– Лучше умереть!
– Ну что же, ты умрешь, если это будет нужно, но прежде ты все скажешь! – проговорил разгневанный Бальзамо; глаза его метали молнии. – Твоего молчания и твоего упрямства и так довольно, чтобы понять, кто виноват. Однако для недоверчивого человека нужно более неопровержимое доказательство. Говори, я так хочу! Кто украл часы?
Отчаяние спящей достигло своего предела. Она из последних сил противостояла воле Бальзамо. Из ее груди рвались нечленораздельные крики, на губах выступила кровавая пена – У нее будет эпилептический припадок. – предупредил Марат.
– Не бойтесь, это в ней говорит демон лжи, он никак не хочет выходить.
Повернувшись к женщине, он выбросил руку вперед, подчиняя ее своей воле.
– Говорите! – приказал он. – Говорите! Кто взял часы?
– Гриветта, – едва слышно пролепетала спящая – Когда она их взяла?
– Вчера вечером.
– Где они были?
– Под канделябром.
– Что она с ними сделала?
– Отнесла на улицу Апостола Иакова.
– Куда именно?
– В дом номер двадцать девять.
– Этаж?
– Шестой.
– Кому?
– Ученику сапожника.
– Как его зовут?
– Симон.
– Кто он? Спящая умолкла.
– Кто этот человек? – повторил Бальзамо. Опять молчание.
Бальзамо протянул в ее сторону руку. Раздавленная страшной силой, она только смогла прошептать:
– Ее любовник.
Марат удивленно вскрикнул.
– Тише! – приказал Бальзамо. – Не мешайте сознанию говорить.
Затем он продолжал, обращаясь к взмокшей от пота женщине:
– Кто посоветовал Гриветте украсть часы?
– Никто. Она случайно приподняла канделябр, увидала часы, и ее соблазнил демон.
– Ей нужны были деньги?
– Нет, она не продала часы.
– Она их отдала даром?
– Да – Симону?
Спящая сделала над собою усилие.
– Симону.
Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
Бальзамо взглянул на Марата. Разинув рот и широко раскрыв от изумления глаза, тот наблюдал за жутким зрелищем.
– Итак, – сказал Бальзамо, – вы видите борьбу души и тела. Вы обратили внимание на то, что сознание было словно взято силой в крепости, которую оно само считало неприступной? Ну и, наконец, вы должны были понять, что Творец ни о чем не забыл в этом мире. Так не отвергайте сознание, не отрицайте наличие души, не закрывайте глаза на неизвестное, молодой человек. И в особенности не отвергайте веру и высшую власть. Раз вы честолюбивы – учитесь, господин Марат; поменьше говорите, побольше думайте и не позволяйте себе больше легкомысленно осуждать тех, кто стоит над вами. Прощайте! Мои слова открывают перед вами широкое поле деятельности. Хорошенько изучите все это поле, оно заключает в себе истинные сокровища. Прощайте, я счастлив, по-настоящему счастлив тем, что вы можете победить в себе демона неверия, как я одолел демонов обмана и лжи в этой женщине.
С этими словами он вышел, заставив молодого человека покраснеть от стыда.
Марат не успел даже попрощаться. Однако, придя в себя, он обратил внимание на то, что Гриветта все еще спит.
Ее сон взволновал его. Он предпочел, чтобы на его кровати лежал труп, пусть даже де Сартин по-своему истолковал бы ее смерть.
Видя, что Гриветта лежит совершенно безучастно, закатив глаза и время от времени вздрагивая, Марат испугался.
Еще более он испугался, когда этот живой труп поднялся, взял его за руку и сказал:
– Пойдемте со мной, господин Марат.
– Куда?
– На улицу Апостола Иакова.
– Зачем?
– Пойдемте, пойдемте! Он мне приказывает отвести вас туда Марат поднялся со стула.
Гриветта, словно во сне, отворила дверь и, едва касаясь ступеней, спустилась по лестнице.
Марат последовал за ней, боясь, как бы она не свалилась и не убилась.
Сойдя, она переступила порог, перешла через дорогу и привела молодого человека в тот самый дом, где находился упомянутый чердак.
Она постучала в дверь. Марату казалось, что все должны слышать, как сильно бьется его сердце.
Дверь распахнулась. Марат узнал того самого мастерового лет тридцати, которого он иногда встречал у своей консьержки.
Увидав Гриветту в сопровождении Марата, он отступил.
Гриветта пошла прямо к кровати и, засунув руку под тощую подушку, вынула оттуда часы и протянула Марату. Бледный от ужаса, башмачник Симон не мог вымолвить ни слова; он испуганно следил глазами за малейшим движением женщины, полагая, что она сошла с ума.
Вынув часы Марата, она с глубоким вздохом прошептала:
– Он приказывает мне проснуться!
В ту же секунду тело ее обмякло, в глазах засветилась жизнь. Едва придя в себя и увидав, что она стоит перед Маратом и сжимает в руке часы, неопровержимое доказательство ее преступления, она упала без чувств на пол.
«Неужели сознание в самом деле существует?» – выходя из комнаты с сомнением в душе, подумал Марат.
Глава 36.
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЯНИЯ
Пока Марат с пользой для себя проводил время и философствовал о сознании и двойной жизни, другой философ на улице Платриер был занят тем, что пытался до мельчайших подробностей восстановить проведенный на кануне в ложе вечер, и спрашивал себя, не стал ли он причиной больших бед. Опустив безвольные руки на стол и склонив тяжелую голову к левому плечу, Руссо размышлял Перед ним лежали раскрытыми его политические и философские труды: «Эмиль» и «Общественный договор».
Время от времени, когда того требовала его мысль, он склонялся и листал книги, которые он и так знал назубок – О Господи! – воскликнул он, читая главу из «Эмиля» о свободе совести. – Вот подстрекательские слова! Какая философия, Боже правый! Являлся ли когда-нибудь миру поджигатель вроде меня? – Да что там! – продолжал он, воздев руки. – Именно я высказался против трона, алтаря и общества… Я не удивлюсь, если какая-нибудь темная сила уже воспользовалась моими софизмами и заблудилась в полях, которые я засеивал семенами риторики.
Я стал нарушителем общественного спокойствия…
Он поднялся в сильном волнении и трижды обошел комнатку.
– Я осудил власти предержащие, которые преследуют писателей. Каким же я был глупцом, варваром! Эти люди тысячу разу были правы! Что я такое? Опасный для государства человек. Я полагал, что мои слова служат просвещению народов, а на самом деле они явились искрой, которая способна поджечь вселенную. Я посеял речи о неравенстве условий, проекты всемирного братства, планы воспитания и вот теперь пожинаю жестоких гордецов, готовых перевернуть общество вверх дном, развязать гражданскую войну с целью уничтожения населения. У них с голь дикие нравы, что они отбросят цивилизацию на десять веков назад… Ах, как я виноват!
Он еще раз перечитал страницу из своего «Свойского викария»
– Да, вот оно: «Объединимся для того, чтобы заняться поисками счастья»… И это написал я! «Придадим нашей добродетели силу, какую другие люди придают порокам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
– Ну что же, ты умрешь, если это будет нужно, но прежде ты все скажешь! – проговорил разгневанный Бальзамо; глаза его метали молнии. – Твоего молчания и твоего упрямства и так довольно, чтобы понять, кто виноват. Однако для недоверчивого человека нужно более неопровержимое доказательство. Говори, я так хочу! Кто украл часы?
Отчаяние спящей достигло своего предела. Она из последних сил противостояла воле Бальзамо. Из ее груди рвались нечленораздельные крики, на губах выступила кровавая пена – У нее будет эпилептический припадок. – предупредил Марат.
– Не бойтесь, это в ней говорит демон лжи, он никак не хочет выходить.
Повернувшись к женщине, он выбросил руку вперед, подчиняя ее своей воле.
– Говорите! – приказал он. – Говорите! Кто взял часы?
– Гриветта, – едва слышно пролепетала спящая – Когда она их взяла?
– Вчера вечером.
– Где они были?
– Под канделябром.
– Что она с ними сделала?
– Отнесла на улицу Апостола Иакова.
– Куда именно?
– В дом номер двадцать девять.
– Этаж?
– Шестой.
– Кому?
– Ученику сапожника.
– Как его зовут?
– Симон.
– Кто он? Спящая умолкла.
– Кто этот человек? – повторил Бальзамо. Опять молчание.
Бальзамо протянул в ее сторону руку. Раздавленная страшной силой, она только смогла прошептать:
– Ее любовник.
Марат удивленно вскрикнул.
– Тише! – приказал Бальзамо. – Не мешайте сознанию говорить.
Затем он продолжал, обращаясь к взмокшей от пота женщине:
– Кто посоветовал Гриветте украсть часы?
– Никто. Она случайно приподняла канделябр, увидала часы, и ее соблазнил демон.
– Ей нужны были деньги?
– Нет, она не продала часы.
– Она их отдала даром?
– Да – Симону?
Спящая сделала над собою усилие.
– Симону.
Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
Бальзамо взглянул на Марата. Разинув рот и широко раскрыв от изумления глаза, тот наблюдал за жутким зрелищем.
– Итак, – сказал Бальзамо, – вы видите борьбу души и тела. Вы обратили внимание на то, что сознание было словно взято силой в крепости, которую оно само считало неприступной? Ну и, наконец, вы должны были понять, что Творец ни о чем не забыл в этом мире. Так не отвергайте сознание, не отрицайте наличие души, не закрывайте глаза на неизвестное, молодой человек. И в особенности не отвергайте веру и высшую власть. Раз вы честолюбивы – учитесь, господин Марат; поменьше говорите, побольше думайте и не позволяйте себе больше легкомысленно осуждать тех, кто стоит над вами. Прощайте! Мои слова открывают перед вами широкое поле деятельности. Хорошенько изучите все это поле, оно заключает в себе истинные сокровища. Прощайте, я счастлив, по-настоящему счастлив тем, что вы можете победить в себе демона неверия, как я одолел демонов обмана и лжи в этой женщине.
С этими словами он вышел, заставив молодого человека покраснеть от стыда.
Марат не успел даже попрощаться. Однако, придя в себя, он обратил внимание на то, что Гриветта все еще спит.
Ее сон взволновал его. Он предпочел, чтобы на его кровати лежал труп, пусть даже де Сартин по-своему истолковал бы ее смерть.
Видя, что Гриветта лежит совершенно безучастно, закатив глаза и время от времени вздрагивая, Марат испугался.
Еще более он испугался, когда этот живой труп поднялся, взял его за руку и сказал:
– Пойдемте со мной, господин Марат.
– Куда?
– На улицу Апостола Иакова.
– Зачем?
– Пойдемте, пойдемте! Он мне приказывает отвести вас туда Марат поднялся со стула.
Гриветта, словно во сне, отворила дверь и, едва касаясь ступеней, спустилась по лестнице.
Марат последовал за ней, боясь, как бы она не свалилась и не убилась.
Сойдя, она переступила порог, перешла через дорогу и привела молодого человека в тот самый дом, где находился упомянутый чердак.
Она постучала в дверь. Марату казалось, что все должны слышать, как сильно бьется его сердце.
Дверь распахнулась. Марат узнал того самого мастерового лет тридцати, которого он иногда встречал у своей консьержки.
Увидав Гриветту в сопровождении Марата, он отступил.
Гриветта пошла прямо к кровати и, засунув руку под тощую подушку, вынула оттуда часы и протянула Марату. Бледный от ужаса, башмачник Симон не мог вымолвить ни слова; он испуганно следил глазами за малейшим движением женщины, полагая, что она сошла с ума.
Вынув часы Марата, она с глубоким вздохом прошептала:
– Он приказывает мне проснуться!
В ту же секунду тело ее обмякло, в глазах засветилась жизнь. Едва придя в себя и увидав, что она стоит перед Маратом и сжимает в руке часы, неопровержимое доказательство ее преступления, она упала без чувств на пол.
«Неужели сознание в самом деле существует?» – выходя из комнаты с сомнением в душе, подумал Марат.
Глава 36.
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЯНИЯ
Пока Марат с пользой для себя проводил время и философствовал о сознании и двойной жизни, другой философ на улице Платриер был занят тем, что пытался до мельчайших подробностей восстановить проведенный на кануне в ложе вечер, и спрашивал себя, не стал ли он причиной больших бед. Опустив безвольные руки на стол и склонив тяжелую голову к левому плечу, Руссо размышлял Перед ним лежали раскрытыми его политические и философские труды: «Эмиль» и «Общественный договор».
Время от времени, когда того требовала его мысль, он склонялся и листал книги, которые он и так знал назубок – О Господи! – воскликнул он, читая главу из «Эмиля» о свободе совести. – Вот подстрекательские слова! Какая философия, Боже правый! Являлся ли когда-нибудь миру поджигатель вроде меня? – Да что там! – продолжал он, воздев руки. – Именно я высказался против трона, алтаря и общества… Я не удивлюсь, если какая-нибудь темная сила уже воспользовалась моими софизмами и заблудилась в полях, которые я засеивал семенами риторики.
Я стал нарушителем общественного спокойствия…
Он поднялся в сильном волнении и трижды обошел комнатку.
– Я осудил власти предержащие, которые преследуют писателей. Каким же я был глупцом, варваром! Эти люди тысячу разу были правы! Что я такое? Опасный для государства человек. Я полагал, что мои слова служат просвещению народов, а на самом деле они явились искрой, которая способна поджечь вселенную. Я посеял речи о неравенстве условий, проекты всемирного братства, планы воспитания и вот теперь пожинаю жестоких гордецов, готовых перевернуть общество вверх дном, развязать гражданскую войну с целью уничтожения населения. У них с голь дикие нравы, что они отбросят цивилизацию на десять веков назад… Ах, как я виноват!
Он еще раз перечитал страницу из своего «Свойского викария»
– Да, вот оно: «Объединимся для того, чтобы заняться поисками счастья»… И это написал я! «Придадим нашей добродетели силу, какую другие люди придают порокам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183