Ей было тогда шесть лет.
После эффектного взлета и трагической смерти Клементины ее родители удочерили девочку, внебрачную дочь певицы. Отец был неизвестен, они знали лишь, что имя девочки Рейнбоу. Рейни посадили в самолет в Лос-Анджелесе как несопровождаемого ребенка, и стюардессы опекали ее во время полета.
Полет перенес ее из лета в зиму, как в реальности, так и метафорически. Ледяной февральский ветер ударял в лицо, когда стюардесса вела ее в терминал, но еще холоднее были лица встречавших ее Марло, когда они забрали внучку, которую никогда не видели. Прижимая к груди белого плюшевого медвежонка, маленькая Рейн смотрела на деда и бабушку, не вполне веря, что теперь она принадлежит этим людям. Оба были высокие и прямые. С застывшим выражением недовольства на лице.
– У нее волосы рыжие, как у матери, – хмуро заметил Уильям.
– Не такие рыжие, – возразила его жена. – И не так уж она похожа на Клементину. Маленькая худышка. Интересно, кто был ее отец?
Глаза девочки наполнились слезами, и она сильнее прижала к груди медвежонка. Если бы кто-то из них проявил хоть немножко сочувствия, то навсегда бы завоевал ее сердце, но все, что она получила, было краткое:
– Пойдем… девочка. Мы отвезем тебя домой. – Вирджиния посмотрела на мужа: – Я не могу называть ее этим нелепым именем, которым мать наградила ее.
И она не называла. Пока Рейн жила с родителями матери, она была для них «ты» или «она». Девочка тяжело привыкала к новой жизни и, засыпая, часто плакала.
Став постарше, Рейн научилась уважать бабушку и деда за их справедливость. Они мирились с ее существованием, так же как и она с их присутствием в своей жизни. Но они отличались терпением. Она была всегда сыта и хорошо одета, ее физически не наказывали, даже в старших классах, когда она вдруг стала непослушной. И к счастью, ее отдали в местную квакерскую школу, где она получила хорошее образование, понятие о правилах морали, которые, как считали старики, были необходимы ей.
Среди одноклассниц Рейн встретила девушек, которые стали для нее настоящей семьей. Она проводила большую часть свободного времени с Вэл, Кейт, Рейчел и Лорел. Постепенно она научилась играть, смеяться с подружками и шушукалась с Джулией Корси, невозмутимой мамой Кейт, когда ей нужен был женский совет.
Как и Клементина, она сразу же уехала, как только стала постарше. Ее родные, несомненно, отнеслись к этому с одобрением. Она сообщила им новый адрес и телефон, чтобы они могли в любое время позвонить ей, но они не звонили. И даже не послали поздравление, когда она вышла замуж.
Рейн видела их один-единственный раз спустя год после своего переезда в Калифорнию. Она приезжала в Балтимор на вторую свадьбу Кейт и, сделав над собой усилие, навестила стариков. Они встретили ее с удивлением и без особой радости. Посидев полчаса, она ушла, недоумевая, зачем вообще приезжала.
Уже вечерело, когда машина остановилась перед главным медицинским центром Балтимора. Корпуса размещались посреди деревьев и холмов. Рейни хорошо помнила это место. Она частенько бывала в травмпункте, когда умудрялась упасть с дерева или разбивала в кровь коленки. Она была сущим наказанием для бабушки и деда, которые мечтали о спокойной старости.
Госпиталь представлял собой запутанный лабиринт, но Рейн сумела найти дорогу в палату деда, совершив всего лишь несколько ошибочных поворотов. Она задержалась на секунду перед дверьми. Уильям Марло лежал неподвижно, как восковая кукла. Только сигналы монитора свидетельствовали о теплящейся в нем жизни. Вирджиния сидела рядом, закрыв глаза и устало опустив вниз лицо, но спина ее по-прежнему оставалась деревянно прямой.
Как могли Вирджиния и Уильям произвести на свет дочь, такую живую и яркую, как Клементина? Однажды в ненастный дождливый день Рейн, которой тогда было всего лишь одиннадцать лет, забралась на чердак. И нашла там старую фотографию ее матери, поющей в церковном хоре подростков. И хотя на Клементине была хоровая роба, рыжие волосы и чувственные формы делали ее более похожей на грешницу, чем на святую. Рейн взяла фото и спрятала в ящик. Оно так там и лежит.
– Ба? – тихо позвала она.
Открыв глаза, Вирджиния удивленно произнесла:
– Что ты здесь делаешь?
– Моя подруга Вэл Ковингтон позвонила, когда услышала о том, что случилось. – Рейни изучала худое лицо деда, почти такое же белое, как подушка. Даже во сне оно хранило выражение непреклонности. – Как он?
Вирджиния пожала плечами:
– Пока ив. – Спокойный тон не соответствовал ее отчаянию.
Рейн ощутила неожиданный прилив сочувствия. Отношения между дедом и бабушкой были настолько их личным делом, что она лишь могла догадываться, что их союз держался на общей собственности и силе привычки. Но сейчас в глазах Вирджинии светилось подлинное горе.
– Он понимает, где находится?
– Думаю, он знает, что я здесь, но не больше. – Вирджиния сжала руки с нехарактерной для нее нервозностью.
– Давай спустимся в кафетерий. Я только что прилетела и хочу перекусить, и бьюсь об заклад, у тебя во рту не было маковой росинки с той минуты, как все это случилось, – предложила Рейн.
Вирджиния взглянула на мужа, готовая возразить. Затем, тяжело вздохнув, произнесла:
– Похоже, ты права. Я должна беречь силы.
Она встала, ростом чуть выше, чем ее внучка. Они вместе вышли из палаты и спустились в холл. Разнеслась весть, что приехала Рейн Марло, и стайка сестер собралась у регистратуры, но никто не подходил и не просил автографа. Рейни была благодарна им за проявленный такт.
Все, что она могла съесть, – овощной суп и крекеры, но она была рада, что бабушка взяла полную тарелку мяса и картофельного пюре. Вирджиния выглядела слишком худой. Хотя они никогда не были близки, их отношения были менее натянутыми, чем между Рейн и дедом. И, видя Вирджинию такой подавленной, Рейн неожиданно захотелось защитить ее.
Вирджиния закончила есть и отодвинула тарелку, оставив половину еды. И тогда Рейн спросила:
– Что все-таки произошло? И что говорят доктора? Губы Вирджинии задрожали.
– Он ехал играть в гольф, когда в его машину врезался пьяный водитель. В девять часов утра!
– Травмы тяжелые?
– У него рваные раны и переломы, коллапс легких и повреждение головы.
– Повреждение головы серьезное?
– Сотрясение мозга. Не очень сильное. – Руки Вирджинии сжали чашку с чаем. – Но когда они сделали ему компьютерную томограмму, то обнаружили неоперабельную аневризму, которая может разорваться в любой момент.
– Я… понимаю. Но с аневризмой живут долгое время. Ведь так? Может быть, даже годы?
– Доктор Уильяма, кажется, убежден, что в данном случае на это вряд ли стоит рассчитывать. Он предупредил, что я должна быть готова к худшему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
После эффектного взлета и трагической смерти Клементины ее родители удочерили девочку, внебрачную дочь певицы. Отец был неизвестен, они знали лишь, что имя девочки Рейнбоу. Рейни посадили в самолет в Лос-Анджелесе как несопровождаемого ребенка, и стюардессы опекали ее во время полета.
Полет перенес ее из лета в зиму, как в реальности, так и метафорически. Ледяной февральский ветер ударял в лицо, когда стюардесса вела ее в терминал, но еще холоднее были лица встречавших ее Марло, когда они забрали внучку, которую никогда не видели. Прижимая к груди белого плюшевого медвежонка, маленькая Рейн смотрела на деда и бабушку, не вполне веря, что теперь она принадлежит этим людям. Оба были высокие и прямые. С застывшим выражением недовольства на лице.
– У нее волосы рыжие, как у матери, – хмуро заметил Уильям.
– Не такие рыжие, – возразила его жена. – И не так уж она похожа на Клементину. Маленькая худышка. Интересно, кто был ее отец?
Глаза девочки наполнились слезами, и она сильнее прижала к груди медвежонка. Если бы кто-то из них проявил хоть немножко сочувствия, то навсегда бы завоевал ее сердце, но все, что она получила, было краткое:
– Пойдем… девочка. Мы отвезем тебя домой. – Вирджиния посмотрела на мужа: – Я не могу называть ее этим нелепым именем, которым мать наградила ее.
И она не называла. Пока Рейн жила с родителями матери, она была для них «ты» или «она». Девочка тяжело привыкала к новой жизни и, засыпая, часто плакала.
Став постарше, Рейн научилась уважать бабушку и деда за их справедливость. Они мирились с ее существованием, так же как и она с их присутствием в своей жизни. Но они отличались терпением. Она была всегда сыта и хорошо одета, ее физически не наказывали, даже в старших классах, когда она вдруг стала непослушной. И к счастью, ее отдали в местную квакерскую школу, где она получила хорошее образование, понятие о правилах морали, которые, как считали старики, были необходимы ей.
Среди одноклассниц Рейн встретила девушек, которые стали для нее настоящей семьей. Она проводила большую часть свободного времени с Вэл, Кейт, Рейчел и Лорел. Постепенно она научилась играть, смеяться с подружками и шушукалась с Джулией Корси, невозмутимой мамой Кейт, когда ей нужен был женский совет.
Как и Клементина, она сразу же уехала, как только стала постарше. Ее родные, несомненно, отнеслись к этому с одобрением. Она сообщила им новый адрес и телефон, чтобы они могли в любое время позвонить ей, но они не звонили. И даже не послали поздравление, когда она вышла замуж.
Рейн видела их один-единственный раз спустя год после своего переезда в Калифорнию. Она приезжала в Балтимор на вторую свадьбу Кейт и, сделав над собой усилие, навестила стариков. Они встретили ее с удивлением и без особой радости. Посидев полчаса, она ушла, недоумевая, зачем вообще приезжала.
Уже вечерело, когда машина остановилась перед главным медицинским центром Балтимора. Корпуса размещались посреди деревьев и холмов. Рейни хорошо помнила это место. Она частенько бывала в травмпункте, когда умудрялась упасть с дерева или разбивала в кровь коленки. Она была сущим наказанием для бабушки и деда, которые мечтали о спокойной старости.
Госпиталь представлял собой запутанный лабиринт, но Рейн сумела найти дорогу в палату деда, совершив всего лишь несколько ошибочных поворотов. Она задержалась на секунду перед дверьми. Уильям Марло лежал неподвижно, как восковая кукла. Только сигналы монитора свидетельствовали о теплящейся в нем жизни. Вирджиния сидела рядом, закрыв глаза и устало опустив вниз лицо, но спина ее по-прежнему оставалась деревянно прямой.
Как могли Вирджиния и Уильям произвести на свет дочь, такую живую и яркую, как Клементина? Однажды в ненастный дождливый день Рейн, которой тогда было всего лишь одиннадцать лет, забралась на чердак. И нашла там старую фотографию ее матери, поющей в церковном хоре подростков. И хотя на Клементине была хоровая роба, рыжие волосы и чувственные формы делали ее более похожей на грешницу, чем на святую. Рейн взяла фото и спрятала в ящик. Оно так там и лежит.
– Ба? – тихо позвала она.
Открыв глаза, Вирджиния удивленно произнесла:
– Что ты здесь делаешь?
– Моя подруга Вэл Ковингтон позвонила, когда услышала о том, что случилось. – Рейни изучала худое лицо деда, почти такое же белое, как подушка. Даже во сне оно хранило выражение непреклонности. – Как он?
Вирджиния пожала плечами:
– Пока ив. – Спокойный тон не соответствовал ее отчаянию.
Рейн ощутила неожиданный прилив сочувствия. Отношения между дедом и бабушкой были настолько их личным делом, что она лишь могла догадываться, что их союз держался на общей собственности и силе привычки. Но сейчас в глазах Вирджинии светилось подлинное горе.
– Он понимает, где находится?
– Думаю, он знает, что я здесь, но не больше. – Вирджиния сжала руки с нехарактерной для нее нервозностью.
– Давай спустимся в кафетерий. Я только что прилетела и хочу перекусить, и бьюсь об заклад, у тебя во рту не было маковой росинки с той минуты, как все это случилось, – предложила Рейн.
Вирджиния взглянула на мужа, готовая возразить. Затем, тяжело вздохнув, произнесла:
– Похоже, ты права. Я должна беречь силы.
Она встала, ростом чуть выше, чем ее внучка. Они вместе вышли из палаты и спустились в холл. Разнеслась весть, что приехала Рейн Марло, и стайка сестер собралась у регистратуры, но никто не подходил и не просил автографа. Рейни была благодарна им за проявленный такт.
Все, что она могла съесть, – овощной суп и крекеры, но она была рада, что бабушка взяла полную тарелку мяса и картофельного пюре. Вирджиния выглядела слишком худой. Хотя они никогда не были близки, их отношения были менее натянутыми, чем между Рейн и дедом. И, видя Вирджинию такой подавленной, Рейн неожиданно захотелось защитить ее.
Вирджиния закончила есть и отодвинула тарелку, оставив половину еды. И тогда Рейн спросила:
– Что все-таки произошло? И что говорят доктора? Губы Вирджинии задрожали.
– Он ехал играть в гольф, когда в его машину врезался пьяный водитель. В девять часов утра!
– Травмы тяжелые?
– У него рваные раны и переломы, коллапс легких и повреждение головы.
– Повреждение головы серьезное?
– Сотрясение мозга. Не очень сильное. – Руки Вирджинии сжали чашку с чаем. – Но когда они сделали ему компьютерную томограмму, то обнаружили неоперабельную аневризму, которая может разорваться в любой момент.
– Я… понимаю. Но с аневризмой живут долгое время. Ведь так? Может быть, даже годы?
– Доктор Уильяма, кажется, убежден, что в данном случае на это вряд ли стоит рассчитывать. Он предупредил, что я должна быть готова к худшему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99