– Да, черт бы их побрал…
Кензи читал статью с каменным выражением, которое всякий раз приобретало его лицо, когда речь заходила о его прошлом. Поколебавшись, Рейн все же не удержалась от вопроса:
– Я уважаю твою скрытность, но, прошу тебя, ответь мне. Ты боишься, как бы не всплыли какие-то неприятные факты?
– Ты думаешь, я преступник? – Его лицо скривилось в презрительной гримасе.
– Конечно, нет. – Она вздохнула. – Видимо, мне следовало раньше поинтересоваться твоими тайнами. И если бы открылась какая-то катастрофическая информация, я бы наверняка что-нибудь придумала. Инвесторы мне шею свернут, если ты замешан в чем-то, что может негативно отразиться на проекте.
– Успокойся. Никаких поводов для моего ареста нет.
Значит, все-таки что-то есть, подумала Рейн, но не стала настаивать.
– Просто скажи мне, есть что-то такое, что может повредить фильму, если выйдет наружу?
После долгого молчания он сказал:
– Есть… некоторые эпизоды, которые могли бы стать находкой для желтой прессы, но, слава Богу, о них некому рассказать.
Она вздохнула:
– Да, черт возьми, попробуй тут успокойся.
– Не волнуйся. Найджел Стоун если и подсунет что-нибудь жареное читателям, то это будет фальшивка, которую я легко смогу опровергнуть. – Кензи вернул ей газету. – Прости, мне нужно подготовиться к репетиции.
Встревоженная, она вернулась в свой номер, надеясь, что прошлое, которое ее муж явно стремится скрыть, так и останется тайной.
Весь день Скотта не покидали мысли о намерении Найджела Стоуна «сорвать маску с самого популярного английского киноактера». Мало осталось людей, которые знали не только кем он стал, но и кем был когда-то, но у них есть веские причины держать язык за зубами. И все же…
Когда репетиция закончилась, он подошел к Рейни:
– Можешь распоряжаться машиной. Я собираюсь навестить старого друга.
Она едва удержалась, чтобы не спросить, куда он направляется.
Чтобы избежать встречи с журналистами, он вышел через заднюю дверь и сел в первое же такси.
– Рамиллис-Мэнор, пожалуйста.
Через полчаса Кензи оказался в тихом уголке Кенсингтона. Хотя вряд ли его можно было назвать особняком, кирпичный дом В викторианском стиле производил неизгладимое впечатление. Кензи распахнул знакомую дверь. Пожилая дама-администратор закончила телефонный разговор и приветливо улыбнулась:
– Приятно видеть вас снова, мистер Скотт. Мистер Уинфилд будет так рад.
– Как он?
Она вздохнула:
– То хуже, то лучше, но он ведь никогда не жалуется. Такой приятный джентльмен. Пройдите в сад, он там греется на солнышке. Прислать вам чай?
Он согласился, зная, что это ей будет приятно, и прошел через дом в сад. Интересно, не может ли кто-то из работников этого заведения, поддавшись искушению, связаться с Найджелом Стоуном и рассказать о Кензи Скотте? Вряд ли. Поскольку в Рамиллис-Мэнор обслуживают состоятельных людей, персонал подбирают с особой тщательностью. Даже если кто-то и расскажет о его регулярных визитах к сэру Уинфилду, то его прошлого никто не знает.
Чарлз Уинфилд сидел в тени высоких кустов роз, колени прикрыты пледом, на голове наушники. Подумав, что давно не навещал своего друга, Кензи осторожно тронул его за плечо:
– Прости, Чарлз, я не мог прийти раньше. Как ты?
Уинфилд снял наушники и выключил плейер.
– Кензи, мальчик мой, какая радость! Не надо извиняться, я знаю, что ты страшно занят с самого приезда в Лондон, – проговорил он поставленным голосом театрального актера. – Садись.
– Что ты слушаешь?
Кензи уселся на каменную скамью, а Чарлз, покрутив колеса кресла, расположился так, чтобы видеть гостя периферическим зрением. Атрофия глазных мышц лишила его прямого взгляда.
– Твои автобиографические заметки о Голливуде, которые ты прислал, доставили мне истинное удовольствие, может быть, они не столь остроумные, как британский аналог, но достаточно откровенные и язвительные, – начал Чарлз.
– Тебе бы тоже давно пора взяться за мемуары, мог бы наговорить на диктофон. Они станут настоящим бестселлером.
Уинфилд с сожалением покачал головой:
Как джентльмен, я должен буду опустить самые интересные моменты, и мои воспоминания сразу потеряют изюминку.
– Кстати, ты знаком с репортером по имени Найджел Стоун? – спросил Скотт.
– Отвратительный тип. Наверное, самый злобный из тех, кто занимается светской хроникой. Насколько я знаю, он родился в Англии, несколько лет работал в Австралии, но, на нашу беду, два года назад вернулся и начал сотрудничать с «Лондон инкуайер». Известен своим умением вытаскивать самые гнусные истории. Ты с ним встречался?
– Да, – кивнул Кензи. – Стоун заявил, что должен открыть английской публике правду о моем происхождении. Он обратился к читателям за информацией и посулил денег за мои ранние фотографии.
– Ужасный человек. Как говорится, пробы ставить негде, – скривил губы Уинфилд. – Не волнуйся, он ничего не найдет.
– Надеюсь. Но если он задастся целью изучить мои студенческие годы, то докопается до того, что ты помог мне поступить учиться.
Чарлз беззаботно махнул рукой:
– Чепуха. Тебя приняли после прослушивания. Я только подсказал тебе, что выгоднее читать, и шепнул пару слов на ухо директору. – Он улыбнулся, и Кензи вдруг вспомнил эту коварную улыбку на устах Макбета, которого когда-то играл Уинфилд. – Если Стоун доберется до меня, я с удовольствием пошлю его по ложному пути.
– Только не переусердствуй. Он не так глуп, – напомнил Кензи.
– Не волнуйся. Я просто немного позабавлюсь. Если хочешь, я поговорю с теми, кто еще жив. Не то чтобы кто-нибудь проболтается этому репортеришке, но на всякий случай лучше предупредить.
– Спасибо. Я подумаю. Через пару дней съемочная группа покинет Лондон.
– Ах да. «Центурион». Мой любимый роман. Я рад, что наконец его экранизируют. Думаю, раньше этого нельзя было сделать. – Он прислушался. – Кажется, несут чай.
– О тебе здесь хорошо заботятся?
– Да, прекрасно. Ты ведь платишь сумасшедшие деньги за уход. Такая развалина, как я, не стоит этого…
– Я никогда в полной мере не смогу отблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал! – воскликнул Кензи.
В расцвете таланта Чарлз весьма преуспевал, но жил на широкую ногу, а работа в театре приносит меньший доход, чем в кино или на телевидении. Кензи был обязан Чарлзу своей карьерой и считал, что одно из удовольствий, которые дают деньги, – это возможность помочь друзьям.
Несмотря на страстную любовь к театру и кино, Кензи никогда не помышлял стать актером. Заметив его интерес, Чарлз подбодрил юношу и, разглядев в нем талант, стал его наставником. Вслед за Тревором Скотт-Уоллисом, профессором, научившим Кензи читать и привившим ему хорошие манеры, Чарлз оказал огромное влияние на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99