Надо бы поделикатней выразиться… вы, как старший товарищ, не по званию, а по опыту и возрасту, сдерживайте порывы вашего молодого друга. Уж больно горяч…— Теперь Глеб Иванович смотрел на Блюмкина; тот был непроницаем, только едва заметная ухмылка кривила его губы. — Я призываю вас, Константин Константинович, к предельной осторожности. Вы знаете: вашей персоной интересуются спецслужбы Англии, Франции и разведка китайских гоминьдановцев. Кстати! Вы в курсе, что за вашей квартирой в Денежном переулке ведется тайное наблюдение?
— Они интересуются и моими перемещениями, — невозмутимо, с нотками скуки в голосе сказал Яков Григорьевич. — Не далее как сегодня утром я обнаружил за собой «хвост». Ничего, Глеб Иванович, как-нибудь выкручусь. Не в первый раз.
— Не сомневаюсь, Константин Константинович. Что же, будем пока готовиться к экспедиции. В ближайшее время нам предстоит окончательно утвердить список наших «паломников».
— И пора уже все закончить с визами, — подал голос профессор Барченко.
— В ближайшие два-три дня все будет сделано. — Бокий поднялся со стула. — Вы свободны, товарищи. Работайте.
Товарищи работали много и с энтузиазмом.
Между подмосковными селами Быково и Верея был в те годы засекреченный санаторий для семей руководящего состава аппарата ОГПУ. Он расположился в бывшей усадьбе М.М. Измайлова, «царского сатрапа» — в дореволюционные времена начальника кремлевской «Экспедиции строения». Роскошный особняк, построенный в конце XVIII века по проекту Баженова, центральный зал которого был украшен мистическим орнаментом; огромный парк с тенистыми аллеями; пруды, берега которых заросли белыми кувшинками. Здесь будущие «паломники-монахи» осваивали английский язык и урду, слушали различные лекции, включая оккультные, и основным лектором тут был профессор Барченко. В аллеях парка успешно занимались верховой ездой.
Одно интересное свидетельство. Владимир Королев, живший в Ленинграде, выпускник Института живых восточных языков, восторженный ученик Александра Васильевича, член ЕТБ, был включен в экспедицию. Он вспоминал: «Я тоже должен был ехать в составе экспедиции, и мне было предложено пройти курс верховой езды, что я и сделал на курсах усовершенствования в Ленинграде, куда получил доступ при помощи Бокия. Мне также было предложено Барченко усиленно заняться английским языком. Сам Барченко изучал английский и урду (индусский)».
А политкомиссар экспедиции Блюмкин, то есть, простите, Константин Константинович Владимиров, ушел в подполье. Иван Михайлович Москвин, член ЕТБ, в ту пору заведующий отделом и секретарь Северо-Западного бюро ЦК партии, через свою епархию устроил Блюмкину «крышу»: Яков Григорьевич был принят на работу в Народный Комиссариат торговли на должность начальника экономического управления и тут же получил две командировки — в Ленинград и на заводы Украины. Сведения эти были ненавязчиво брошены в посольства «потенциально враждебных стран», где действительно более чем интересовались личностью господина Блюмкина.
Некоторое время выходил из своей квартиры в Денежном переулке «Яков Григорьевич» (подставное лицо) и деловито направлялся на работу в Наркомат торговли. Потом этот же субъект поехал в свои длительные командировки, сначала в Ленинград, потом на Украину. Это был двойник товарища Блюмкина, его ровесник, загримированный под отважного чекиста до невероятного правдоподобия в недавно созданной на Лубянке для этих целей лаборатории, перенявший также походку, манеры, интонацию голоса «многоликого Януса». Наружное наблюдение показало: в первую командировку, в Северную Пальмиру, за «объектом» направились «пастухи» сразу из трех посольств: английского, французского и… японского.
А в это время настоящий Яков Григорьевич безвыездно находился в санатории ОГПУ, бывшей усадьбе Измайлова, отдыхал, совершал длительные верховые прогулки по живописным окрестностям, усиленно совершенствовал знания восточных языков, осваивал смертельные приемы единоборств у-шу и цень, мастерство рукопашного боя, а по ночам предавался любовным утехам с кастеляншей санатория, статной тридцатилетней женщиной из «бывших», которую угрозами принудил к сожительству.
Между тем в конце июля 1925 года все приготовления к экспедиции были завершены. Теперь предстояло преодолеть самый трудный и опасный этап: провести все необходимые документы через ряд бюрократических и партийных инстанций. Первое препятствие ожидалось в Наркомате иностранных дел, глава которого Чичерин ревниво относился ко всему, что касалось отношений с Китаем, Индией, Кореей, — там у него были свои интересы: он считался непревзойденным знатоком «восточного вопроса».
К Георгию Васильевичу Чичерину решено было направить главу будущей экспедиции профессора Барченко и заведующего секретной лабораторией спецотдела, члена ЕТБ Евгения Евгеньевича Гоппиуса, с которым у наркома иностранных дел были дружеские отношения.
Встреча оказалась более чем плодотворной. Выслушав визитеров, нарком иностранных дел детально выяснил для себя цели экспедиции, весьма заинтересовавшись Шамбалой (хотя с его лица и не сходила скептическая улыбка), затеваемое мероприятие одобрил и в правительстве обещал поддержку. В заключение нарком сказал:
— Словом, я — за. Но одно уточнение. Вы оформляете визы в афганском посольстве. Прекрасно! С Афганистаном у нас отношения братские. Но это на поверхности… Впрочем, не будем забираться в дебри. Я о другом. Ведь цель экспедиции — попасть в Тибет, не так ли?
— Совершенно верно, Георгий Васильевич, — поспешил заверить Гоппиус. — Маршрут экспедиции лишь краешком задевает афганскую территорию. Но это повод, чтобы получить визы в посольстве Афганистана. По нашим сведениям, это гораздо проще, чем если бы мы обратились к китайцам или индусам.
— Совершенно верно! — засмеялся нарком иностранных дел. — Что же, товарищи, считайте, что я ваш союзник.
Вот отрывок из «Заключения» по поводу предстоящей экспедиции, которое Чичерин составил для Политбюро 31 июля 1925 года, весьма точно характеризующее и эпоху, и личность первого министра иностранных дел Советского Союза:
Некто Барченко уже 19 лет изучает вопрос о нахождении остатков доисторической культуры… Его теория заключается в том, что в доисторические времена человечество развило необыкновенно богатую культуру, далеко превосходящую в своих научных достижениях переживаемый нами исторический период. Далее, он считает, что в среднеазиатских центрах умственной культуры, в Лхасе, в тайных братствах, существующих в Афганистане и тому под., сохранились остатки научных познаний этой богатой доисторической культуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
— Они интересуются и моими перемещениями, — невозмутимо, с нотками скуки в голосе сказал Яков Григорьевич. — Не далее как сегодня утром я обнаружил за собой «хвост». Ничего, Глеб Иванович, как-нибудь выкручусь. Не в первый раз.
— Не сомневаюсь, Константин Константинович. Что же, будем пока готовиться к экспедиции. В ближайшее время нам предстоит окончательно утвердить список наших «паломников».
— И пора уже все закончить с визами, — подал голос профессор Барченко.
— В ближайшие два-три дня все будет сделано. — Бокий поднялся со стула. — Вы свободны, товарищи. Работайте.
Товарищи работали много и с энтузиазмом.
Между подмосковными селами Быково и Верея был в те годы засекреченный санаторий для семей руководящего состава аппарата ОГПУ. Он расположился в бывшей усадьбе М.М. Измайлова, «царского сатрапа» — в дореволюционные времена начальника кремлевской «Экспедиции строения». Роскошный особняк, построенный в конце XVIII века по проекту Баженова, центральный зал которого был украшен мистическим орнаментом; огромный парк с тенистыми аллеями; пруды, берега которых заросли белыми кувшинками. Здесь будущие «паломники-монахи» осваивали английский язык и урду, слушали различные лекции, включая оккультные, и основным лектором тут был профессор Барченко. В аллеях парка успешно занимались верховой ездой.
Одно интересное свидетельство. Владимир Королев, живший в Ленинграде, выпускник Института живых восточных языков, восторженный ученик Александра Васильевича, член ЕТБ, был включен в экспедицию. Он вспоминал: «Я тоже должен был ехать в составе экспедиции, и мне было предложено пройти курс верховой езды, что я и сделал на курсах усовершенствования в Ленинграде, куда получил доступ при помощи Бокия. Мне также было предложено Барченко усиленно заняться английским языком. Сам Барченко изучал английский и урду (индусский)».
А политкомиссар экспедиции Блюмкин, то есть, простите, Константин Константинович Владимиров, ушел в подполье. Иван Михайлович Москвин, член ЕТБ, в ту пору заведующий отделом и секретарь Северо-Западного бюро ЦК партии, через свою епархию устроил Блюмкину «крышу»: Яков Григорьевич был принят на работу в Народный Комиссариат торговли на должность начальника экономического управления и тут же получил две командировки — в Ленинград и на заводы Украины. Сведения эти были ненавязчиво брошены в посольства «потенциально враждебных стран», где действительно более чем интересовались личностью господина Блюмкина.
Некоторое время выходил из своей квартиры в Денежном переулке «Яков Григорьевич» (подставное лицо) и деловито направлялся на работу в Наркомат торговли. Потом этот же субъект поехал в свои длительные командировки, сначала в Ленинград, потом на Украину. Это был двойник товарища Блюмкина, его ровесник, загримированный под отважного чекиста до невероятного правдоподобия в недавно созданной на Лубянке для этих целей лаборатории, перенявший также походку, манеры, интонацию голоса «многоликого Януса». Наружное наблюдение показало: в первую командировку, в Северную Пальмиру, за «объектом» направились «пастухи» сразу из трех посольств: английского, французского и… японского.
А в это время настоящий Яков Григорьевич безвыездно находился в санатории ОГПУ, бывшей усадьбе Измайлова, отдыхал, совершал длительные верховые прогулки по живописным окрестностям, усиленно совершенствовал знания восточных языков, осваивал смертельные приемы единоборств у-шу и цень, мастерство рукопашного боя, а по ночам предавался любовным утехам с кастеляншей санатория, статной тридцатилетней женщиной из «бывших», которую угрозами принудил к сожительству.
Между тем в конце июля 1925 года все приготовления к экспедиции были завершены. Теперь предстояло преодолеть самый трудный и опасный этап: провести все необходимые документы через ряд бюрократических и партийных инстанций. Первое препятствие ожидалось в Наркомате иностранных дел, глава которого Чичерин ревниво относился ко всему, что касалось отношений с Китаем, Индией, Кореей, — там у него были свои интересы: он считался непревзойденным знатоком «восточного вопроса».
К Георгию Васильевичу Чичерину решено было направить главу будущей экспедиции профессора Барченко и заведующего секретной лабораторией спецотдела, члена ЕТБ Евгения Евгеньевича Гоппиуса, с которым у наркома иностранных дел были дружеские отношения.
Встреча оказалась более чем плодотворной. Выслушав визитеров, нарком иностранных дел детально выяснил для себя цели экспедиции, весьма заинтересовавшись Шамбалой (хотя с его лица и не сходила скептическая улыбка), затеваемое мероприятие одобрил и в правительстве обещал поддержку. В заключение нарком сказал:
— Словом, я — за. Но одно уточнение. Вы оформляете визы в афганском посольстве. Прекрасно! С Афганистаном у нас отношения братские. Но это на поверхности… Впрочем, не будем забираться в дебри. Я о другом. Ведь цель экспедиции — попасть в Тибет, не так ли?
— Совершенно верно, Георгий Васильевич, — поспешил заверить Гоппиус. — Маршрут экспедиции лишь краешком задевает афганскую территорию. Но это повод, чтобы получить визы в посольстве Афганистана. По нашим сведениям, это гораздо проще, чем если бы мы обратились к китайцам или индусам.
— Совершенно верно! — засмеялся нарком иностранных дел. — Что же, товарищи, считайте, что я ваш союзник.
Вот отрывок из «Заключения» по поводу предстоящей экспедиции, которое Чичерин составил для Политбюро 31 июля 1925 года, весьма точно характеризующее и эпоху, и личность первого министра иностранных дел Советского Союза:
Некто Барченко уже 19 лет изучает вопрос о нахождении остатков доисторической культуры… Его теория заключается в том, что в доисторические времена человечество развило необыкновенно богатую культуру, далеко превосходящую в своих научных достижениях переживаемый нами исторический период. Далее, он считает, что в среднеазиатских центрах умственной культуры, в Лхасе, в тайных братствах, существующих в Афганистане и тому под., сохранились остатки научных познаний этой богатой доисторической культуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161