Нужна им была информация о людях бывшей России, причастных к этой проблеме, получили, поманив пряником, и бросили». За все эти годы — ни одного даже намека на продолжение… Чего?
— Почему вы не отвечаете, Александр Васильевич? О чем задумались?
— Вы спрашиваете, засиделся ли я здесь? Да, засиделся! Не пора ли мне в столицы? Пора! Все, что я намечал здесь сделать, осуществлено.
— Прекрасно! — воскликнул «Константин Константинович» прямо-таки с восторгом. — Превосходно! — Хитро прищурившись, лукаво глядя на ученого, столичный гость спросил: — Скажите, вам такое имя что-нибудь говорит: Иероним Есенский?
— Еще бы! Писатель, мистик. Вместе в питерских журналах сотрудничали. Его романы на оккультные темы… Что говорить? Мы тогда — ну, до всего… были с нашими сочинениями весьма популярны у читающей публики. Иероним!.. Как же! Встречались, приятельствовали. Большой был любитель дружеских застолий…
— Вот-вот! — прервал поток воспоминаний профессора Яков Григорьевич. Он действительно спешил. — А сейчас товарищ Есенский самый авторитетный эксперт наркома просвещения по всяким деликатным делам: нетрадиционная наука, альтернативная, как он говорит, философия, магия и прочее такое, — на стол перед Барченко лег конверт. — Вот! Рекомендация вашего друга-писателя!
— Какая рекомендация? — опешил профессор Барченко.
— Референт Есенский горячо рекомендует наркому просвещения Луначарскому принять вас на ответственную работу по его ведомству, с учетом ваших интересов.
— Но каким образом? — перебил изумленный ученый.
— Сочетание двух факторов, — скромно сказал Блюмкин, — наша инициатива и горячая симпатия к вам Иеронима Ильича. Договоримся так. Конверт не запечатан. Ознакомьтесь, прочитайте. Подумайте. Все взвесьте и принимайте решение. Завтра утром я забегу. Если «да» — вместе отправимся в белокаменную. А сейчас — последнюю рюмку за удачу.
Оставшись один, Александр Васильевич несколько раз прочитал рекомендацию. Она состояла из одних превосходных степеней и восклицательных знаков.
«Ну, Иеронимушка! Ну, удивил!..»
Искушение было слишком велико.
Действительно, рекомендательное письмо Иеронима Есенского возымело воистину волшебное действие. Александр Васильевич Барченко был благожелательно принят наркомом просвещения Луначарским, обласкан: в просторном кабинете Анатолия Васильевича, достопримечательностью которого было обилие книг, все больше по искусству и всемирной истории, на многих языках, они проговорили несколько часов на отвлеченные от «текущего момента» темы, вторгнувшись в необъятную область оккультизма и мистики, и нарком обнаружил знание предмета, проявив немалый интерес к обсуждаемым вопросам.
Александр Васильевич Барченко получил в комиссариате просвещения должность ученого консультанта Главнауки; был обеспечен жильем — номером в Первом доме Советов, то бишь в гостинице «Метрополь»; вскоре стал заведующим биофизической лабораторией, организованной при Политехническом музее, и у него появилась возможность заниматься своими, весьма специфическими проблемами. Тем более что у мистического ученого теперь был покровитель в лице руководителя Главнауки, старого большевика Петрова, которого, как это ни странно, чрезвычайно интересовало «все это». При его горячей поддержке Александр Васильевич провел конференцию, посвященную изысканиям в области телепатии и парапсихологии. Петров же помог профессору в приобретении научного оборудования для лаборатории, и не только для нее… В этой связи отрывок из одного любопытного документа — фрагмент письма А. К. Виноградова в прокуратуру НКВД:
Я поставил перед коллегией ОГПУ вопрос об изъятии и расчленении того узла, который завязался в контрреволюционной среде Румянцевской библиотеки и душил реорганизацию.
Я представил такие документы и материалы, которые показывали, что Барченко, Тер-Оганезов, Петров, Павлович, Тарасов, Лариков и другие заняты гораздо больше вопросом организации ментальной спиритической станции в Краскове для непосредственных мистических сношений с Тибетом и Шамбалой, чем вопросами живого-страдающего культурного учреждения страны.
Автором этого письма-доноса был писатель Анатолий Виноградов, создатель достаточно популярных, особенно в тридцатые-сороковые годы, романов «Черный консул», «Три цвета времени», «Осуждение Паганини». Писательство он успешно сочетал с официальной должностью директора Румянцевской библиотеки 36 и неофициальной — секретного сотрудника ОГПУ, в просторечии сексота, то есть секретного сотрудника. В условленные дни, по вечерам, осведомитель появлялся в квартире заведующего оперативным отделом ведомства Дзержинского Якова Агранова в Милютинском переулке.
Тесен мир и причудлива судьба! В ту пору Яков Самуилович Агранов и Яков Григорьевич Блюмкин, работая в органах, находились, можно сказать, в тесном тандеме: «пасли» Александра Васильевича, и все, чем тайно занимался мистический ученый, их больше чем интересовало.
И еще одно событие произошло во время краткого пребывания Барченко в Москве. Краткого потому, что возник у профессора конфликт с академиком Ольденбургом, человеком весьма влиятельным в Главнауке: воспротивился ученый муж предоставлению Барченко — по его ходатайству — длительной и дорогостоящей командировки в Тибет…
Теперь о событии. Этим словом сам мистический ученый определил все произошедшее. Хотя по своим последствиям случившееся не вмешается в это ординарное слово.
У Главнауки был свой музейный отдел, занимавший несколько зданий в Царицынском парке.
Однажды — по наитию («Будто кто-то звал меня туда») — Александр Васильевич, приехав в музей по служебным делам, решил осмотреть его запасник, которому отвели просторное подвальное помещение. Вниз вели крутые каменные ступени.
Барченко оказался в полном одиночестве среди музейных реликвий, которым не нашлось места в экспозиции, и его никто не сопровождал (Но я ощущал некое присутствие: за мной наблюдали, меня вели. «За углом в нише», — прозвучало в моем сознании). В каменной нише действительно стояла деревянная стела — столбик, покрытый полустертыми знаками. Но даже при тусклом электрическом освещении профессор определил, что это надпись на тибетском языке.
Взяв с собой неожиданную находку («Как она попала сюда?»), ученый поспешил наверх. Хранитель музея объяснил:
— Стелу принес года полтора назад странный человек, заросший бородой, в зипуне и лаптях. Он назвался крестьянином и утверждал, что в знаках заключен призыв к ученым мужам… «К тем, кто услышит, — пояснил он, — призыв созвать научный собор, на котором будет открыта истина». А уходя, обронил фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
— Почему вы не отвечаете, Александр Васильевич? О чем задумались?
— Вы спрашиваете, засиделся ли я здесь? Да, засиделся! Не пора ли мне в столицы? Пора! Все, что я намечал здесь сделать, осуществлено.
— Прекрасно! — воскликнул «Константин Константинович» прямо-таки с восторгом. — Превосходно! — Хитро прищурившись, лукаво глядя на ученого, столичный гость спросил: — Скажите, вам такое имя что-нибудь говорит: Иероним Есенский?
— Еще бы! Писатель, мистик. Вместе в питерских журналах сотрудничали. Его романы на оккультные темы… Что говорить? Мы тогда — ну, до всего… были с нашими сочинениями весьма популярны у читающей публики. Иероним!.. Как же! Встречались, приятельствовали. Большой был любитель дружеских застолий…
— Вот-вот! — прервал поток воспоминаний профессора Яков Григорьевич. Он действительно спешил. — А сейчас товарищ Есенский самый авторитетный эксперт наркома просвещения по всяким деликатным делам: нетрадиционная наука, альтернативная, как он говорит, философия, магия и прочее такое, — на стол перед Барченко лег конверт. — Вот! Рекомендация вашего друга-писателя!
— Какая рекомендация? — опешил профессор Барченко.
— Референт Есенский горячо рекомендует наркому просвещения Луначарскому принять вас на ответственную работу по его ведомству, с учетом ваших интересов.
— Но каким образом? — перебил изумленный ученый.
— Сочетание двух факторов, — скромно сказал Блюмкин, — наша инициатива и горячая симпатия к вам Иеронима Ильича. Договоримся так. Конверт не запечатан. Ознакомьтесь, прочитайте. Подумайте. Все взвесьте и принимайте решение. Завтра утром я забегу. Если «да» — вместе отправимся в белокаменную. А сейчас — последнюю рюмку за удачу.
Оставшись один, Александр Васильевич несколько раз прочитал рекомендацию. Она состояла из одних превосходных степеней и восклицательных знаков.
«Ну, Иеронимушка! Ну, удивил!..»
Искушение было слишком велико.
Действительно, рекомендательное письмо Иеронима Есенского возымело воистину волшебное действие. Александр Васильевич Барченко был благожелательно принят наркомом просвещения Луначарским, обласкан: в просторном кабинете Анатолия Васильевича, достопримечательностью которого было обилие книг, все больше по искусству и всемирной истории, на многих языках, они проговорили несколько часов на отвлеченные от «текущего момента» темы, вторгнувшись в необъятную область оккультизма и мистики, и нарком обнаружил знание предмета, проявив немалый интерес к обсуждаемым вопросам.
Александр Васильевич Барченко получил в комиссариате просвещения должность ученого консультанта Главнауки; был обеспечен жильем — номером в Первом доме Советов, то бишь в гостинице «Метрополь»; вскоре стал заведующим биофизической лабораторией, организованной при Политехническом музее, и у него появилась возможность заниматься своими, весьма специфическими проблемами. Тем более что у мистического ученого теперь был покровитель в лице руководителя Главнауки, старого большевика Петрова, которого, как это ни странно, чрезвычайно интересовало «все это». При его горячей поддержке Александр Васильевич провел конференцию, посвященную изысканиям в области телепатии и парапсихологии. Петров же помог профессору в приобретении научного оборудования для лаборатории, и не только для нее… В этой связи отрывок из одного любопытного документа — фрагмент письма А. К. Виноградова в прокуратуру НКВД:
Я поставил перед коллегией ОГПУ вопрос об изъятии и расчленении того узла, который завязался в контрреволюционной среде Румянцевской библиотеки и душил реорганизацию.
Я представил такие документы и материалы, которые показывали, что Барченко, Тер-Оганезов, Петров, Павлович, Тарасов, Лариков и другие заняты гораздо больше вопросом организации ментальной спиритической станции в Краскове для непосредственных мистических сношений с Тибетом и Шамбалой, чем вопросами живого-страдающего культурного учреждения страны.
Автором этого письма-доноса был писатель Анатолий Виноградов, создатель достаточно популярных, особенно в тридцатые-сороковые годы, романов «Черный консул», «Три цвета времени», «Осуждение Паганини». Писательство он успешно сочетал с официальной должностью директора Румянцевской библиотеки 36 и неофициальной — секретного сотрудника ОГПУ, в просторечии сексота, то есть секретного сотрудника. В условленные дни, по вечерам, осведомитель появлялся в квартире заведующего оперативным отделом ведомства Дзержинского Якова Агранова в Милютинском переулке.
Тесен мир и причудлива судьба! В ту пору Яков Самуилович Агранов и Яков Григорьевич Блюмкин, работая в органах, находились, можно сказать, в тесном тандеме: «пасли» Александра Васильевича, и все, чем тайно занимался мистический ученый, их больше чем интересовало.
И еще одно событие произошло во время краткого пребывания Барченко в Москве. Краткого потому, что возник у профессора конфликт с академиком Ольденбургом, человеком весьма влиятельным в Главнауке: воспротивился ученый муж предоставлению Барченко — по его ходатайству — длительной и дорогостоящей командировки в Тибет…
Теперь о событии. Этим словом сам мистический ученый определил все произошедшее. Хотя по своим последствиям случившееся не вмешается в это ординарное слово.
У Главнауки был свой музейный отдел, занимавший несколько зданий в Царицынском парке.
Однажды — по наитию («Будто кто-то звал меня туда») — Александр Васильевич, приехав в музей по служебным делам, решил осмотреть его запасник, которому отвели просторное подвальное помещение. Вниз вели крутые каменные ступени.
Барченко оказался в полном одиночестве среди музейных реликвий, которым не нашлось места в экспозиции, и его никто не сопровождал (Но я ощущал некое присутствие: за мной наблюдали, меня вели. «За углом в нише», — прозвучало в моем сознании). В каменной нише действительно стояла деревянная стела — столбик, покрытый полустертыми знаками. Но даже при тусклом электрическом освещении профессор определил, что это надпись на тибетском языке.
Взяв с собой неожиданную находку («Как она попала сюда?»), ученый поспешил наверх. Хранитель музея объяснил:
— Стелу принес года полтора назад странный человек, заросший бородой, в зипуне и лаптях. Он назвался крестьянином и утверждал, что в знаках заключен призыв к ученым мужам… «К тем, кто услышит, — пояснил он, — призыв созвать научный собор, на котором будет открыта истина». А уходя, обронил фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161