Вот, товарищ Рик, — вы, Яков Самуилович, так хитренько улыбнулись (теперь я понимаю: в ту пору вы более чем скептически относились ко всей этой «оккультной белиберде», как вы потом высказались), — вот ваши донесения о профессоре Барченко, о живописце Рерихе; вот пространные письма товарища Картузова из Петрограда, комментарии к вашим донесениям и личные соображения на сей счет Дмитрия Наумовича, он у нас философ. Всем этим очень сильно… Преувеличенно сильно, — добавили вы, — интересуются в нашем спецотделе, особенно его руководитель Глеб Иванович Бокий. Сейчас мы с вами к нему и направимся, — вы подняли трубку телефона, — только вызову машину. Похоже, Яков Григорьевич, предстоит вам скорая командировка… Думаю, в Петрозаводск.
Помните, Яков Самуилович, этот разговор? Нет! Не могу дальше писать. Что-то нервы… Комок в горле застрял.
26.Х.1929 г. Лубянка, ОГПУ, внутренняя тюрьма, камера №14.
(Продолжение, может быть, следует…)
— …А предложение наше, Александр Васильевич, следующее, — Константин Константинович помедлил, рассматривая свой пустой хрустальный бокал и водя по его ободку куцым плебейским пальцем. — Мы уже с вами в нашу последнюю встречу в Петрозаводске затрагивали эту тему. Официально делаю вам, профессор, предложение: поработайте в той области, где сосредоточены ваши интересы, ориентируясь на военно-политические позиции новой социалистической России.
— Что…— мистический ученый не находил от волнения слов. — Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду следующее. Ваши последние разработки, связанные с телепатическими волнами, с возможностью влиять и на отдельного человека, и на толпу на расстоянии…
— На любом расстоянии! — не удержался Александр Васильевич.
— Тем более! — Лицо товарища Блюмкина пылало. — Влиять посредством мысленного напряжения… И подобным способом можно связаться с той засекреченной страной в Тибете…
— Думаю, что можно, — прошептал профессор.
— Саша, успокойся. — Ольга Павловна взяла руку мужа и осторожно погладила ее. — Он ужасно волнуется, — как бы извиняясь, продолжала она, обводя гостей встревоженным взглядом, — когда речь заходит о Шамбале.
— Вот! — победно воскликнул Константин Константинович, не услышав хозяйку дома. — Ваша работа, Александр Васильевич, имеет огромное оборонное значение. Оружие… Как его лучше назвать? Телепатическое оружие может стать решающим в великой битве пролетариата за покорение планеты. А если мы проникнем в Шамбалу, вступим в дружественный контакт с учеными, владеющими, как вы говорите, утраченными космическими знаниями… В Москве, дорогой профессор, есть мнение, что исследования такого характера, которые ведете вы…
— В полном объеме, увы, не веду! — вырвалось у Барченко.
— Именно, именно, Александр Васильевич! Ваши исследования должны полновесно, без ограничений финансироваться — или ОГПУ, или разведывательным управлением Красной армии. Однако, я думаю, лучше, если вы будете работать под крылом товарища Дзержинского в его ведомстве. Ведь Феликс Эдмундович возглавляет не только органы государственной безопасности — он еще председатель Совета народного хозяйства, а там сосредоточены основные финансовые средства страны.
— То есть вы, Константин Константинович, хотите сказать…
— Я хочу сказать… Вам предстоит переезд с семьей в Москву — для плодотворной работы на благо родины. Все условия, я говорю о быте, вам будут созданы. Не ужились в наркомате товарища Луначарского — у нас вам будет гораздо лучше. Уж поверьте мне на слово. Во-вторых, — Блюмкин поднялся из-за праздничного стола и прошелся по комнате. Он явно упивался своей властью. — Я убежден, что начать надо с письма товарищу Дзержинскому…
Из протокола допроса А. В. Барченко от 23 мая 1937 г.
— Товарищи, и прежде всего Константин Константинович Владимиров, заявили мне, что моя работа имеет настолько большое значение, что я должен доложить о ней правительству, председателю СНХ товарищу Дзержинскому. По их советуя написал Дзержинскому о своей работе.
— Так что же, Александр Васильевич, вы принимаете наше предложение?
— Да! Принимаю…
— А вы, Ольга Павловна, согласны с решением мужа?
— Я — как Саша. Лишь бы у него все сладилось.
— Прекрасно! Просто великолепно! Вот за это мы сейчас и выпьем, друзья! Почему пусты бокалы?
Блюмкин торжествовал. На профессора Барченко он делал большую ставку, имея в виду, естественно, свои интересы.
Дальше события развивались стремительно.
Письмо Дзержинскому Александр Васильевич написал в ту же предпраздничную ночь, под контролем товарища Владимирова, подсказавшего некоторые формулировки.
На следующее утро Яков Григорьевич Блюмкин с первым же поездом увез это судьбоносное письмо в столицу.
Прошли сутки, и профессор Барченко был приглашен на явочную чекистскую квартиру, которая разместилась в старинном доме с кариатидами на улице Красных Зорь. На тайной встрече присутствовали кроме мистического ученого Блюмкин-Владимиров и московский гость, заведующий секретным отделом ОГПУ Яков Самуилович Агранов.
Из протокола допроса А. В. Барченко от 27 декабря 1937 г.
— В беседе с Аграновым я подробно изложил ему теорию о существовании замкнутого научного коллектива в Центральной Азии и проект установления контактов с обладателями его тайн сначала посредством телепатической связи, а потом непосредственно, если в Тибет будет организована специальная экспедиция.
Беседа с мистическим ученым, продолжавшаяся несколько часов, произвела на Агранова ошеломляющее впечатление. Наверно, тогда Яков Самуилович впервые понял, правильнее, может быть, сказать — почувствовал, что оккультные знания, магия, Шамбала не досужие сказки и вымысел, а реальность, но только существующая в ином, далеко не всем доступном измерении.
После того как беседа вроде бы закончилась, возникло долгое молчание. Нарушил его товарищ Владимиров:
— Яков Самуилович, может быть, нам следует ускорить ход событий?
— Каким образом? — встрепенулся Агранов, выходя из своей неожиданной тяжкой задумчивости.
— Попросим Александра Васильевича написать еще одно письмо о своей работе с указанием конкретных дел и планов и адресовать его уже на коллегию ОГПУ. Ведь начальники всех отделов собираются каждую неделю…
— И очередное такое собрание, — перебил Агранов, — тридцать первого декабря, то есть через два дня. Письмо, если Александр Васильевич согласится его написать, мы доставим завтра, и тогда, товарищ Барченко, вам надлежит выехать в Москву послезавтра…
— Зачем?.. — изумился и испугался мистический ученый.
— Вы не догадываетесь? — усмехнулся Яков Самуилович.
Из протокола допроса А. В. Барченко от 27 декабря 1937 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Помните, Яков Самуилович, этот разговор? Нет! Не могу дальше писать. Что-то нервы… Комок в горле застрял.
26.Х.1929 г. Лубянка, ОГПУ, внутренняя тюрьма, камера №14.
(Продолжение, может быть, следует…)
— …А предложение наше, Александр Васильевич, следующее, — Константин Константинович помедлил, рассматривая свой пустой хрустальный бокал и водя по его ободку куцым плебейским пальцем. — Мы уже с вами в нашу последнюю встречу в Петрозаводске затрагивали эту тему. Официально делаю вам, профессор, предложение: поработайте в той области, где сосредоточены ваши интересы, ориентируясь на военно-политические позиции новой социалистической России.
— Что…— мистический ученый не находил от волнения слов. — Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду следующее. Ваши последние разработки, связанные с телепатическими волнами, с возможностью влиять и на отдельного человека, и на толпу на расстоянии…
— На любом расстоянии! — не удержался Александр Васильевич.
— Тем более! — Лицо товарища Блюмкина пылало. — Влиять посредством мысленного напряжения… И подобным способом можно связаться с той засекреченной страной в Тибете…
— Думаю, что можно, — прошептал профессор.
— Саша, успокойся. — Ольга Павловна взяла руку мужа и осторожно погладила ее. — Он ужасно волнуется, — как бы извиняясь, продолжала она, обводя гостей встревоженным взглядом, — когда речь заходит о Шамбале.
— Вот! — победно воскликнул Константин Константинович, не услышав хозяйку дома. — Ваша работа, Александр Васильевич, имеет огромное оборонное значение. Оружие… Как его лучше назвать? Телепатическое оружие может стать решающим в великой битве пролетариата за покорение планеты. А если мы проникнем в Шамбалу, вступим в дружественный контакт с учеными, владеющими, как вы говорите, утраченными космическими знаниями… В Москве, дорогой профессор, есть мнение, что исследования такого характера, которые ведете вы…
— В полном объеме, увы, не веду! — вырвалось у Барченко.
— Именно, именно, Александр Васильевич! Ваши исследования должны полновесно, без ограничений финансироваться — или ОГПУ, или разведывательным управлением Красной армии. Однако, я думаю, лучше, если вы будете работать под крылом товарища Дзержинского в его ведомстве. Ведь Феликс Эдмундович возглавляет не только органы государственной безопасности — он еще председатель Совета народного хозяйства, а там сосредоточены основные финансовые средства страны.
— То есть вы, Константин Константинович, хотите сказать…
— Я хочу сказать… Вам предстоит переезд с семьей в Москву — для плодотворной работы на благо родины. Все условия, я говорю о быте, вам будут созданы. Не ужились в наркомате товарища Луначарского — у нас вам будет гораздо лучше. Уж поверьте мне на слово. Во-вторых, — Блюмкин поднялся из-за праздничного стола и прошелся по комнате. Он явно упивался своей властью. — Я убежден, что начать надо с письма товарищу Дзержинскому…
Из протокола допроса А. В. Барченко от 23 мая 1937 г.
— Товарищи, и прежде всего Константин Константинович Владимиров, заявили мне, что моя работа имеет настолько большое значение, что я должен доложить о ней правительству, председателю СНХ товарищу Дзержинскому. По их советуя написал Дзержинскому о своей работе.
— Так что же, Александр Васильевич, вы принимаете наше предложение?
— Да! Принимаю…
— А вы, Ольга Павловна, согласны с решением мужа?
— Я — как Саша. Лишь бы у него все сладилось.
— Прекрасно! Просто великолепно! Вот за это мы сейчас и выпьем, друзья! Почему пусты бокалы?
Блюмкин торжествовал. На профессора Барченко он делал большую ставку, имея в виду, естественно, свои интересы.
Дальше события развивались стремительно.
Письмо Дзержинскому Александр Васильевич написал в ту же предпраздничную ночь, под контролем товарища Владимирова, подсказавшего некоторые формулировки.
На следующее утро Яков Григорьевич Блюмкин с первым же поездом увез это судьбоносное письмо в столицу.
Прошли сутки, и профессор Барченко был приглашен на явочную чекистскую квартиру, которая разместилась в старинном доме с кариатидами на улице Красных Зорь. На тайной встрече присутствовали кроме мистического ученого Блюмкин-Владимиров и московский гость, заведующий секретным отделом ОГПУ Яков Самуилович Агранов.
Из протокола допроса А. В. Барченко от 27 декабря 1937 г.
— В беседе с Аграновым я подробно изложил ему теорию о существовании замкнутого научного коллектива в Центральной Азии и проект установления контактов с обладателями его тайн сначала посредством телепатической связи, а потом непосредственно, если в Тибет будет организована специальная экспедиция.
Беседа с мистическим ученым, продолжавшаяся несколько часов, произвела на Агранова ошеломляющее впечатление. Наверно, тогда Яков Самуилович впервые понял, правильнее, может быть, сказать — почувствовал, что оккультные знания, магия, Шамбала не досужие сказки и вымысел, а реальность, но только существующая в ином, далеко не всем доступном измерении.
После того как беседа вроде бы закончилась, возникло долгое молчание. Нарушил его товарищ Владимиров:
— Яков Самуилович, может быть, нам следует ускорить ход событий?
— Каким образом? — встрепенулся Агранов, выходя из своей неожиданной тяжкой задумчивости.
— Попросим Александра Васильевича написать еще одно письмо о своей работе с указанием конкретных дел и планов и адресовать его уже на коллегию ОГПУ. Ведь начальники всех отделов собираются каждую неделю…
— И очередное такое собрание, — перебил Агранов, — тридцать первого декабря, то есть через два дня. Письмо, если Александр Васильевич согласится его написать, мы доставим завтра, и тогда, товарищ Барченко, вам надлежит выехать в Москву послезавтра…
— Зачем?.. — изумился и испугался мистический ученый.
— Вы не догадываетесь? — усмехнулся Яков Самуилович.
Из протокола допроса А. В. Барченко от 27 декабря 1937 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161