- Петербург в брюхо уходит, обомлел от крови. Распадется, на камне
камня не будет, пока не придут туда люди, привыкшие веками к железу и
крови. Зажмут, как тряпицу, это грязное и ленивое племя, обмакнут в ке-
росин и подожгут Европу. Азиат это сделает. Будет Европе, узнала много,
больше не надо ей!..
- Большевики, что ль? - спросила Варвара и еще добавила что-то не
по-русски.
- Никаких большевиков нет. Это солдаты домой хотят... Вот и все
большевики.
Кирилл Михеич, упираясь ладонью в теплую жесть сундука, склонил нем-
ного плечи, спросил:
- Знаю вас не первой день... имя, отчество каки будут?
- Яков... Илья Викторовичи...
- Тамерланом, так хочу понять, думаете... Таких ноне много. Кажыный
человек свою страсть иметь обязан.
Старший брат Илья поджал ноги и, качая тибетейкой, закричал в бас,
об'емисто:
- Никаких страстей у этого грязного, неповоротливого племени, никаких
страстей!.. У татар научились жрать много, да и только брюхо набивать.
Мужик каждый день, хоть у него и сто тысяч капитала, - щи да каша. Чем
богаче, тем жирнее щи да каша. А кроме щей?.. Блины, оладьи - все та-
тарское, все. Пельмени у китайцев научились... Дети такие же растут -
коротконогие и тупые звери! И все мы этим больны, и все за это расплату
понесем от раба, поднявшегося и мстящего за побои, которые мы ему нано-
сили... мало! Держать его с петлей на шее и вести, пока не приведешь,
пока не нарастишь мускулы и лоб не сделаешь в палец. А не удастся - за-
резать, утопить, но не сметь пускать на волю... Живьем нас будут закапы-
вать в землю, ноздри грязью забьют, - тогда поймем...
Яков легонько рассмеялся. Варвара, бороздя кончиком ботинка кошму,
спросила:
- Почему, Кирилл Михеич, не нравятся вам киргизы? Они на лошадях хо-
рошо ездят. Яков, я хочу на лошади кататься.
- Большевики прокатят.
Кирилл Михеич сказал с неудовольствием:
- Одно и умеют, - ездить на лошади. Собаки, и больше слов им никаких
нету. Крови-то они больше русских боятся.
Старуха-генеральша в дверях по-мужски перешагнула через порог, сказа-
ла:
- В какие места меня завезли?.. Азия, Азия. Умрешь, поплакать некому.
Архитектор идет, тоже азиатец... Знала бы, не поехала ни за что. На Кав-
казе черкесы красивее, а здесь - не лицо, комок растоптанной грязи ка-
кой-то...
- Карамель твои черкесы.
- Все-таки!..
Мать с дочерью заспорили. Братья тоже говорили между собой. Кирилл
Михеич вздыхал. Через все комнаты несло бараниной и луком.
Шмуро, пригибаясь, вошел в комнату. Вытер мокрые усы, огляделся и
спросил торопливо:
- Здесь все свои? - Прислонившись к стене, махая шлемом от подбородка
к груди, сказал, глотая слюну: - Во-первых, протоиерей Степан утоплен в
мешке сегодня утром. Тело еще не найдено. Во-вторых, Матрен Евграфыч и
Леонтьев арестованы, час назад. Пришли четыре матроса и увели, даже чаю
не дали напиться.
Генеральша рыхло опустилась рядом с Кириллом Михеичем. Мелкими, как
горох, крестиками крестилась, бормотала... Офицеры вскочили и тоже вста-
ли вдоль стены. Одна Варвара лежала, по кошачьи заглядывая в лица.
- Необходимо, господа, скрыться. Протоиерей, чорт бы его драл, всех
выдал. Перетрусил... Все равно не спасся.
Он вдруг заплакал. Генеральша, взглянув на него, широко разевая рот,
закричала:
- Кровопийцы!.. Я вам говорила не уезжать!.. Что вам здесь понадоби-
лось!
Варвара притворила дверь. Рот у генеральши хлюпал, на платье текла
слюна. Десны открылись. Всхлипывая, Шмуро ощупывал для чего-то карманы:
- Зачем я в эту авантюру влез. Все Отчерчи... Неужели, господа,
нельзя найти места? Пикеты, говорят, вокруг города. Кирилл Михеич, куда
вы? Вы же здешний, вы должны знать.
Генеральша, ища образ сузившимися глазами, попеременно то молилась,
то ругалась густой, еще не потерянной, руганью. Кожа собралась к ушам,
нос удлинился и обмок.
Кирилл Михеич отвел локтем подскочившего Шмуро и, плотно притворив
дверь, на крыльце вдруг вспомнил - шляпа осталась там... Здесь догнала
его Варвара и тряся за руку, проговорила:
- Ничего. Они психопаты. Вам трудно здесь жить?..
Кирилл Михеич протянул к ней руку. Она еще раз пожала. Она повторила
растерянно:
- Ничего. Жена у вас красивая.
Хотел было пройти к старику, но увидал на улице Пожилову, и за ней -
Лариса и Зоя. Кирилл Михеич свернул в постройку и сел на кирпичи, где
уже однажды разговаривал с Запусом.
Пожилова искала в дому и мастерской, а он сидел и слушал разговор
двух девиц. Одна, по голосу - Лариса, царапала зонтиком кирпичи и спра-
шивала:
- Почему у них всегда ярче платья, чем у нас, и духи крепче? На муж-
чин, наверное, это действует сильнее.
- Хоть и проститутки, а платьев у них больше, чем у нас.
- Тяжело, наверное, с каждым спать.
- Попробуй.
Девицы рассмеялись тихонько, совсем просто.
- С мельницы выгонят, пойдем туда. Ты бы пошла?
- Я бы пошла. Только не в нашем городе. Здесь все знакомые ходят.
Стыдно будет. У нас тело крепкое, много дадут.
- Туда, я у рабочих слышала, и Франциск ходит.
- Маме надо сказать.
Они опять рассмеялись.
- А муж у Фиозы Семеновны, говорят, там часто бывает. Перины вытащат
в залу и на перинах пляшут.
Зашебуршал песок и напуганный голос Пожиловой проговорил:
- Не нашла. Здесь где-то был, и лешак унес. Отец говорит: Фиоза в Ле-
бяжье уехала. Догонять, может, побежал.
- В Лебяжье? А пикеты?
- Ей что? Она с комиссаром-то - берег да вода. Пропустят. Это у нас
мельницы отнимать можно, скот тоже бери, а ихнее тронут разве? Сперва
фершала кормила, а тут...
И, заметив выскочившего из простенка Кирилла Михеича, замолчала. До-
чери фыркнули, махая зонтиками, выскочили за ворота и с хохотом побежали
по улице. Пожилова оправила шаль и, выпрямив хребет, пошла к мельнице
степенно и важно.
А Кирилл Михеич, вырывая путавшиеся меж сапог полы, вбежал в мастерс-
кую и, стуча крепким кулаком о верстак, закричал:
- Ты что, старый чорт, какое имел право Фиозу отпускать? Велел я те-
бе? Я здесь хозяин, али нет? Пока не отняли мое добро - не сметь тро-
гать... Убью, курвы!..
Поликарпыч отряхнул медленно бородку и, словно радуясь, указал на Ар-
тюшку:
- Я тут не при чем. Это его штука.
Артюшка затянулся папироской, сплюнул на край табурета и, сапогом
стирая слюну, сказал:
- Не откусят. Тебе хватит. Явится, Михеич. А в Лебяжье я с ней ци-
дульку черканул. Я отвечаю. За все, и за нее тоже.
Он вытянул ноги и, глядя в запылившееся синее окно, зевнул:
- Слышал? Попа утопили, а он других за собой тянет. У Пожиловой
мельницу отняли, и еще... Запус на усмиренье, в станицы едет. Да!
- Вишь, - а ты ругаешься, - сказал Поликарпыч, щепочкой почесывая за
ухом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47