Он посмотрел туда, откуда прилетела стрела арбалета. Англичанин, убивший Арианну, полусидел под деревом и был мертвее мертвого. Арбалет валялся у его ног. Несмотря на всю свою боль, Рейн не чувствовал к нему ненависти. Обезумев от боли и страха смерти, несчастный, должно быть, даже не сознавал, в кого целится.
«Но почему в нее. Господи? — повторялся и повторялся в его сознании безмолвный крик. — Почему он не выстрелил в кого-нибудь другого?»
Рука Арианны приподнялась, пальцы зашевелились — она пыталась дотянуться до него. Рейн легонько сжал холодеющие пальцы жены своими, лихорадочно горячими. Он словно держал в руке нечто неживое! Она уже холодела.
— Я хотела предостеречь тебя... — прошептала она так тихо, что он едва сумел разобрать слова. — Боялась не успеть...
— Все в порядке, ты успела, — сказал он бодро, понятия не имея, о чем идет речь, и ласково пожал ее руку. Он ощущал всем телом приближающийся стук подков, слышал торжествующие крики. Люди Генриха, конечно, заметили его и теперь спешили воспользоваться предоставившимся шансом. Они приближались, неся с собой
унижение и смерть.
Рейн даже не повернулся в ту сторону. Он продолжал гладить руку Арианны.
— Значит... ты в без... в безопасности? — спросила она, и губы ее тронула дрожащая улыбка облегчения.
— Конечно! — заверил Рейн и шевельнул губами, очень надеясь, что они сумеют сложиться в ответную улыбку. — Я в полной безопасности, моя маленькая женушка.
— Рейн... у меня такое странное ощущение... и мне холодно, — глубокая морщинка прорезалась между темными бровями Арианны. — Я умираю?
Он не мог больше сдерживать боль, она вцепилась в него, как обезумевший сторожевой пес, сорвавшийся с цепи. Да и как можно было сохранить бесстрастный вид, если сердце, казалось, треснуло и кровоточило в груди? Он чувствовал во рту вкус крови, и щеки его были влажны. Он провел по лицу ладонью и был удивлен, что она лишь мокрая, не красная от крови.
— Прости меня, Рейн! Мне так жаль...
Глаза Арианны, такие темные, что казались угольно-черными, наполнились слезами.
«Это так похоже на нее — беспокоиться не о себе, а обо мне», — подумал Рейн. Но разве это не было естественно? Умирающие уходили, и потому им было легче, чем тем, кто оставался их оплакивать.
— Ты поцелуешь меня на прощание, Рейн? — Он склонился к ее губам и с удивлением ощутил, что они все еще теплые. Вместо поцелуя он выдохнул в рот Арианне то немногое, что мог вдохнуть, словно надеялся этим вернуть душу в ее тело.
— Cariad, cariad... — произнес он тихо, но внятно. — Ты ведь дождешься меня, правда?
— Как всегда, — ответила Арианна, и он не столько услышал это, сколько ощутил губами.
Когда он отстранился, веки ее уже опустились. Но она была еще жива, она просто уснула от потери крови тем ужасным сном, который понемногу переходит в смерть. Люди Генриха между тем почти достигли того места, где они находились. Он порадовался тому, что Арианна спит, потому что знал: с ним не станут деликатничать. Он не хотел, чтобы она унесла с собой картину его унижения,
Он продолжал баюкать ее на коленях до тех пор, пока грубые руки рывком не поставили его на ноги. Когда тело Арианны скатилось в залитую кровью траву, он не удержался от приглушенного выкрика. Его потащили на веревке, привязанной к седлу, туда, где Генрих нетерпеливо бродил по берегу, руки. Его правая рука была наспех обмотана окровавленной тряпкой.
— Поставьте его на ноги! — приказал он, когда Рейна поставили на колени в прибрежную грязь у его ног.
Кто-то поспешил выполнить приказ, изо всех сил дернув вверх веревку, которой были скручены за спиной руки Рейна.
— Подайте мне его меч!
Король принял меч и злобным движением вонзил его в мягкую землю между стопами пленника. Лезвие задрожало, но вскоре замерло.
Рейн, однако, не видел ни меча, ни действа, которое устроил король из наказания за его измену. Взгляд его оставался прикованным к тому месту, где одиноко лежало в траве тело Арианны.
«Вдруг она очнется? — это было все, о чем он мог думать. — Вдруг она очнется в последний раз, а меня не будет рядом?»
— Предатель!
Генрих не сказал, а выплюнул это слово, размахнулся и ударил Рейна по лицу тыльной стороной левой руки. Поскольку на ней оставалась кожаная боевая перчатка, утыканная железными остриями, удар вышел жестоким и распорол щеку.
Тело Рейна содрогнулось от боли, но сознание совершенно не восприняло случившегося. Он видел и сознавал только одно: его жена умирает в одиночестве на жесткой траве пустоши.
— Лишить этого недостойного рыцаря его шпор! — рявкнул король, оскалив зубы в улыбке злобного торжества. — Как только это будет сделано, он больше не будет рыцарем.
Вперед выступил один из его людей с обнаженным мечом. Он срубил шпоры — символ рыцарства — в два коротких удара. Его меч был остер и срезал полностью задники обоих сапог вместе с кожей. Стопы ног Рейна закровоточили, но он не почувствовал этого. Он не мог отвести глаза от тела, уткнувшегося лицом в траву.
Когда Рейна подтащили к подводе, которая должна была отвезти его прямиком в тюрьму (навстречу жалкой, унизительной смерти изменника на лондонской площади), и начали привязывать, он молча повернулся, чтобы бросить прощальный взгляд через плечо.
Кто-то появился на окраине леса, ведя в поводу лошадь. Солнечный свет высветил оранжевые пряди волос, и Рейн подумал с горьким облегчением: «Слава Богу, Талиазин присмотрит за тем, чтобы Арианна была похоронена по-христиански».
— — Глава 27
Крысолов по имени Хеймо сидел за испятнанным столом в своей любимой таверне. Он чувствовал довольство, которое возрастало по мере того, как убывал эль в кружке, третьей за этот вечер. Хеймо любил просиживать вечера в «Суковатой дубине», потому что эль здесь не напоминал вкусом лошадиную мочу, а шлюхи по большей части сохранили кое-какие зубы в своих накрашенных ртах. Правда, в этот вечер его мало интересовали как здешние шлюхи, так и эль в кружке.
Хеймо испытывал живой интерес к девчонке, которая сидела съежившись за столом в самом дальнем углу таверны. В руках у нее была кружка эля, но за то время, пока крысолов наблюдал, она не сделала ни глотка. Взгляд ее был прикован к двери, и каждый раз, как та распахивалась наружу, в туман и сумрак, девушка привставала со скамьи, только чтобы снова на нее опуститься, разглядев посетителя. Лицо ее при этом выражало сильнейшее разочарование.
Разумеется, она не шлюха. Каждый, у кого целы оба глаза, разглядел бы это, а у Хеймо зрение было хоть куда. Девчонка куталась в плащ из самой дорогой шерсти, какую только можно найти в Уэльсе, и потом, в ней чувствовалось достоинство. В том, что она оказалась в таверне такого низкого пошиба, не было ничего необычного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162