Спускаясь с лестницы, Жильбер увидел Нисетту, направлявшуюся к Сабине.
— Ах, как я беспокоилась, брат, — сказала она. — Ты так долго пробыл у Сабины.
— Ступай, дитя, — отвечал Жильбер, — но не заставляй ее говорить: ей надо отдохнуть.
Нисетта подставила брату лоб для поцелуя и легко взбежала по лестнице.
Жильбер вошел в салон. Феб и Блонден пудрили парики. Ролан, прислонившись лбом к стеклу, смотрел на улицу. Услышав шаги Жильбера, он обернулся.
— Похоже, Петушиный Рыцарь арестован? — спросил он.
— Кажется, — отвечал Жильбер.
— Наши соседи хотят на радостях украсить свои дома.
— «Кукареку!» — раздалось на улице.
— Шутки продолжаются, — сказал Ролан смеясь. — Мальчишки бегают по улице и кукарекают.
— На что это смотрят зеваки, собравшиеся возле дома Рупара? — спросил Жильбер.
— На афишу, которую только что прибил полицейский. Это — обещание награды тому, кто прислал начальнику полиции третьего дня письмо.
— Какое письмо?
— Не знаю. Хочешь взглянуть?
Ролан открыл дверь салона и вышел, Жильбер последовал за ним. Любопытные ходили взад и вперед по улице, останавливались, разговаривали, смеялись.
— Рыцарь арестован, — доносилось со всех сторон. Возле дома Рупара собралось человек тридцать: одни глазели на афишу, другие читали вслух про обещание награды в сто луидоров.
— Сто луидоров за письмо, посланное начальнику полиции, — вздохнул Рупар, — вот уж действительно легкие деньги!
— Да только не тебе пришла бы в голову столь замысловатая идея написать письмо, которое принесет сто луидоров! — сказала Урсула, пожимая плечами.
— Но… но… но… как знать! Если я попробую… Я ведь умею писать так крупно и разборчиво, и почерк у меня очень красивый!
— А, вот и месье Жильбер! — сказала мадам Жереми, приседая.
— И месье Ролан, — прибавила мадам Жонсьер улыбаясь. — Заметьте, — шепнула она, наклонившись к мадам Жереми, — с тех пор, как месье Ролан стал женихом, он не хорошеет.
— Так же как и Жильбер, моя милая. О! Я бы за него не вышла.
— Я тоже.
— «Кукареку!» — раздался пронзительный голос.
— Заставьте замолчать этих шалопаев! — закричал рассерженно Рупар.
— «Кукареку!» — повторил голос, но гораздо дальше.
— Ролан, — сказал Жильбер, — я вынужден оставить тебя. Будь в мастерской в девять вечера.
Ролан с удивлением посмотрел на Жильбера.
— Куда ты? — спросил он. Третье «кукареку» раздалось вдали.
— Сегодня вечером в девять часов, — повторил Жильбер и ушел быстрыми шагами.
Он направился к Пале-Роялю. Навстречу ему попался молодой человек, похожий на служащего нотариальной конторы. Он был в черном сюртуке и белом галстуке и держал подмышкой бумаги. Увидев Жильбера, человек поспешно подошел к нему и поклонился.
— Ужинают сегодня? — спросил Жильбер.
— Да, любезный начальник, — ответил молодой человек.
— А гости?
— Они сидят за столом в трактире «Царь Соломон» в комнате № 7.
— Ждут меня?
— Целый час.
Жильбер сделал знак рукой, и клерк пошел своей дорогой, а Жильбер свернул на улицу Брасери и скрылся в дверях последнего дома по правой стороне. Он вошел в скудно освещенный узкий и низкий коридор, кончавшийся передней, из которой вела грязная лестница с веревкой вместо перил. На втором этаже Жильбер остановился, открыл дверь и вошел в небольшую комнату, в которой не было никого. Посредине стоял стол, а на нем лежало письмо. Жильбер взял это письмо, распечатал, прочел и сказал удовлетворенно:
— Хорошо! Это шаг вперед!
XXIII
Особняк «Сен-Гильом»
На улице Ришелье возвышался особняк «Сен-Гильом», в нем обычно останавливались богатые иностранцы. Возле этого прекрасного здания на углу улицы Брасери ютилась жалкая лачуга, в которую вошел Жильбер.
В ту минуту, когда он поднимался по грязной лестнице, прекрасная пустая карета с гербом и короной виконта на дверцах остановилась перед особняком «Сен-Гильом».
Извозчик остался на козлах, лакей спрыгнул на землю и вошел в особняк.
Извозчик и лакей поверх ливрей были одеты в широкие плащи с большими рукавами, спасавшие их от холода.
— Скажите моему господину виконту де Сен-Ле д'Эссерану, — сказал лакей швейцару гостиницы, — что карета, подана!
— Идите и скажите сами, — ответил швейцар.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что мой господин запретил мне отлучаться от кареты.
— А что, в ней везут какое-нибудь чудо?
— Может быть, но это вас не касается! Идите и доложите немедля!
— Иду, иду! — проворчал швейцар, медленно поднимаясь по лестнице.
Лакей вернулся к карете. Прошло довольно много времени, потом послышались громкие голоса и смех. Дверь передней с шумом открылась, и молодой человек, одетый чрезвычайно модно, смеясь, спустился с лестницы. На вид ему было лет двадцать пять. Он щеголял в сером сюртуке с розовой отделкой, бархатных панталонах, в розовом атласном, расшитом серебром жилете и треугольной шляпе с золотой тесьмой. Пуговицы на сюртуке и жилете, пряжки на подвязках и на башмаках, цепочка часов были серебряными с бриллиантами и рубинами. На безымянном пальце левой руки молодого человека сверкал великолепный перстень: рубин в россыпи бриллиантов, в правой руке он держал табакерку, также украшенную бриллиантами и рубинами.
Спустившись с последней ступени, молодой человек наклонил голову на правое плечо, а правую руку засунул в карман панталон.
— Право, любезный граф, — говорил он не оборачиваясь, — вы самый удивительный, самый блестящий, самый фантастический человек, какого я когда-либо встречал. Если вы захотите, то через неделю сделаетесь предметом восторга и обожания всего двора…
Сказав эти слова, он обернулся. В двух шагах от него к парадной двери особняка шел другой мужчина. Это был человек среднего возраста, бесподобно сложенный, с благородной осанкой и выглядевший лет на тридцать. Лицо у него было остроумное, выразительное, подвижное и очень смуглое, как у араба, брови черные и очень густые, глаза блестящие, взгляд проницательный. Костюм его был из коричневого бархата с темно-зеленым атласным жилетом без вышивки. Но если относительно фасона и недостатка украшений этот костюм был прост, то пошит он был безукоризненно и с большим вкусом. Его единственным украшением были пуговицы и пряжки из бриллиантов необыкновенной величины.
Лакей, ждавший своего господина, бросился к карете и открыл дверцу.
— Садитесь же, милый граф, — сказал молодой щеголь, пропуская спутника.
Оба сели в карету. Слуга с непокрытой головой почтительно ожидал приказаний.
— В таверну «Царь Соломон»! — крикнул щеголь. Дверца закрылась, и карета покатила вслед за парой великолепных нормандских лошадей. Некоторое время молчание царило внутри кареты. Вдруг тот, кто сел первым и занял правое, почетное место, обернулся к щеголю с бриллиантовыми и рубиновыми пуговицами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— Ах, как я беспокоилась, брат, — сказала она. — Ты так долго пробыл у Сабины.
— Ступай, дитя, — отвечал Жильбер, — но не заставляй ее говорить: ей надо отдохнуть.
Нисетта подставила брату лоб для поцелуя и легко взбежала по лестнице.
Жильбер вошел в салон. Феб и Блонден пудрили парики. Ролан, прислонившись лбом к стеклу, смотрел на улицу. Услышав шаги Жильбера, он обернулся.
— Похоже, Петушиный Рыцарь арестован? — спросил он.
— Кажется, — отвечал Жильбер.
— Наши соседи хотят на радостях украсить свои дома.
— «Кукареку!» — раздалось на улице.
— Шутки продолжаются, — сказал Ролан смеясь. — Мальчишки бегают по улице и кукарекают.
— На что это смотрят зеваки, собравшиеся возле дома Рупара? — спросил Жильбер.
— На афишу, которую только что прибил полицейский. Это — обещание награды тому, кто прислал начальнику полиции третьего дня письмо.
— Какое письмо?
— Не знаю. Хочешь взглянуть?
Ролан открыл дверь салона и вышел, Жильбер последовал за ним. Любопытные ходили взад и вперед по улице, останавливались, разговаривали, смеялись.
— Рыцарь арестован, — доносилось со всех сторон. Возле дома Рупара собралось человек тридцать: одни глазели на афишу, другие читали вслух про обещание награды в сто луидоров.
— Сто луидоров за письмо, посланное начальнику полиции, — вздохнул Рупар, — вот уж действительно легкие деньги!
— Да только не тебе пришла бы в голову столь замысловатая идея написать письмо, которое принесет сто луидоров! — сказала Урсула, пожимая плечами.
— Но… но… но… как знать! Если я попробую… Я ведь умею писать так крупно и разборчиво, и почерк у меня очень красивый!
— А, вот и месье Жильбер! — сказала мадам Жереми, приседая.
— И месье Ролан, — прибавила мадам Жонсьер улыбаясь. — Заметьте, — шепнула она, наклонившись к мадам Жереми, — с тех пор, как месье Ролан стал женихом, он не хорошеет.
— Так же как и Жильбер, моя милая. О! Я бы за него не вышла.
— Я тоже.
— «Кукареку!» — раздался пронзительный голос.
— Заставьте замолчать этих шалопаев! — закричал рассерженно Рупар.
— «Кукареку!» — повторил голос, но гораздо дальше.
— Ролан, — сказал Жильбер, — я вынужден оставить тебя. Будь в мастерской в девять вечера.
Ролан с удивлением посмотрел на Жильбера.
— Куда ты? — спросил он. Третье «кукареку» раздалось вдали.
— Сегодня вечером в девять часов, — повторил Жильбер и ушел быстрыми шагами.
Он направился к Пале-Роялю. Навстречу ему попался молодой человек, похожий на служащего нотариальной конторы. Он был в черном сюртуке и белом галстуке и держал подмышкой бумаги. Увидев Жильбера, человек поспешно подошел к нему и поклонился.
— Ужинают сегодня? — спросил Жильбер.
— Да, любезный начальник, — ответил молодой человек.
— А гости?
— Они сидят за столом в трактире «Царь Соломон» в комнате № 7.
— Ждут меня?
— Целый час.
Жильбер сделал знак рукой, и клерк пошел своей дорогой, а Жильбер свернул на улицу Брасери и скрылся в дверях последнего дома по правой стороне. Он вошел в скудно освещенный узкий и низкий коридор, кончавшийся передней, из которой вела грязная лестница с веревкой вместо перил. На втором этаже Жильбер остановился, открыл дверь и вошел в небольшую комнату, в которой не было никого. Посредине стоял стол, а на нем лежало письмо. Жильбер взял это письмо, распечатал, прочел и сказал удовлетворенно:
— Хорошо! Это шаг вперед!
XXIII
Особняк «Сен-Гильом»
На улице Ришелье возвышался особняк «Сен-Гильом», в нем обычно останавливались богатые иностранцы. Возле этого прекрасного здания на углу улицы Брасери ютилась жалкая лачуга, в которую вошел Жильбер.
В ту минуту, когда он поднимался по грязной лестнице, прекрасная пустая карета с гербом и короной виконта на дверцах остановилась перед особняком «Сен-Гильом».
Извозчик остался на козлах, лакей спрыгнул на землю и вошел в особняк.
Извозчик и лакей поверх ливрей были одеты в широкие плащи с большими рукавами, спасавшие их от холода.
— Скажите моему господину виконту де Сен-Ле д'Эссерану, — сказал лакей швейцару гостиницы, — что карета, подана!
— Идите и скажите сами, — ответил швейцар.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что мой господин запретил мне отлучаться от кареты.
— А что, в ней везут какое-нибудь чудо?
— Может быть, но это вас не касается! Идите и доложите немедля!
— Иду, иду! — проворчал швейцар, медленно поднимаясь по лестнице.
Лакей вернулся к карете. Прошло довольно много времени, потом послышались громкие голоса и смех. Дверь передней с шумом открылась, и молодой человек, одетый чрезвычайно модно, смеясь, спустился с лестницы. На вид ему было лет двадцать пять. Он щеголял в сером сюртуке с розовой отделкой, бархатных панталонах, в розовом атласном, расшитом серебром жилете и треугольной шляпе с золотой тесьмой. Пуговицы на сюртуке и жилете, пряжки на подвязках и на башмаках, цепочка часов были серебряными с бриллиантами и рубинами. На безымянном пальце левой руки молодого человека сверкал великолепный перстень: рубин в россыпи бриллиантов, в правой руке он держал табакерку, также украшенную бриллиантами и рубинами.
Спустившись с последней ступени, молодой человек наклонил голову на правое плечо, а правую руку засунул в карман панталон.
— Право, любезный граф, — говорил он не оборачиваясь, — вы самый удивительный, самый блестящий, самый фантастический человек, какого я когда-либо встречал. Если вы захотите, то через неделю сделаетесь предметом восторга и обожания всего двора…
Сказав эти слова, он обернулся. В двух шагах от него к парадной двери особняка шел другой мужчина. Это был человек среднего возраста, бесподобно сложенный, с благородной осанкой и выглядевший лет на тридцать. Лицо у него было остроумное, выразительное, подвижное и очень смуглое, как у араба, брови черные и очень густые, глаза блестящие, взгляд проницательный. Костюм его был из коричневого бархата с темно-зеленым атласным жилетом без вышивки. Но если относительно фасона и недостатка украшений этот костюм был прост, то пошит он был безукоризненно и с большим вкусом. Его единственным украшением были пуговицы и пряжки из бриллиантов необыкновенной величины.
Лакей, ждавший своего господина, бросился к карете и открыл дверцу.
— Садитесь же, милый граф, — сказал молодой щеголь, пропуская спутника.
Оба сели в карету. Слуга с непокрытой головой почтительно ожидал приказаний.
— В таверну «Царь Соломон»! — крикнул щеголь. Дверца закрылась, и карета покатила вслед за парой великолепных нормандских лошадей. Некоторое время молчание царило внутри кареты. Вдруг тот, кто сел первым и занял правое, почетное место, обернулся к щеголю с бриллиантовыми и рубиновыми пуговицами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126