Аудиокниги заменили печатные издания, когда его зрение начало падать.
Она всматривалась в фотографии, висевшие вокруг камина. Десятилетия дружеских отношений связывали Уинфилда с представителями театральных кругов Англии. Сначала он специализировался на жизнерадостных, остроумных героях, потом перешел на характерные роли.
На трех снимках рядом с ним был Кензи, который выглядел моложе, но уже достаточно взрослым. Он родился с этими необыкновенными зелеными глазами?
На одном фото она увидела третьего джентльмена, возраста Уинфилда. Лысый, лицо интеллигентное и приятное. Не актер, судя по его виду, но он присутствовал еще на нескольких фотографиях рядом с Уинфилдом. Вероятно, близкий друг.
Солнце ушло, воцарились сумерки. Она притушила лампу так, чтобы та не светила в глаза больного. Затем выбрала богато иллюстрированный том истории британского театра, уселась в кресло у камина и погрузилась в чтение. Хотя она старалась не прислушиваться к разговору двух мужчин, ее внимание привлекли слова Уинфилда:
– Я часто думал, что хотел бы иметь сына. Такого, как ты.
– Ты и был моим отцом в театре, – отвечал Кензи. – Это почти то же самое.
– Даже больше. Не многие сыновья готовы содержать своих отцов в такой роскоши, как ты.
Рейни продолжала рассматривать книгу, удивляясь тому, что только что услышала. Оказывается, Кензи платил за Рамиллис-Мэнор. Она была замужем за ним более двух лет, когда случайно узнала, как много денег он отдает на благотворительность. Он помогал людям, особенно детям, которые росли в бедности и нуждались в поддержке, чтобы как-то изменить свою жизнь.
Уинфилд тяжело вздохнул:
– Я всегда хотел сыграть с тобой в одной пьесе. Увы, теперь у нас уже не будет такого шанса.
– Мы можем просто почитать, – предложил Кензи. – Есть что-то такое, что бы ты хотел сыграть в последний раз?
– Прекрасная идея, – поддержал Уинфилд, на этот раз его голос звучал более уверенно. – Шекспир, конечно. «Король Лир» был бы логичным выбором, но я сейчас не в том настроении, чтобы изображать переживания выжившего из ума короля. – Снова скрежещущий смех. – Я предпочел бы комедию. «Двенадцатая ночь»? Нет, «Много шума из ничего»! Я буду Леонато, констебль Догберри и монах, так как я играл их всех. Ты играл Бенедикта в академии, так что, наверное, помнишь текст? И возьми все остальные мужские роли. А Рейни, конечно, прочтет за Беатриче и остальных женщин. Я думаю, что все еще помню слова… У меня есть два экземпляра этой пьесы на книжной полке, если вам нужно.
Кензи повернулся к Рейн:
– Рейни, ты поможешь нам?
Она отложила тяжелый том истории театра и подошла к полкам.
– С удовольствием, я люблю «Много шума из ничего» больше всего. Я играла Беатриче в антрепризе во время летнего отпуска. – Она встала в позу и продекламировала: – «Но в это время звезда плясала в небе, под ней-то я и родилась…»
Она нашла оба издания пьесы: одно в сборнике, другое отдельное, с многочисленными иллюстрациями. Подумав о дислексии Кензи, она дала ему одиночный, чтобы было проще читать, затем уселась с другой стороны постели и раскрыла сборник.
В глазах Уинфилда вспыхнули азартные огоньки, хотя он выглядел настолько слабым, что, казалось, подуй, и рассыплется. Рейни подумала, сможет ли он дочитать до конца. Правда, «Много шума из ничего» – одна из самых коротких пьес Шекспира.
Она заговорщически улыбнулась Чарлзу.
– Я создам музыкальное сопровождение. – Стараясь изобразить звучание труб, она сложила руки около рта и пропела некое подобие гимна. – Ваш выход, мистер Уинфилд.
Слабым, но все еще красивым голосом он прочел первые строки роли Леонато:
– «Я вижу из этого письма, что герцог Арагонский прибудет сегодня вечером к нам в Мессину».
Так как все трое когда-то играли в этой пьесе, они заглядывали в текст, только когда читали за второстепенных персонажей. Рейни обожала полные жизни и борьбы диалоги Бенедикта и Беатриче. Играя с Кензи, ей было легче понять те скрытые мотивы, которые обусловливали отношения шекспировских любовников.
Несмотря на грубый юмор пьесы, по мере чтения обстоятельства набирали силу и остроту. Любовь Уинфилда к своей профессии была очевидной, вереница красивых слов сплеталась в дивный венок, представляя законченный образец изумительной речи.
Но его голос становился все слабее и слабее. В четвертом акте, читая строки: «Если он любил… тогда оплакивать ее он станет… жалеть о том, что обвинил ее…» – он испустил долгий хриплый вздох, потом продолжил едва слышным шепотом: «Умереть… просто. Труднее сыграть… комедию».
Когда он затих, Рейни с тревогой посмотрела на его грудь. Нет, она медленно поднималась и опускалась. Кензи подождал, пока не стало ясно, что его друг больше не произнесет ни слова, затем взял его роль. Он читал так, словно от этого зависела вся его будущая карьера. Его чудесный низкий баритон превосходно держал ритм белого стиха.
Где-то в последнем акте душа оставила Чарлза Уинфилда, хотя Рейн упустила этот момент. Поняв, что он больше не дышит, она призвала всю свою профессиональную волю, чтобы дочитать до конца.
Когда Беатриче и Бенедикт пришли к согласию и решили пожениться, все еще ссорясь, но не в силах противостоять своей любви, Бенедикт – Кензи произнес последние слова роли:
– Эй, флейты, начинайте!
Помня, что она взялась аккомпанировать, Рейни запела, но так как бравурная музыка исключалась, то ей на ум пришла традиционная песня «Удивительная благодать». Клементина часто пела ее дочери.
Она закончила, воцарившееся молчание было прервано рыданиями. Рейни повернулась и увидела, что у дверей собралась небольшая группа. Миссис Линкольн, персонал, с именными табличками на груди, и несколько пациентов молча слушали. Пожилая дама в инвалидной коляске тихо всхлипывала, поднося платок к глазам.
Стараясь сдержать свои чувства, Кензи поднялся. Прежде чем накрыть лицо друга простыней, он прикоснулся к его холодному лбу.
– Чарлз просил нас не печалиться, а выпить в его честь. Миссис Линкольн, можно это организовать?
Директриса кивнула и прошептала что-то своей помощнице. Когда девушка вышла, женщина с седыми, словно серебро, волосами робко проговорила:
– Что бы ни играл Чарлз Уинфилд, я всегда была на премьере. На него стоило посмотреть, даже если спектакль был никудышный. Это было так волнующе, когда он переехал сюда. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Он заставил меня чувствовать себя настоящей герцогиней.
Кто-то из мужчин произнес:
– Он всегда был джентльменом, как бы плохо ему ни было.
Один за другим люди делились своими воспоминаниями.
– Я не была знакома с мистером Уинфилдом до сегодняшнего дня, – начала Рейн, – но сразу почувствовала в нем друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Она всматривалась в фотографии, висевшие вокруг камина. Десятилетия дружеских отношений связывали Уинфилда с представителями театральных кругов Англии. Сначала он специализировался на жизнерадостных, остроумных героях, потом перешел на характерные роли.
На трех снимках рядом с ним был Кензи, который выглядел моложе, но уже достаточно взрослым. Он родился с этими необыкновенными зелеными глазами?
На одном фото она увидела третьего джентльмена, возраста Уинфилда. Лысый, лицо интеллигентное и приятное. Не актер, судя по его виду, но он присутствовал еще на нескольких фотографиях рядом с Уинфилдом. Вероятно, близкий друг.
Солнце ушло, воцарились сумерки. Она притушила лампу так, чтобы та не светила в глаза больного. Затем выбрала богато иллюстрированный том истории британского театра, уселась в кресло у камина и погрузилась в чтение. Хотя она старалась не прислушиваться к разговору двух мужчин, ее внимание привлекли слова Уинфилда:
– Я часто думал, что хотел бы иметь сына. Такого, как ты.
– Ты и был моим отцом в театре, – отвечал Кензи. – Это почти то же самое.
– Даже больше. Не многие сыновья готовы содержать своих отцов в такой роскоши, как ты.
Рейни продолжала рассматривать книгу, удивляясь тому, что только что услышала. Оказывается, Кензи платил за Рамиллис-Мэнор. Она была замужем за ним более двух лет, когда случайно узнала, как много денег он отдает на благотворительность. Он помогал людям, особенно детям, которые росли в бедности и нуждались в поддержке, чтобы как-то изменить свою жизнь.
Уинфилд тяжело вздохнул:
– Я всегда хотел сыграть с тобой в одной пьесе. Увы, теперь у нас уже не будет такого шанса.
– Мы можем просто почитать, – предложил Кензи. – Есть что-то такое, что бы ты хотел сыграть в последний раз?
– Прекрасная идея, – поддержал Уинфилд, на этот раз его голос звучал более уверенно. – Шекспир, конечно. «Король Лир» был бы логичным выбором, но я сейчас не в том настроении, чтобы изображать переживания выжившего из ума короля. – Снова скрежещущий смех. – Я предпочел бы комедию. «Двенадцатая ночь»? Нет, «Много шума из ничего»! Я буду Леонато, констебль Догберри и монах, так как я играл их всех. Ты играл Бенедикта в академии, так что, наверное, помнишь текст? И возьми все остальные мужские роли. А Рейни, конечно, прочтет за Беатриче и остальных женщин. Я думаю, что все еще помню слова… У меня есть два экземпляра этой пьесы на книжной полке, если вам нужно.
Кензи повернулся к Рейн:
– Рейни, ты поможешь нам?
Она отложила тяжелый том истории театра и подошла к полкам.
– С удовольствием, я люблю «Много шума из ничего» больше всего. Я играла Беатриче в антрепризе во время летнего отпуска. – Она встала в позу и продекламировала: – «Но в это время звезда плясала в небе, под ней-то я и родилась…»
Она нашла оба издания пьесы: одно в сборнике, другое отдельное, с многочисленными иллюстрациями. Подумав о дислексии Кензи, она дала ему одиночный, чтобы было проще читать, затем уселась с другой стороны постели и раскрыла сборник.
В глазах Уинфилда вспыхнули азартные огоньки, хотя он выглядел настолько слабым, что, казалось, подуй, и рассыплется. Рейни подумала, сможет ли он дочитать до конца. Правда, «Много шума из ничего» – одна из самых коротких пьес Шекспира.
Она заговорщически улыбнулась Чарлзу.
– Я создам музыкальное сопровождение. – Стараясь изобразить звучание труб, она сложила руки около рта и пропела некое подобие гимна. – Ваш выход, мистер Уинфилд.
Слабым, но все еще красивым голосом он прочел первые строки роли Леонато:
– «Я вижу из этого письма, что герцог Арагонский прибудет сегодня вечером к нам в Мессину».
Так как все трое когда-то играли в этой пьесе, они заглядывали в текст, только когда читали за второстепенных персонажей. Рейни обожала полные жизни и борьбы диалоги Бенедикта и Беатриче. Играя с Кензи, ей было легче понять те скрытые мотивы, которые обусловливали отношения шекспировских любовников.
Несмотря на грубый юмор пьесы, по мере чтения обстоятельства набирали силу и остроту. Любовь Уинфилда к своей профессии была очевидной, вереница красивых слов сплеталась в дивный венок, представляя законченный образец изумительной речи.
Но его голос становился все слабее и слабее. В четвертом акте, читая строки: «Если он любил… тогда оплакивать ее он станет… жалеть о том, что обвинил ее…» – он испустил долгий хриплый вздох, потом продолжил едва слышным шепотом: «Умереть… просто. Труднее сыграть… комедию».
Когда он затих, Рейни с тревогой посмотрела на его грудь. Нет, она медленно поднималась и опускалась. Кензи подождал, пока не стало ясно, что его друг больше не произнесет ни слова, затем взял его роль. Он читал так, словно от этого зависела вся его будущая карьера. Его чудесный низкий баритон превосходно держал ритм белого стиха.
Где-то в последнем акте душа оставила Чарлза Уинфилда, хотя Рейн упустила этот момент. Поняв, что он больше не дышит, она призвала всю свою профессиональную волю, чтобы дочитать до конца.
Когда Беатриче и Бенедикт пришли к согласию и решили пожениться, все еще ссорясь, но не в силах противостоять своей любви, Бенедикт – Кензи произнес последние слова роли:
– Эй, флейты, начинайте!
Помня, что она взялась аккомпанировать, Рейни запела, но так как бравурная музыка исключалась, то ей на ум пришла традиционная песня «Удивительная благодать». Клементина часто пела ее дочери.
Она закончила, воцарившееся молчание было прервано рыданиями. Рейни повернулась и увидела, что у дверей собралась небольшая группа. Миссис Линкольн, персонал, с именными табличками на груди, и несколько пациентов молча слушали. Пожилая дама в инвалидной коляске тихо всхлипывала, поднося платок к глазам.
Стараясь сдержать свои чувства, Кензи поднялся. Прежде чем накрыть лицо друга простыней, он прикоснулся к его холодному лбу.
– Чарлз просил нас не печалиться, а выпить в его честь. Миссис Линкольн, можно это организовать?
Директриса кивнула и прошептала что-то своей помощнице. Когда девушка вышла, женщина с седыми, словно серебро, волосами робко проговорила:
– Что бы ни играл Чарлз Уинфилд, я всегда была на премьере. На него стоило посмотреть, даже если спектакль был никудышный. Это было так волнующе, когда он переехал сюда. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Он заставил меня чувствовать себя настоящей герцогиней.
Кто-то из мужчин произнес:
– Он всегда был джентльменом, как бы плохо ему ни было.
Один за другим люди делились своими воспоминаниями.
– Я не была знакома с мистером Уинфилдом до сегодняшнего дня, – начала Рейн, – но сразу почувствовала в нем друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99