В домашней обстановке он казался гораздо застенчивее, чем на кафедре, но все равно так хорошо говорил о вере рабочего класса в мистера Вильсона, о том, что этот класс непременно энергичнее потребует воцарения мира, и о том, что мексиканская революция (а он только что побывал в Мексике и у него была там масса приключений) только начинается.
Рабочий класс твердо станет на ноги во время мира и начнет расчищать всю эту грязную зловонную кучу хлама, накопленную старым порядком, но будет это делать не насильственными, а мирными методами – методами Вильсона.
Ночью Мэри, лежа в постели, все еще слышала его порой нервно подрагивающий мягкий голос, и она, эта дрожь, казалась ей такой дразнящей, такой волнующе-призывной. Она, эта дрожь, просто сводила ее с ума, подталкивала поскорее покончить с этой удушающей студенческой жизнью, чтобы с полным правом войти в громадный, безграничный окружающий мир. Никогда еще прежде в ее жизни так медленно не тянулось время, как в эту зиму.
Одним слякотным днем, когда неожиданно наступила февральская оттепель, она, придя домой в перерыве между лекциями, чтобы сменить промокшие ботики, увидела под дверью желтый листок телеграммы: «ПРИЕЗЖАЙ НЕНАДОЛГО ДОМОЙ МАТЬ ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ПЛОХО». И подпись – «ПАПА».
Она ужасно переживала, но теперь у нее появился предлог, чтобы уехать, пусть хоть на время, из опостылевшего ей колледжа. С собой она захватила кучу книг, но в вагоне так и не смогла читать. Она сидела в душном, обитом зеленым плюшем купе «пульмана» с раскрытой книгой на коленях, глядя через окно на ровные, заваленные снегом поля, опоясанные по краям вереницами голых фиолетовых деревьев, на рекламные щиты, жалкие хибары, магазины из красного кирпича с декоративными фасадами вдоль новых бетонных шоссейных магистралей, на города с полуразвалившимися каркасными зданиями и снова на развалюхи, амбары, дома, стоящие на отшибе, сменявшие друг друга, и ни о чем не думала. Поезд мчался через Средний Запад.
Отец встретил ее на вокзале. Одежда его была еще более мятая, неопрятная, чем обычно, на пальто не хватало одной пуговицы. Стоило ему улыбнуться, как на лице появлялось множество новых мелких морщинок. Глаза красные, словно он не спал несколько ночей подряд.
– Ничего, ничего, Мэри, все в порядке, – начал он, – мне пришлось дать тебе телеграмму, чтобы ты приехала… простое потворство себе… я так одинок в своей старости. – Он выхватил ее чемодан у носильщика, и они, разговаривая, направились к выходу. – С матерью все хорошо… я помог ей выкарабкаться… Хорошо, что до меня дошли слухи о ее болезни. Еще день промедления, и этот эскулап в отеле наверняка довел бы ее до могилы. Этот испанский грипп – опасная штука.
– В самом деле?
– Да, я не шучу. Ты там поосторожнее, прошу тебя, чтобы не подхватить инфекцию… Ну, прыгай, я отвезу тебя к ней! – И, разогрев двигатель своего поржавевшего автомобиля, он жестом пригласил ее на переднее сиденье. – Ты же знаешь, как относится твоя бедная мать к спиртному… Так вот, я ее поил допьяна целых четыре дня подряд…
Они ехали довольно быстро. Ей стало значительно лучше после душного купе спального вагона с его дерущим горло запахом пропитанной насквозь пылью плюшевой зеленой обивки.
– Знаешь, она была такой милой, никогда прежде не видел ее такой. Боже, я чуть не влюбился в нее снова… Ты повнимательнее следи за ней, когда она станет на ноги. Не позволяй перетруждаться… ты же ее знаешь… В подобных случаях рецидив может иметь смертельный исход…
Вдруг Мэри почувствовала себя вполне счастливой. Над широкими тихими улицами на фоне голубого неба протянулись голые веточки деревьев – они казались на солнце то розоватыми, то желтоватыми, то фиолетовыми. На лужайках пятна смерзшегося снега. Небо такое высокое-высокое, и в нем просто переизбыток золотого солнечного света. Она чувствовала, как от тугой струи воздуха шевелятся волосики в ее ноздрях.
Мать лежала в своем номере отеля «Бродмур» на кровати в опрятном, залитом солнцем номере, в розовом халате, надетом прямо на ночную рубашку, и в кружевном капоре на аккуратно причесанных волосах. Хотя она и была очень бледной, но в то же время выглядела ужасно молодой и такой красивой, что на какое-то мгновение Мэри показалось, что они с отцом здесь взрослые, а мать – их Дочка. Глупо, конечно. Тут же, увидав их, мать начала со счастливым видом разглагольствовать о войне, об этих гуннах-немцах, о кампании по борьбе с подводными лодками и о том, что это думает мистер Вильсон в отношении мексиканцев. Не пора ли преподать им урок? Она была уверена – ничего подобного не произошло бы, будь президентом избран мистер Хью; в любом случае она была не менее уверена в том, что он на самом деле был законно избран, но демократам удалось фальсифицировать выборы с помощью обычного надувательства, и они, по сути дела, украли у него победу. А этот ужасный Брайан превращает всю страну во всемирное посмешище.
– Боже, этот Брайан – настоящий предатель, его нужно расстрелять!
Папа широко улыбался, глядя на Мэри, пожимал плечами и только все время повторял:
– Послушай, Хильда, лежи спокойно, никаких эксцессов под воздействием алкоголя.
Когда отец ушел, мать вдруг расплакалась. На вопрос Мэри «почему?» она не ответила.
– Думаю, грипп действует на мою головку, – только и сказала она. – Дорогая, знаешь, я осталась жива только из-за милосердия Божьего. Он меня пощадил.
Мэри, конечно, не могла сидеть целыми днями возле больной и выслушивать весь ее бред, от этого ей становилось не по себе. На следующее утро она пошла на работу к отцу, быть может, она его застанет там. В приемной, как всегда, было полно народу. Заглянув в смотровую, она сразу с первого взгляда поняла, что отец сегодня ночью не сомкнул глаз. Мисс Хейленд накануне внезапно заболела. Мэри предложила отцу заменить ее, но он отказался.
– Как глупо! – уговаривала она его. – Разве мне трудно ответить по телефону: «Приемная доктора Френча»? Я с таким же успехом могу делать то, что делает эта ужасная женщина.
В конце концов она его все же уговорила. Он дал ей марлевую повязку и позволил остаться.
Когда последний пациент был принят, они вместе пошли перекусить в закусочную. Было уже три часа дня.
– А теперь можешь поехать к матери, – сказал он. – Все равно я сейчас уезжаю по вызовам. Люди от этой болезни запросто умирают. Никогда прежде ничего подобного не видел.
– Вначале я вернусь и уберу у тебя на столе! – решительно возразила Мэри.
– Если кто-то позвонит, скажи: если у них возникло подозрение, что это грипп, то больного следует немедленно уложить в кровать, постоянно держать его ноги в тепле, почаще менять грелки и побольше давать ему разнообразных стимулирующих препаратов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Рабочий класс твердо станет на ноги во время мира и начнет расчищать всю эту грязную зловонную кучу хлама, накопленную старым порядком, но будет это делать не насильственными, а мирными методами – методами Вильсона.
Ночью Мэри, лежа в постели, все еще слышала его порой нервно подрагивающий мягкий голос, и она, эта дрожь, казалась ей такой дразнящей, такой волнующе-призывной. Она, эта дрожь, просто сводила ее с ума, подталкивала поскорее покончить с этой удушающей студенческой жизнью, чтобы с полным правом войти в громадный, безграничный окружающий мир. Никогда еще прежде в ее жизни так медленно не тянулось время, как в эту зиму.
Одним слякотным днем, когда неожиданно наступила февральская оттепель, она, придя домой в перерыве между лекциями, чтобы сменить промокшие ботики, увидела под дверью желтый листок телеграммы: «ПРИЕЗЖАЙ НЕНАДОЛГО ДОМОЙ МАТЬ ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ПЛОХО». И подпись – «ПАПА».
Она ужасно переживала, но теперь у нее появился предлог, чтобы уехать, пусть хоть на время, из опостылевшего ей колледжа. С собой она захватила кучу книг, но в вагоне так и не смогла читать. Она сидела в душном, обитом зеленым плюшем купе «пульмана» с раскрытой книгой на коленях, глядя через окно на ровные, заваленные снегом поля, опоясанные по краям вереницами голых фиолетовых деревьев, на рекламные щиты, жалкие хибары, магазины из красного кирпича с декоративными фасадами вдоль новых бетонных шоссейных магистралей, на города с полуразвалившимися каркасными зданиями и снова на развалюхи, амбары, дома, стоящие на отшибе, сменявшие друг друга, и ни о чем не думала. Поезд мчался через Средний Запад.
Отец встретил ее на вокзале. Одежда его была еще более мятая, неопрятная, чем обычно, на пальто не хватало одной пуговицы. Стоило ему улыбнуться, как на лице появлялось множество новых мелких морщинок. Глаза красные, словно он не спал несколько ночей подряд.
– Ничего, ничего, Мэри, все в порядке, – начал он, – мне пришлось дать тебе телеграмму, чтобы ты приехала… простое потворство себе… я так одинок в своей старости. – Он выхватил ее чемодан у носильщика, и они, разговаривая, направились к выходу. – С матерью все хорошо… я помог ей выкарабкаться… Хорошо, что до меня дошли слухи о ее болезни. Еще день промедления, и этот эскулап в отеле наверняка довел бы ее до могилы. Этот испанский грипп – опасная штука.
– В самом деле?
– Да, я не шучу. Ты там поосторожнее, прошу тебя, чтобы не подхватить инфекцию… Ну, прыгай, я отвезу тебя к ней! – И, разогрев двигатель своего поржавевшего автомобиля, он жестом пригласил ее на переднее сиденье. – Ты же знаешь, как относится твоя бедная мать к спиртному… Так вот, я ее поил допьяна целых четыре дня подряд…
Они ехали довольно быстро. Ей стало значительно лучше после душного купе спального вагона с его дерущим горло запахом пропитанной насквозь пылью плюшевой зеленой обивки.
– Знаешь, она была такой милой, никогда прежде не видел ее такой. Боже, я чуть не влюбился в нее снова… Ты повнимательнее следи за ней, когда она станет на ноги. Не позволяй перетруждаться… ты же ее знаешь… В подобных случаях рецидив может иметь смертельный исход…
Вдруг Мэри почувствовала себя вполне счастливой. Над широкими тихими улицами на фоне голубого неба протянулись голые веточки деревьев – они казались на солнце то розоватыми, то желтоватыми, то фиолетовыми. На лужайках пятна смерзшегося снега. Небо такое высокое-высокое, и в нем просто переизбыток золотого солнечного света. Она чувствовала, как от тугой струи воздуха шевелятся волосики в ее ноздрях.
Мать лежала в своем номере отеля «Бродмур» на кровати в опрятном, залитом солнцем номере, в розовом халате, надетом прямо на ночную рубашку, и в кружевном капоре на аккуратно причесанных волосах. Хотя она и была очень бледной, но в то же время выглядела ужасно молодой и такой красивой, что на какое-то мгновение Мэри показалось, что они с отцом здесь взрослые, а мать – их Дочка. Глупо, конечно. Тут же, увидав их, мать начала со счастливым видом разглагольствовать о войне, об этих гуннах-немцах, о кампании по борьбе с подводными лодками и о том, что это думает мистер Вильсон в отношении мексиканцев. Не пора ли преподать им урок? Она была уверена – ничего подобного не произошло бы, будь президентом избран мистер Хью; в любом случае она была не менее уверена в том, что он на самом деле был законно избран, но демократам удалось фальсифицировать выборы с помощью обычного надувательства, и они, по сути дела, украли у него победу. А этот ужасный Брайан превращает всю страну во всемирное посмешище.
– Боже, этот Брайан – настоящий предатель, его нужно расстрелять!
Папа широко улыбался, глядя на Мэри, пожимал плечами и только все время повторял:
– Послушай, Хильда, лежи спокойно, никаких эксцессов под воздействием алкоголя.
Когда отец ушел, мать вдруг расплакалась. На вопрос Мэри «почему?» она не ответила.
– Думаю, грипп действует на мою головку, – только и сказала она. – Дорогая, знаешь, я осталась жива только из-за милосердия Божьего. Он меня пощадил.
Мэри, конечно, не могла сидеть целыми днями возле больной и выслушивать весь ее бред, от этого ей становилось не по себе. На следующее утро она пошла на работу к отцу, быть может, она его застанет там. В приемной, как всегда, было полно народу. Заглянув в смотровую, она сразу с первого взгляда поняла, что отец сегодня ночью не сомкнул глаз. Мисс Хейленд накануне внезапно заболела. Мэри предложила отцу заменить ее, но он отказался.
– Как глупо! – уговаривала она его. – Разве мне трудно ответить по телефону: «Приемная доктора Френча»? Я с таким же успехом могу делать то, что делает эта ужасная женщина.
В конце концов она его все же уговорила. Он дал ей марлевую повязку и позволил остаться.
Когда последний пациент был принят, они вместе пошли перекусить в закусочную. Было уже три часа дня.
– А теперь можешь поехать к матери, – сказал он. – Все равно я сейчас уезжаю по вызовам. Люди от этой болезни запросто умирают. Никогда прежде ничего подобного не видел.
– Вначале я вернусь и уберу у тебя на столе! – решительно возразила Мэри.
– Если кто-то позвонит, скажи: если у них возникло подозрение, что это грипп, то больного следует немедленно уложить в кровать, постоянно держать его ноги в тепле, почаще менять грелки и побольше давать ему разнообразных стимулирующих препаратов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175