Там, внизу, рядом с операторами стояла Рейн. Главный оператор снимал общий план, другой делал укрупнения. Рандалл и его патруль скакали вперед, не ожидая никаких неприятностей на своем пути, но готовые к любым, если они вдруг появятся.
– Снято!
Проехав еще немного вперед, Кензи и другие всадники остановились. Рейн крикнула:
– Великолепно! Вы выглядели потрясающе. Просто фантастика! На фоне восходящего солнца! Так красиво и так драматично. Все обреченные… – Она улыбнулась: – А теперь быстро возвращайтесь назад, и сделаем еще один дубль на всякий случай.
* * *
– Стоп! – крикнул помощник режиссера, отметив шестнадцатый дубль.
Кензи вздохнул. Они постарались снять эпизод с первого дубля – важную сцену между Рандаллом и его харизматичным тюремщиком Мустафой – главой повстанцев. Это происходит после того, как Рандалла взяли в плен, и должно показать зарождение сложных отношений между двумя мужчинами.
Кензи хвалил себя за профессионализм, он всегда знал текст. Обычно он мог сыграть сцену с первого дубля. К сожалению, Шариф Азури, молодой английский актер пакистанского происхождения, играющий Мустафу, оказался не в состоянии говорить и идти в одно и то же время. Хотя Шариф все хорошо делал на репетиции и имел все данные, чтобы играть лидера повстанцев, он ошибался в каждом дубле. Все занервничали, а Шариф совсем потерялся.
Рейн проявляла удивительное терпение.
– Сделайте несколько глубоких вздохов и начните снова, Шариф. Забудьте о камере и играйте, как на репетиции.
Шариф кивнул и занял свое место. Скотт полулежал, прислонившись к груде камней. Его запястья были обмотаны веревкой. Синяки и кровоподтеки украшали лицо и руки.
– Можно. – Рейни подала сигнал оператору.
Гибкий и жестокий, как пантера, Шариф оттолкнул штык одного из своих солдат, который целился в грудь Рандалла.
– Не тронь! Это офицер. – Он пнул Кензи под ребра. – Я найду ему лучшее применение.
– Вы можете сразу убить меня, я не сделаю ничего, чтобы помочь вам! – выкрикнул Кензи. Рандалл не боялся смотреть в лицо смерти. Он еще не знал, что то, что ждет его впереди, будет куда хуже, чем смерть. – Или, если ты воин, как сам утверждаешь, то прикажи меня развязать, и мы устроим поединок, как подобает мужчинам.
Мустафа зло улыбнулся, наслаждаясь томительным ожиданием.
– Это больше… м-м-м… более… – Шариф растерянно замолчал.
– Стоп!
Молодой парень, державший в руках кабель звукозаписывающей аппаратуры, закатив глаза, демонстративно застонал.
Шариф залился краской. Рейн, взглянув на него, набросилась на помощника звукооператора:
– Убирайтесь с площадки. Сейчас же!
Парень растерянно мямлил:
– Но… я… но…
– Это не ваше дело – оценивать труд актеров, – продолжала она. – Если вы думаете работать в кино, вам стоит запомнить это. А сейчас уходите!
Парень исчез под общее молчание. Даже его босс, главный звукооператор, не выказал протеста. Режиссер имеет право осадить наглеца, и Рейн доказала всей группе, что у нее есть все основания быть руководителем. Но что-то надо было срочно предпринять, дело не двигалось.
Кензи поднялся со своего места:
– Кто-нибудь снимет с меня эти проклятые веревки? Нужно сделать перерыв.
Взглянув на него, Рейн кивнула:
– Скотт прав. Перерыв десять минут.
Второй режиссер Билл Мериуэзер объявил перерыв всей группе. Кензи повернулся к Шарифу:
– Пойдем прогуляемся. Нужно размять ноги.
Шариф поплелся за ним с видом овечки, предназначенной на заклание. Они шли рядом, и Кензи свернул в сторону от площадки. Стоило сделать дюжину шагов – и они оказались одни, окруженные безмолвным каньоном.
Шариф опустил голову, словно шел через минное поле. Несмотря на высокий рост и бороду, которая делала его на экране старше, он был еще очень молод. Лет двадцать, подумал Кензи.
– Это твой первый фильм? – спросил он, стараясь завязать разговор.
– Да, сэр. Я окончил Центральную школу декламации и драматического искусства прошлой весной. У меня есть несколько небольших работ на телевидении и скромный сценический опыт, но это совсем не похоже на то, что здесь. – Хотя он в роли Мустафы использовал акцент, его обычная речь, как и у Кензи, хранила легкий английский выговор.
Кензи не сомневался, что в одной из лучших театральных студий Лондона Шариф прошел хорошую школу. Черт побери, думал он, как бы помочь молодому человеку избавиться от зажима? Шариф прервал его мысли:
– Извините, мистер Скотт. Я думал, что прекрасно знаю роль, но… – Он беспомощно развел руками.
– Тебя пугает, что ты снимаешься в Голливуде?
– Не только. – Шариф сглотнул слюну. – Вы тоже… сэр. Я видел вас в роли Ромео в Стратфорде. Он у вас получился такой живой… Весь спектакль держался на вас. Тогда я понял, что хочу стать актером.
Так вот в чем дело! Еще студентом театральной академии Кензи пришлось, играя одну маленькую роль, встретиться на сцене с сэром Алеком Гиннессом. Он почти задыхался от благоговения. Хотя он не стал бы себя сравнивать с Гиннессом и был всего лишь на десяток лет или чуть больше старше Шарифа, идол оставался идолом.
– Так, значит, я твой идеал?
– Да, сэр.
Круто повернувшись, Кензи посмотрел в глаза Шарифу.
– Я не твой идеал, – прорычал он. – Я англичанин, сын продажной суки, я плюю на тебя и всю твою мерзкую страну…
Явно потрясенный, Шариф смотрел на Скотта во все глаза.
– Что… что это вы говорите? Я родился в Бирмингеме и такой же англичанин, как и вы.
Кензи скрипнул зубами.
– У моих людей оружие лучше, и Бог лучше, поэтому мы высшая раса. Понятно? Твои несчастные вонючие рабы должны быть благодарны христианской нации, что мы еще заботимся о вас.
– Ты выродок, – подхватил Шариф, наконец сообразив, чего от него хотят.
Кензи увидел, как сжались кулаки молодого человека, и принял защитную позу, чтобы успеть уклониться от удара, если потребуется. Но Шариф перевел дыхание и успокоился.
– Я понял, сэр. Вы считаете, что я должен прекратить думать про Голливуд и просто делать свою работу. Быть Мустафой, а не рефлексирующим актером.
– Правильно. Но я не сэр. Я свинья. Проклятый неверный, и, уж конечно, никакого пьедестала.
– Да, сэр Свинья. – Шариф рассмеялся. С этого момента он будет воспринимать Кензи как своего брата-актера, а не какой-то недосягаемый образец.
Кензи похлопал молодого человека по плечу:
– Пошли назад и попробуем еще разок. И попытайся вселить ужас в сердце Рандалла.
Восемнадцатый дубль был снят без остановки.
Глава 8
Закончив съемки последнего эпизода, намеченного на этот день, Рейни потянулась, разминая затекшие плечи. Осталось сделать несколько крупных планов в сцене первой встречи Рандалла и Мустафы. И потом они вернулись к предыдущему эпизоду, где Рандалл, рискуя жизнью, спасает одного из своих солдат от укуса ядовитой змеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Снято!
Проехав еще немного вперед, Кензи и другие всадники остановились. Рейн крикнула:
– Великолепно! Вы выглядели потрясающе. Просто фантастика! На фоне восходящего солнца! Так красиво и так драматично. Все обреченные… – Она улыбнулась: – А теперь быстро возвращайтесь назад, и сделаем еще один дубль на всякий случай.
* * *
– Стоп! – крикнул помощник режиссера, отметив шестнадцатый дубль.
Кензи вздохнул. Они постарались снять эпизод с первого дубля – важную сцену между Рандаллом и его харизматичным тюремщиком Мустафой – главой повстанцев. Это происходит после того, как Рандалла взяли в плен, и должно показать зарождение сложных отношений между двумя мужчинами.
Кензи хвалил себя за профессионализм, он всегда знал текст. Обычно он мог сыграть сцену с первого дубля. К сожалению, Шариф Азури, молодой английский актер пакистанского происхождения, играющий Мустафу, оказался не в состоянии говорить и идти в одно и то же время. Хотя Шариф все хорошо делал на репетиции и имел все данные, чтобы играть лидера повстанцев, он ошибался в каждом дубле. Все занервничали, а Шариф совсем потерялся.
Рейн проявляла удивительное терпение.
– Сделайте несколько глубоких вздохов и начните снова, Шариф. Забудьте о камере и играйте, как на репетиции.
Шариф кивнул и занял свое место. Скотт полулежал, прислонившись к груде камней. Его запястья были обмотаны веревкой. Синяки и кровоподтеки украшали лицо и руки.
– Можно. – Рейни подала сигнал оператору.
Гибкий и жестокий, как пантера, Шариф оттолкнул штык одного из своих солдат, который целился в грудь Рандалла.
– Не тронь! Это офицер. – Он пнул Кензи под ребра. – Я найду ему лучшее применение.
– Вы можете сразу убить меня, я не сделаю ничего, чтобы помочь вам! – выкрикнул Кензи. Рандалл не боялся смотреть в лицо смерти. Он еще не знал, что то, что ждет его впереди, будет куда хуже, чем смерть. – Или, если ты воин, как сам утверждаешь, то прикажи меня развязать, и мы устроим поединок, как подобает мужчинам.
Мустафа зло улыбнулся, наслаждаясь томительным ожиданием.
– Это больше… м-м-м… более… – Шариф растерянно замолчал.
– Стоп!
Молодой парень, державший в руках кабель звукозаписывающей аппаратуры, закатив глаза, демонстративно застонал.
Шариф залился краской. Рейн, взглянув на него, набросилась на помощника звукооператора:
– Убирайтесь с площадки. Сейчас же!
Парень растерянно мямлил:
– Но… я… но…
– Это не ваше дело – оценивать труд актеров, – продолжала она. – Если вы думаете работать в кино, вам стоит запомнить это. А сейчас уходите!
Парень исчез под общее молчание. Даже его босс, главный звукооператор, не выказал протеста. Режиссер имеет право осадить наглеца, и Рейн доказала всей группе, что у нее есть все основания быть руководителем. Но что-то надо было срочно предпринять, дело не двигалось.
Кензи поднялся со своего места:
– Кто-нибудь снимет с меня эти проклятые веревки? Нужно сделать перерыв.
Взглянув на него, Рейн кивнула:
– Скотт прав. Перерыв десять минут.
Второй режиссер Билл Мериуэзер объявил перерыв всей группе. Кензи повернулся к Шарифу:
– Пойдем прогуляемся. Нужно размять ноги.
Шариф поплелся за ним с видом овечки, предназначенной на заклание. Они шли рядом, и Кензи свернул в сторону от площадки. Стоило сделать дюжину шагов – и они оказались одни, окруженные безмолвным каньоном.
Шариф опустил голову, словно шел через минное поле. Несмотря на высокий рост и бороду, которая делала его на экране старше, он был еще очень молод. Лет двадцать, подумал Кензи.
– Это твой первый фильм? – спросил он, стараясь завязать разговор.
– Да, сэр. Я окончил Центральную школу декламации и драматического искусства прошлой весной. У меня есть несколько небольших работ на телевидении и скромный сценический опыт, но это совсем не похоже на то, что здесь. – Хотя он в роли Мустафы использовал акцент, его обычная речь, как и у Кензи, хранила легкий английский выговор.
Кензи не сомневался, что в одной из лучших театральных студий Лондона Шариф прошел хорошую школу. Черт побери, думал он, как бы помочь молодому человеку избавиться от зажима? Шариф прервал его мысли:
– Извините, мистер Скотт. Я думал, что прекрасно знаю роль, но… – Он беспомощно развел руками.
– Тебя пугает, что ты снимаешься в Голливуде?
– Не только. – Шариф сглотнул слюну. – Вы тоже… сэр. Я видел вас в роли Ромео в Стратфорде. Он у вас получился такой живой… Весь спектакль держался на вас. Тогда я понял, что хочу стать актером.
Так вот в чем дело! Еще студентом театральной академии Кензи пришлось, играя одну маленькую роль, встретиться на сцене с сэром Алеком Гиннессом. Он почти задыхался от благоговения. Хотя он не стал бы себя сравнивать с Гиннессом и был всего лишь на десяток лет или чуть больше старше Шарифа, идол оставался идолом.
– Так, значит, я твой идеал?
– Да, сэр.
Круто повернувшись, Кензи посмотрел в глаза Шарифу.
– Я не твой идеал, – прорычал он. – Я англичанин, сын продажной суки, я плюю на тебя и всю твою мерзкую страну…
Явно потрясенный, Шариф смотрел на Скотта во все глаза.
– Что… что это вы говорите? Я родился в Бирмингеме и такой же англичанин, как и вы.
Кензи скрипнул зубами.
– У моих людей оружие лучше, и Бог лучше, поэтому мы высшая раса. Понятно? Твои несчастные вонючие рабы должны быть благодарны христианской нации, что мы еще заботимся о вас.
– Ты выродок, – подхватил Шариф, наконец сообразив, чего от него хотят.
Кензи увидел, как сжались кулаки молодого человека, и принял защитную позу, чтобы успеть уклониться от удара, если потребуется. Но Шариф перевел дыхание и успокоился.
– Я понял, сэр. Вы считаете, что я должен прекратить думать про Голливуд и просто делать свою работу. Быть Мустафой, а не рефлексирующим актером.
– Правильно. Но я не сэр. Я свинья. Проклятый неверный, и, уж конечно, никакого пьедестала.
– Да, сэр Свинья. – Шариф рассмеялся. С этого момента он будет воспринимать Кензи как своего брата-актера, а не какой-то недосягаемый образец.
Кензи похлопал молодого человека по плечу:
– Пошли назад и попробуем еще разок. И попытайся вселить ужас в сердце Рандалла.
Восемнадцатый дубль был снят без остановки.
Глава 8
Закончив съемки последнего эпизода, намеченного на этот день, Рейни потянулась, разминая затекшие плечи. Осталось сделать несколько крупных планов в сцене первой встречи Рандалла и Мустафы. И потом они вернулись к предыдущему эпизоду, где Рандалл, рискуя жизнью, спасает одного из своих солдат от укуса ядовитой змеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99