Я пойду к Олимпиаде.
- Иди.
Сел снова за письменный стол Кирилл Михеич, в окно на постройку смот-
рит. Поликарпыч прошел. Кирилл Михеич крикнул ему в окно!
- Ворота закрой. Вечно этот Артюшка полоротит.
Вспомнил вдруг - капитан Артемий Трубычев и на тебе - Артюшка. Как
блинчик. Надо по другому именовать. Хотя бы Артемий. И про Фиозу забыл
спросить.
В Олимпиадиной комнате с деревянным стуком уронили что-то. Вдруг
громко с болью вскричала Олимпиада. Еще. Бросился Кирилл Михеич, отдер-
нул дверь.
Прижав коленом к кровати волосы Олимпиады, Артюшка, чуть раскрыв рот,
бил ее кнутом. Увидав Кирилла Михеича, выпустил и, выдыхая с силой, ска-
зал:
- Одевайся. В гостиницу переезжаем. Будет в этом бардаке-то.
- То-есть как так в бардаке? - спросил Кирилл Михеич. - Я твоей бабой
торговал? Оба вы много стоите.
- Поговори у меня.
- Не больно. Поговорить можем. Что ты - фрукт такой?
И, глядя вслед таратайке, сказал:
- Ну, и слава богу, развязался. Чолын-босын!..
Вечером он был в гостях у генеральши Саженовой. Пили кумыс и тяжелое
крестьянское пиво. Яков Саженов несчетный раз повторял, как брали "Анд-
рея Первозванного". Лариса и Зоя Пожиловы охали и перешептывались. Ки-
рилл Михеич лежал на кошме и говорил архитектору Шмуро:
- Однако вы человек героинский и в отношении прочих достоинств. Про
жену мою не слыхали? Говорят, спалил Запус Лебяжье. Стоит мне туда с'ез-
дить?
- Стоит.
- Поеду. Кабы мне сюды жену свою. Веселая и обходительная женщина.
Большевиков не ловите?
- На это милицыя есть.
- Теперь ежели нам на той неделе начать семнадцать строек, фундаменты
до дождей, я думаю, подведем.
- Об этом завтра.
- Ну, завтра, так завтра. Я люблю, чтоб у меня мозги всегда копоши-
лись. Я тебе аникдот про одну солдатку расскажу...
- Сейчас дело было?
- Ну, сейчас? Сейчас каки аникдоты. Сейчас больше спиктакли и дикора-
ции. Об'ем!..
Варвара в коротеньком платьице, ярко вихляя материей, плясала на кош-
ме. Вскочил учитель Отчерчи и быстро повел толстыми ногами.
Плясал и Кирилл Михеич русскую.
Генеральша басом приглашала к столу. Ели крупно.
Утром, росы обсыхали долго. Влага мягкая и томящая толкалась в серд-
це. Мокрые тени, как сонные птицы, подымались с земли.
Кирилл Михеич достал семнадцать планов, стал расправлять их по столу
и вдруг на обороте - написано карандашом. Почерк мелкий как песок. Натя-
нул очки, поглядел: инструкция охране парохода "Андрей Первозванный".
Подписано широко, толчками какими-то - "Василий Запус".
Конец первой части.
Книга вторая. Комиссар Васька Запус.
(Продолжение.)
I.
Идя обратно, - с озера, - у пашен, где крупное и твердое жнивье, -
Запус увидал волка. Скосив на-бок голову, волк подбористой рысью пробе-
жал совсем близко. Запус заметил - в хвосте репейники, а один бок в ры-
жей глине.
Запус (так: "репейники, вцепилось, круглое, пуля, убить") дернул руку
к пуговице кобуры. Волк сделал высокий и большой, словно через телегу,
прыжок. Запус тоже подпрыгнул, стукнул каблуками и закричал:
- Ау-ау-ау!..
И дальше, всю дорогу до сеней просфирни, Запус смеялся над растерян-
ным волчьим хвостом:
- Как тряпица!.. Во-о-олк... Во-о-оет!.. Ко-оро-ова!.. Корова, а не
волк, черти! Ха-а-а!.. Тьфу!
Напротив сеней, подле воды, в боте (долбленой лодке) сидел Коля Пим-
ных. Голова у Пимных маленькая, как бородавка, а удилище в руке висело,
как плеть. В садке неподвижно лежали золотисто-брюхие караси, покрытые
кровавыми полосами - точно исхлестанные.
Запус остановился у бота и, глядя через плечи Пимных, спросил:
- Просфирня дома?..
Голос Пимных был гулкий, но какой-то гнилой.
- Мое какое дело? Ступай, узнаешь. Это ты с матросами-то приехал?
Оку-урок! Землю когда мужикам делить будешь, мне озеро в рыбалку вечную
отдай.
- Рыбачишь?..
Пимных встречал Запуса каждый день. Ночами приходил к ферме, где сто-
ял отряд. Со стога, против фермы, долго с пискливым хохотом глядел на
костры. А в деревне, встречая Запуса, задавал чужие вопросы.
- Карась удочку берет, когда шипишка в цвету, знай. Карася счас ловят
сетью али саком, можно ветшей. Ты не здешний?..
- Удочку зачем тебе?
- Это не удочка, а удилище. Только леска для отвода прицеплена, дес-
кать, хожу на рыбалку. Бывает, что отнимают, скажут, буржуй.
- Отымут?.. Кто?
- Все твои, дизентеры. Ты им когда земли нарежешь? Пущай они осядут,
не мешают. Сам-то какой губернии? Я все губернии знаю - Полтавскую, Ря-
занскую, Вобласть царя Донского - атамана Платова... В вашей губернии
как баб боем берут...
Он вдруг широко блеснул белками глаз, пискливо засмеялся:
- В каждой губернии на бабу свой червяк, как на рыбу. - Где бьют, где
щекочут.
Запус повернулся к просфирниным сеням. Пимных, густо сплевывая в во-
ду, бормотал поверья о бабах. Руки у него липко щелкали, точно ощупывая
чье-то потное тело, голос облеплен слюной. Запус обернулся: губы у Пим-
ных были жилистые, крепкие, как молодая веревка.
- Ты, Васелий, к просфирне зачем?..
- В армии тебе надо служить, а не лодырничать.
Пимных прикрыл губы ладонью - нос у него длинный и тонкий, точно па-
лец. Ладонь - в тине, да и весь он из какой-то далекой и неживой тины.
Гнилой гноистый голос:
- Грыжа с рожденья двадцать пять лет идет. Кабы не грыжа, гонялись бы
за мной казаки, как за тобой, никаких... А я по бабам пошел, это легче.
В этих низеньких, с полом, проскобленным до-желта, комнатках, надо бы
ходить медленно, чинно и глубоко кланяясь. Подоконники - сплошь горшки с
цветами: герань, фуксия, малиновый кюшон. Плетеные стулья и половики-до-
рожки плетеные, цветного тряпья.
Просфирня - Елена Алексеевна и дочь у ней - Ира, Ирина Яковлевна.
Брови у них густые, черные, поповские и голос молочный, белый. Этим мо-
лочным голосом говорила Ира в веснущатое лицо Запуса:
- С медом кушайте.
Запус весело водил ладонью по теплому блюдечку:
- Благодарствую.
Дальше Елена Алексеевна, почему-то строго глядя на дочь, спросила:
"долго ли продолжится междоусобица?". Запус ответил, что долго. Елена
Алексеевна хотела спросить об'яснений, а потом, будто невзначай, - про
сына Марка. Но смолчала. Запус тоже молчал, хоть и лежала у него в кар-
мане френча маленькая бумажка о Марке и о другом.
Сказал же про волка и Пимных.
- Никола-то? - жалобно протянула Елена Алексеевна, - какой он ловец,
он все насчет чужого больше... Только слова он такие нашел, что прощают
ему за них. Один, ведь, он...
- Какие слова?..
Тогда Елена Алексеевна достала из ящика толстую книгу рукописного де-
ла с раскрашенными рисунками. Запус, чуть касаясь плеча Иры, наклонился
над книгой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
- Иди.
Сел снова за письменный стол Кирилл Михеич, в окно на постройку смот-
рит. Поликарпыч прошел. Кирилл Михеич крикнул ему в окно!
- Ворота закрой. Вечно этот Артюшка полоротит.
Вспомнил вдруг - капитан Артемий Трубычев и на тебе - Артюшка. Как
блинчик. Надо по другому именовать. Хотя бы Артемий. И про Фиозу забыл
спросить.
В Олимпиадиной комнате с деревянным стуком уронили что-то. Вдруг
громко с болью вскричала Олимпиада. Еще. Бросился Кирилл Михеич, отдер-
нул дверь.
Прижав коленом к кровати волосы Олимпиады, Артюшка, чуть раскрыв рот,
бил ее кнутом. Увидав Кирилла Михеича, выпустил и, выдыхая с силой, ска-
зал:
- Одевайся. В гостиницу переезжаем. Будет в этом бардаке-то.
- То-есть как так в бардаке? - спросил Кирилл Михеич. - Я твоей бабой
торговал? Оба вы много стоите.
- Поговори у меня.
- Не больно. Поговорить можем. Что ты - фрукт такой?
И, глядя вслед таратайке, сказал:
- Ну, и слава богу, развязался. Чолын-босын!..
Вечером он был в гостях у генеральши Саженовой. Пили кумыс и тяжелое
крестьянское пиво. Яков Саженов несчетный раз повторял, как брали "Анд-
рея Первозванного". Лариса и Зоя Пожиловы охали и перешептывались. Ки-
рилл Михеич лежал на кошме и говорил архитектору Шмуро:
- Однако вы человек героинский и в отношении прочих достоинств. Про
жену мою не слыхали? Говорят, спалил Запус Лебяжье. Стоит мне туда с'ез-
дить?
- Стоит.
- Поеду. Кабы мне сюды жену свою. Веселая и обходительная женщина.
Большевиков не ловите?
- На это милицыя есть.
- Теперь ежели нам на той неделе начать семнадцать строек, фундаменты
до дождей, я думаю, подведем.
- Об этом завтра.
- Ну, завтра, так завтра. Я люблю, чтоб у меня мозги всегда копоши-
лись. Я тебе аникдот про одну солдатку расскажу...
- Сейчас дело было?
- Ну, сейчас? Сейчас каки аникдоты. Сейчас больше спиктакли и дикора-
ции. Об'ем!..
Варвара в коротеньком платьице, ярко вихляя материей, плясала на кош-
ме. Вскочил учитель Отчерчи и быстро повел толстыми ногами.
Плясал и Кирилл Михеич русскую.
Генеральша басом приглашала к столу. Ели крупно.
Утром, росы обсыхали долго. Влага мягкая и томящая толкалась в серд-
це. Мокрые тени, как сонные птицы, подымались с земли.
Кирилл Михеич достал семнадцать планов, стал расправлять их по столу
и вдруг на обороте - написано карандашом. Почерк мелкий как песок. Натя-
нул очки, поглядел: инструкция охране парохода "Андрей Первозванный".
Подписано широко, толчками какими-то - "Василий Запус".
Конец первой части.
Книга вторая. Комиссар Васька Запус.
(Продолжение.)
I.
Идя обратно, - с озера, - у пашен, где крупное и твердое жнивье, -
Запус увидал волка. Скосив на-бок голову, волк подбористой рысью пробе-
жал совсем близко. Запус заметил - в хвосте репейники, а один бок в ры-
жей глине.
Запус (так: "репейники, вцепилось, круглое, пуля, убить") дернул руку
к пуговице кобуры. Волк сделал высокий и большой, словно через телегу,
прыжок. Запус тоже подпрыгнул, стукнул каблуками и закричал:
- Ау-ау-ау!..
И дальше, всю дорогу до сеней просфирни, Запус смеялся над растерян-
ным волчьим хвостом:
- Как тряпица!.. Во-о-олк... Во-о-оет!.. Ко-оро-ова!.. Корова, а не
волк, черти! Ха-а-а!.. Тьфу!
Напротив сеней, подле воды, в боте (долбленой лодке) сидел Коля Пим-
ных. Голова у Пимных маленькая, как бородавка, а удилище в руке висело,
как плеть. В садке неподвижно лежали золотисто-брюхие караси, покрытые
кровавыми полосами - точно исхлестанные.
Запус остановился у бота и, глядя через плечи Пимных, спросил:
- Просфирня дома?..
Голос Пимных был гулкий, но какой-то гнилой.
- Мое какое дело? Ступай, узнаешь. Это ты с матросами-то приехал?
Оку-урок! Землю когда мужикам делить будешь, мне озеро в рыбалку вечную
отдай.
- Рыбачишь?..
Пимных встречал Запуса каждый день. Ночами приходил к ферме, где сто-
ял отряд. Со стога, против фермы, долго с пискливым хохотом глядел на
костры. А в деревне, встречая Запуса, задавал чужие вопросы.
- Карась удочку берет, когда шипишка в цвету, знай. Карася счас ловят
сетью али саком, можно ветшей. Ты не здешний?..
- Удочку зачем тебе?
- Это не удочка, а удилище. Только леска для отвода прицеплена, дес-
кать, хожу на рыбалку. Бывает, что отнимают, скажут, буржуй.
- Отымут?.. Кто?
- Все твои, дизентеры. Ты им когда земли нарежешь? Пущай они осядут,
не мешают. Сам-то какой губернии? Я все губернии знаю - Полтавскую, Ря-
занскую, Вобласть царя Донского - атамана Платова... В вашей губернии
как баб боем берут...
Он вдруг широко блеснул белками глаз, пискливо засмеялся:
- В каждой губернии на бабу свой червяк, как на рыбу. - Где бьют, где
щекочут.
Запус повернулся к просфирниным сеням. Пимных, густо сплевывая в во-
ду, бормотал поверья о бабах. Руки у него липко щелкали, точно ощупывая
чье-то потное тело, голос облеплен слюной. Запус обернулся: губы у Пим-
ных были жилистые, крепкие, как молодая веревка.
- Ты, Васелий, к просфирне зачем?..
- В армии тебе надо служить, а не лодырничать.
Пимных прикрыл губы ладонью - нос у него длинный и тонкий, точно па-
лец. Ладонь - в тине, да и весь он из какой-то далекой и неживой тины.
Гнилой гноистый голос:
- Грыжа с рожденья двадцать пять лет идет. Кабы не грыжа, гонялись бы
за мной казаки, как за тобой, никаких... А я по бабам пошел, это легче.
В этих низеньких, с полом, проскобленным до-желта, комнатках, надо бы
ходить медленно, чинно и глубоко кланяясь. Подоконники - сплошь горшки с
цветами: герань, фуксия, малиновый кюшон. Плетеные стулья и половики-до-
рожки плетеные, цветного тряпья.
Просфирня - Елена Алексеевна и дочь у ней - Ира, Ирина Яковлевна.
Брови у них густые, черные, поповские и голос молочный, белый. Этим мо-
лочным голосом говорила Ира в веснущатое лицо Запуса:
- С медом кушайте.
Запус весело водил ладонью по теплому блюдечку:
- Благодарствую.
Дальше Елена Алексеевна, почему-то строго глядя на дочь, спросила:
"долго ли продолжится междоусобица?". Запус ответил, что долго. Елена
Алексеевна хотела спросить об'яснений, а потом, будто невзначай, - про
сына Марка. Но смолчала. Запус тоже молчал, хоть и лежала у него в кар-
мане френча маленькая бумажка о Марке и о другом.
Сказал же про волка и Пимных.
- Никола-то? - жалобно протянула Елена Алексеевна, - какой он ловец,
он все насчет чужого больше... Только слова он такие нашел, что прощают
ему за них. Один, ведь, он...
- Какие слова?..
Тогда Елена Алексеевна достала из ящика толстую книгу рукописного де-
ла с раскрашенными рисунками. Запус, чуть касаясь плеча Иры, наклонился
над книгой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47