- Ничего странного, Ваня. Как раз наоборот - все логично и естественно. Странно как раз то, что я тридцать пять лет терпел прошлое свинство. Сейчас много и охотно говорят о свободе личности. Это смешно, нелепо и абсурдно, как и все остальное. Как может быть человек, обремененный с момента рождения сплошными обязанностями, быть свободным? Нонсенс. Нет, по-настоящему свободным можно ощутить себе только здесь. У нас нет паспортов, а потому мы не привязаны к месту. У нас нет семей и работы. Тем самым мы избавлены от обязанностей, связанных с ними. Мы воспринимаем жизнь и мир априори...
- Как, как? - не понял я.
- Чисто умозрительно, Ваня, чисто умозрительно. И это нас вполне устраивает. Так как любой опыт лишь множит абсурдность и бессмысленность жизни. Экзестенциалисты утверждают, что по-настоящему свободным человек способен ощутить себя лишь в пограничных ситуациях. А мы постоянно живем на границе между жизнью и смертью, балансируем на лезвии бритвы. Каждый раз засыпаяя, мы никогда не бываем уверены - проснемся ли вообще. Понимая и принимая бессмысленность бытия, мы не боимся смерти. Наше Я может парить над Землей в свободном полете и наслаждаться жизнью. После этого я спрашиваю тебя, Ваня: "Кому же можно позавидовать? Нам - свободным гражданам этого мира? Или снующим по улицам с хмурыми лицами нашим соплеменникам, обременными заботами и многочисленными обязанностями?"
- Ты, Профессор такого здесь наговорил, что голова идет кругом, проговорил я ошарашенно, чем рассмешил всех колонистов.
- Не напрягайся, Ваня, - сказал Каратаев, бросая окурок щелчком в дальний угол. - Он у нас мастер запудривать мозги. По мне, чухня все это. Человек должен быть ближе к природе, жить по её законам. Добыл пищу, наелся, и уж тем будь доволен.
- Но как же так, - возразил я. - Ты вон какие красивые стихи о любви пишешь.
- И стихи мои - чухня, - вяло отмахнулся от моих слов поэт. - А любви вообще нет, враки это все. Есть лишь инстикт к размножению. Просто, человек способен облечь это в красивые слова, так сказать, облагородить это природное звериное чувство. Только и всего. Ну, давайте спать, а то время уже позднее. Не знаю как кого, я меня что-то растащило с этой бормотухи.
Так я стал колонистом.
А ранним утром следующего дня я уже прохаживался напротив громадного офиса Сосновского. Мне предстояло самым тщательным и скрупулезным образом изучить распорядок дня своего противника, его повадки, привычки. Я не могу, не имею права ошибаться.
Глава девятая: Олигарх боится.
Виктор Ильич никак не мог уснуть от обиды, ага... На эту... на жену на эту, Людмилу... Ведь ещё совсем недавно... Свадьбу недавно... А она уже его из спальни, ага... Из спальни того... Храпишь. говорит... Спать, говорит, ни того... Не даешь, говорит... А до свадьбы такой кошечкой... Вот и верь после этого... Кругом одно это... Как его?... Притворство. Кругом одно притворство... Никому нельзя ничего... Верить, ага.
Сосновский пытался успокоится, думать о чем-то другом, но никак не получалось. А обида на жену все копилась, копилась, ширилась, крепла. И так ему стало себя жалко, таким почувствовал себя жалким, несчастным и одиноким, что он заплакал. А в большой его голове все бежали и бежали мысли о себе, о жене Людмиле и вообще, - о жизни. Скорость их была настолько велика, что слова никак не могли за ними поспеть, падали, запинались друг о дружку. Потому и получался такой сумбур. Но к этому он давно привык. Да и окружающие привыкли.
За окном было темно, влажно, ветренно. По стеклу широкой мокрой лапой стучал клен, усиливая душевную дисгармония и сиротство Виктора Ильича.
Не любит его, ага... Никто не любит... Один, как этот... Как его? Палец... Нет, не палец... То же вроде, но не то... Перст, вот. Один, как перст... А вокруг ненавести этой вокруг... Все дай, дай... Сколько можно... А Людмила из спальни... Сильная... И дверь того на эту... на защелку... Все можно... Купить можно. А что толку... Когда никто ничего... Не любит никто... Будто он не человек... Будто ему не хочется... Тепла, ага... Сбежать бы... А куда? Везде то же... Зря он на Людмиле... Женился на Людмиле... Зря... Надо было с Ириной... К той уже того, привык, ага... А эта из спальни... Обидно... Не любит никто... Одна мама... Но она далеко.
И тут Сосновский почувствовал, что на кровати кто-то сидит. Замирая от страха перевел взгляд и увидел знакомый темный силуэт.
Опять пришел... Этот пришел... Ведь обещал, а сам того... Вот и верь после этого... Если даже Этот... Что ему?... От него что ему?... Нужно чего?
- Экий ты, Витя, зармазня! - прозвучал скрипучий насмешливый голос. Огорчил ты меня. Такие дела делаешь, такие интриги плетешь, а нюнишь, как какой-нибудь никудышний Иисусишка. Зря ты это. Вытри сопли. Они тебе не к лицу. А Людку, шалаву эту, гони взашей. Нашла кого из спальни, дура. Не понимает - кто она, и кто ты. Или вот что, посади её на недельку в темный сырой подвал на хлеб и воду. Метод проверенный. Станет как шелковая. Она после этого ноги тебе будет мыть и воду пить.
- Вы думаете? - с надеждой спросил Виктор Ильич, заметно успокаиваясь. Предложение Этого ему понравилось.
- Уверен. А если ещё раз подобное отчебучит, убей. Вот сколько гладких и сладких телок мечтают за тебя замуж выйти.
- Они не меня того... Они мои деньги.
- Деньги - это власть, это сила. Они твою силу любят и уважают. Понял?
- Это конечно... Это я того... понимаю, ага... Только не всех можно... купить можно.
- А тех, кого нельзя купить, нужно уничтожать без всякой пощады и сожаления. Они - наша главная опасность. Пока в живых будет оставаться хоть один из этого гнилого племени правоборцев и правдолюбцев, у нас с тобой не будет покоя.
- Но вы ведь сами прошлый раз... прошлый того... Сказали, что Космос всех нас того, этого?... Скоро, ага.
- Скоро - это по космическим понятиям. А по земным... У тебя, Витя, ещё достаточно времени, чтобы насладиться жизнью, властью и красивыми телками. А теперь вставай. Тебя ждут великие дела.
Виктор Ильич открыл глаза, и понял, что уже утро. В открытую форточку втекал прохладный воздух. За окном было тихо, туманно. Увиденный сон приободрил. От обиды на Людмилу осталась лишь злость да колючее чувство мести. Он решил воспользоваться советом Этого.
Впредь будет знать... Нельзя с ним эдак... Из спальни... Нельзя. Надолго того... запомнит, ага.
Сделав необходимые утренние процедуры, Сосновский позавтракал и поехал на работу, даже не попорощавшись с женой.
Пусть недельку... А там будет видно, ага.
От этой мысли ему стало совсем весело. Без пяти девять он был у офиса. Вышел из машины, поднялся по ступенькам. Дежуривший у входа охранник услужливо распахнул дверь.
- Спасибо, дружочек! - поблагодарил Сосновский. Он поднялся на третий этаж. У дверей приемной дежурил знакомый охранник.
Этот ему того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80