- За такие дела у нас... - Он, подмигнув, чмокнул реденькими губами:
- я только для знакомства.
- Может, мои отдать? - сказал Кирилл Михеич.
- А отдай, верна. Лучше, парень, отдай. Возьмут да и кончут, - бог их
знат, какому человеку достанутся... сапоги-то ладные. Я вот гвоздь дер-
гаю для хозяйства, тоже в цене... а тут лежит зря, гниет.
- Подводу мы в город достанем?
- Подводу? Не. Подводы все мобилизованы, в поход пошли, с пареньком
этим, с Васькой комиссаром, казаков бить. Ты уж пешком иди, коли такое
счастье выпалило. Мне бы вас выпускать не надо, - коли вы конокрады,
тогды как, а? А я, поди, скажу - убегли и никаких. Ты не думай, што я на
сапоги позарился, - я бы и так их мог взять, очень просто. Я из жалости
пустил... А потом, раз вы нужные люди, они бы вас перед походом пристре-
лили. Лучше вам пешком, парень. Скажу убегли, а убьют в дороге, - тоже
дело не мое... Пинжаки-то вам больно надо, я пинжаков не ношу, у меня
сын с хронту пришел...
- Пошли, - сказал Кирилл Михеич. - Ноги закоченели.
Сквозь холодную и твердую грязь - порывами густые запахи земли - на
лицо, на губы. Прошли не больше версты они, вернулись. Нога словно кол,
- не гнется. А в головах - озноб и жар.
Верно, - никто в селе не дал подводы: боятся перед миром. Просфорнина
дочь Ира подарила им рваные обутки брата. Просфорня, вспомнив сына, зап-
лакала. Еще Ира принесла кипу бумаги:
- Заверните, будет ноге теплее.
- Знаю, сам в календарных листках читал: бедняки в Париже для теплоты
ноги в бумагу завертывают. А когда от такой грязи плаха даже насквозь
промокает - на чорта мне ее?
И все-таки взял Шмуро газеты под мышку.
После теплого хлеба просфорни - широки и тяжелы степные дороги. Пока
был за селом лесок - осина да береза, - держалась теплота в груди; мимо
- лесок, как муха, мимо - запахи осенних стволов медвяные. Под ноги -
степь. За всем тем степным: - бурьяном, крупнозернистым песком, мелким,
как песок, зверем и, где-то далеко за сивым небом, снегами, - печаль не-
исцелимая, неиссякаемая, как пески. Тоска. Боль - от пальцев, от сустав-
чиков, и дробит она о мелочи, щепочками все тело, все одервеневшее мясо.
Шли.
Пощупал Кирилл Михеич газеты у Шмуро. И не газеты нужны бы, а чело-
век, тепло его.
- Куда тебе ее?
- Костер разожгу.
- Из грязи? На степи человек - как чирий, увидят, убьют. Свернем луч-
ше с дороги.
- Куда? Плутать. И-их!.. Сидели бы лучше дома, Кирилл Михеич, а то -
бабу искать. Бабу вашу мужики кроют... Искатели!.. Меня тоже увязало.
Никогда я вам этого простить не смогу, хотя бы отец родной были.
Кирилл Михеич, бочком расставляя ноги, шею тянул вперед. Архитектор
Шмуро шел сзади и следы ног его давил своими:
- Революция бабья произошла. Баба моя от мужиков взята, - к мужикам и
уйдет, кончено. У бабы плоть поднялась, ушла. Каждая пойдет к своему
месту, а мы будем думать - само устроилось. Ране баба шла на монету, те-
перь на тело пойдет... Кому против мужицкого тела конкулировать? Мужик
да солдат - одно... Кончено. Старики об этом бабьем бунте говорили, я не
верил.
- Предрассудок. Любовь у вас случилась.
- В Пермской губернии от крепостного права умные старики остались...
Вязкий, все дольше, длиннее след Кирилла Михеича. Раздавить его труд-
нее, надо ногу тянуть. Со злостью тянет ногу Шмуро, размазывает.
- Как в такое время одному человеку жить - хуже запоя ведь!..
- В большевики идите, баб по карточкам давать будут.
Верхом навстречу - казак. Нос широкий - от бега ли, от радости ли -
ал. Чуб из-под красно-околышной фуражки мокр от пота. От лошади тепло, и
сам казак, теплый и веселый, орет:
- Матросы с казаками братуются! Ворочай назад, битва отменена, подмо-
га не требуется... Павлодар-то под Советской властью, Ваську комиссара
над всей степной армией командером выбрали... Атамана Артюшку Трубачева
собственноручно в Иртыш сбросил!.. Во-как, снаружи!..
Заткнул нагайку за опояску, сплюнул и поскакал.
Лег Кирилл Михеич тут же, подле дороги, в полынь, ноги скорчил, зас-
тонал:
- Господи, Господи, прости меня и помилуй!
А в следы его, последние перед полынью, встал архитектор Шмуро. Зло-
радно посмотрел в грязную серенькую бороденку подрядчика:
- Дождался? Комиссаров тебе на квартиру принимать, женой потчивать?
Из-за вас, сиволапые стервы, некультурная протоплазма, погибаем!..
Казак скакал далеко, у лесочка. Кирилл Михеич не шевелился, дышал он
хрипло и быстро.
"Помирает" - подумал Шмуро, а вслух сказал:
- Вот человек хочет итти к богу, как к чему-то реальному, а я стою
рядом и не верю в бога... Кирилл Михеич!
VIII.
"Павлодарский Вестник", газета казачьего круга, сообщила о приезде
инженера Чокана Балиханова с важным поручением от Центрального Прави-
тельства.
В это же день расклеили по городу на дощатых заборах, на стенах дере-
вянных домов списки кандидатов. В Городскую Думу. Рядом со списками -
синяя афиша, и на ней: "Долой правительство Керенского! Вся власть сове-
там!". Ниже этого списка рабочих кандидатов в Городскую Думу, а на пер-
вом месте:
--------T-----------------T-----------T-----------T---------------------¬ :N N :Имя, отчество и :Род занятий:Род занятий:Местожительство в : :по :фамилия. :в данное :до :данное время. : :порядку: :время. :революции. : : +-------+-----------------+-----------+-----------+---------------------+ :1. :Василий Антонович:Комиссар :Матрос. :Сельско-хоз. ферма на: : :Запус. :Рев. Штаба.: :уроч. Копой, Павл. у.: : : : : :Семип. обл. :
Полномочий от центра Чокан Балиханов не имел. Был он в голубоватой
форме с множеством нашивок. Черные жесткие волосы острижены коротко, а
глаза узкие и быстрые, как горные реки. Происходил он из древних кир-
гизских родов ханов Балихановых.
Полдень. Стада в степи грызут оттаявшие травы. Глухие, осенние, они
скупы, словно камень, эти травы.
Чокан Балиханов и атаман Артемий Трубычев пришли с заседания комитета
общественной безопасности, в гостиницу. Владелец гостиницы, немец Шмидт,
спросил почтительнейше:
- Из уезда слухи различные плывут, на заборах различные афиши, -
пройти в вашу комнату не разрешите?
- Успокойтесь, успокойтесь, - сказал Балиханов, - катайтесь на своем
иноходце. Ходу переливного иноходец... какие есть в степи кони... ах!
Так и прошел в комнаты, полусощурив длинные глаза.
Олимпиада разливала чай. Женщин Балиханов, как все азиаты, любил пол-
ных, чтобы мясо плыло, как огромное стадо с широкими и острыми запахами.
Олимпиада ему не нравилась.
- Я в степь еду, - сказал Балиханов и, вспомнив, должно быть, кумыс,
охватил чайное блюдечко всей рукой.
- Джатачники к большевикам переходят. Или у вас, действительно, есть
поручения из центра к киргизам?
- Это казаки трусят Запуса и лгут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47