- Гостите, - сказал Кирилл Михеич.
Запус поглядел на него и, убирая смех, - надвигая неслушавшиеся брови
на глаза, проговорил торопливо и весело:
- Здравствуйте, хозяин. Я вас не узнал - вы... будто... побрились?
Старик хлопнул себя по животу.
- Ишь... я то же говорю, а он не верит...
Запус, указывая подбородком на Артюшку, спросил:
- Это новый работник? Ваш-то к нам на пароход поступил.
- Новый, - ответил неохотно Кирилл Михеич.
Артюшка пригладил реденькие, по каемочке губ прилипшие усики и ска-
зал:
- Пале!
- Он по-русски понимает?
- Мало-мало, - ответил Артюшка.
- Из аула давно?
- Пчера.
- Степной аул? Богатый? Джатачников много? А сам джатачник?
- Джатачник, - раздвигая брови, ответил Артюшка.
- Чудесно.
Запус, перебирая пальцы рук, часто и бойко мигая, огляделся, потом
почему-то сел по-киргизски, поджав ноги на постланную постель Артюшки.
- Я с тобой еще говорить буду много, - сказал он. - А ты, старик, не
сказки рассказывал?
- Нет. Не учил, парень.
Запус вытащил портсигар.
- Люблю сказки. У нас на пароходе кочегар Миронов - здорово рассказы-
вает. Этому, старик, не научишься. А карт нету?.. Может в дурака сыгра-
ем, а?
- Карты, парень, есть. Не слупить ли нам в шестьдесят шесть?
Запус вскочил, переставил со стола чайники и чашки. Ковригу хлеба су-
нул на седло, сдул крошки, чайные выварки и выдвинул стол на средину.
- Пошли.
- Садитесь, - сказал он Кириллу Михеичу. Тот вздохнул и подвинул к
столу табурет. Артюшка захохотал. Запус взглянул на него весело и быстро
объяснил Кириллу Михеичу:
- Доволен. Инородцы очень любят картежную игру, - также пить водку. Я
читал. Жалко водки нет, угостить бы...
Кириллу Михеичу не везло. В паре против них были Поликарпыч и Запус.
Поликарпыч любил подглядывать, а Запус торопился и карты у него в руках
порхали. А Кириллу Михеичу были они тяжелее кирпича и липки как извест-
ка. Злость бороздила руки Кирилла Михеича, а тело свисало с табурета -
мягкое и не свое, как перекисшая квашня...
"Шубу" за "шубой" надевали на них. Поликарпыч трепал серую бороденку
пальцами, как щенок огрызок войлока, и словно подтявкивал:
- Крой их, буржуев!.. Открывай очки... крой!..
У Запуса желтой шелковинкой вшивались в быстрые поалевшие губы - уси-
ки. Как колоколец звенели в зубы слова:
- Валяй их, дедушка! Не поддавайсь...
А завтра день, может быть, еще хлопотней сегодняшнего. Запус донесет
или возьмет сейчас встанет и, сказав: - "что за подозрительные люди", -
арестует. Ноздря ловила горький запах конского пота с седел; коптящая
лампа похожа на большую папироску.
Влив жидкими зеленоватыми клубами, в конский и табачный дух, вечерние
и сенные запахи, - появилась Олимпиада. А позади ее, сразу согрела кося-
ки и боковины дверей - Фиоза Семеновна.
У стола Олимпиада вскрикнула:
- Ой!
Запус оттолкнул табурет и, держа в пальцах карты, сказал:
- Накололись?..
Поликарпыч закрыл ладонью его карты торопливо.
- Не кажи... Тут хлюсты, живо смухлюют.
Держа по ребрам круглые и смуглые руки, Олимпиада отвела глаза от ти-
битейки Артюшки.
- Нет, накурено. К вам, Василий Антоныч, пришли.
- Много?
- Трое.
Запус потянулся, вздохнул через усики и передал карты Олимпиаде:
- Доиграйте за меня. Я долго. Как пришли ко мне, так спать захотел...
Опять заседание, нарочно с парохода сбежал. Думал - отдохну.
Покачав за пальцы руку, наклонил голову перед Фиозой Семеновной -
идол в синем шелке, золото в коралловых ушах, зрачок длинный и зеленый,
как осока:
- Спокойной ночи.
---------------
А ночью этой же толчками метнулась под брови, в лоб и по мозгам вин-
тящая и теплая кровь, - вскочил Кирилл Михеич на колени. Махнул пальца-
ми, захватил под ногти мягкий рот Фиозы Семеновны и правым кулаком уда-
рил ее в шею. Хыкнула она, передернула мясами, - тогда под ребра... И
долго - зажимая, мокрой от слюны, рукой бабий вячный крик - бил кулаком,
локтем и босыми твердыми мужицкими ступнями муж свою жену.
IX.
День и ночь двухъэтажный, американского типа пароход "Андрей Первоз-
ванный" вытягивал и мазал небо с желтыми искрами дымной жилой. Сухие -
железные и деревянные - ребра плотно оседали, подминали под себя степную
иртышскую воду. Ночью оранжевым клыком вонзался и царапал облака прожек-
тор - и облака, кося крылом, ускользали, как птицы.
По сходням босые, в выцветших ситцевых рубахах, подпоясанные
тканьевыми опоясками, с порванными фуражками, вбегали на пароход. В ру-
ках - бумажки, за плечами - винтовки. Ремней на винтовки не хватало, -
держались на бечевках.
Потому-то густоголосый и рыжебровый капитан ворчал у медного рупора:
- Рваные, туда же... Самара-а!..
А такой же "самара" рядом с ним стоял и контролировал контр-револю-
цию. Вместо платка у "самары" - кулак, а пальцы вытирал о приклад вин-
товки.
Влепились и черным зрачком с голубого листка косились буквы. По всему
городу косились и рассказывали (многие уверяли - неправда, а верили):
Павлодарский Рев. Комитет С. Р., С., К. и К. Деп... за попытку восс-
тания, организованного буржуазией, предупреждая... все дальнейшие попыт-
ки вырвать власть из рук рабочих и крестьян... будут караться немило-
сердно, до расстрела на месте виновных. Настоящим... контрибуцию с бур-
жуазии г. Павлодара... пятьдесят тысяч рублей.
Комиссар Василий Запус.
И на углах улиц, по всему берегу - по пулемету. На каждом углу - че-
тыре человека и пулемет. У забора мальчишки с выцветшими волосенками,
щелкают семячки и просят:
- Дяденька Егор, стрельни!
Егор сидит на пустом ящике от патронов, тоже щелкает семячки. Отвеча-
ет лениво:
- Отойди. Приду домой, матери скажу - шкуру сдерет.
- Мамка в красну гвардию ушла! Батинки, бают, выдавать будут. Будут
дяденька, а?
Молчат. И лень и жарко и земля не камень, пески.
Да и сроку два дня. Через два дня не внесут контрибуцию, пали по ули-
цам. Улицы как песок, пуля как кол - прошибет! Стеганем, так стеганем.
Подгоняет.
По сходням гуськом, через баржу-пристань, вверх по сходням в каюту
второго этажа - очередь. Именитейшее купечество городское стоит. Прихо-
дилось последнее время в очереди стоять за билетами - поехать куда, - и
то редко: все приказчики заменяли. А теперь куда повезут за собственные
денежки? На тот свет, что ли? Эх, казаченки, казаченки, эх, Горькая Ли-
ния*1, подгадили!
А по яру - у берега песчаного и теплого, - кверху брюхом, пуп на
солнце греют, - голь и бесштанники. Ерзают по песку от радости хребтом
горбатым и голым. Коленки у них, как прутья сухие, надломленные; голоса
размыканные горем, грязные, как лохмотья. В прорехи вся истина видна, а
лапами гребут - песок подкидывают от растаких - прекраснейших видений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47