта улыбнулась и сказала, что все возможно, поэтому Джози не очень расстроилась, когда пришлось уйти наверх.
Женщины остались одни, и Генриетта мгновенно вручила Эсме платок. Она привыкла носить несколько в своем ридикюле. Эсме всхлипывала так сильно, что почти задыхалась, но, к счастью, Генриетта за последнюю неделю стала свидетельницей не менее двух подобных приступов и не боялась, что Эсме погибнет.
— М-мне т-так жаль… это с-солдатики моего брата. Няня, д-должно быть, привезла их с собой. Я с-столько лет их не видела.
— Я не знала, что у вас был брат.
— Его звали Бенджамин. Генриетта молча обняла Эсме за плечи.
— Мне очень жаль.
— Он умер в п-пять лет. Это было так давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85