- Первой гильдии Афанасий Семенов приперся!..
И завыли:
- У-у... - прямо волчьим злым воем на седую семеновскую голову. Вот
она где слеза-то соленая сказывается...
- Мельник Терешка Куляба...
- С дяньгой? Гони-и!..
И погнали криком, визгом, свистом по скрипучим сходням под скобку
скобленую упрямую голову. Вот они жернова-то какие, мелют!..
- Самсониха, а? Шерсть скупать явилась?..
- Надо тебя постричь, суку!..
Сухие как шерсть, длинные в черном самсонихины косточки тоже на сход-
нях. Терпи, мученицы терпели, а ты тоже кой-кого - глоданула... Кровь в
щеках поалела, а ноженьки подползают под туловище - мало крови. Ничего,
отдашь и отойдет.
- Крылов! Крылов! Мануфактурщик!..
Подняли с песка желтые клювы, заклекотали, даже сходни трещат.
- Давай деньгу!..
- Гони народну монету!..
- Их-ии-хьих... тю-тю-тю...
- Сью-ю... и... и... юююю... ааую... ______________
*1 Горькая Линия - цепь казачьих поселков вдоль Иртыша.
Рыжими кольцами свист - от яра на сходни, со сходен на пароход. Кас-
сир в каюте пишет в приеме квитанции. На кассире, конечно, фуражка и на
гимнастерке помимо револьвера - красная лента.
Царапая дерево саблей с парохода, - сходнями, - идет на лошадь Запус.
Ему - один пока имеющийся, триста лет ношеный, крик:
- Урр-ра-а-а!
И раздавив царское - "р" - повисли:
- А-а-у-а-а...
(Ничего - время будет, другое научатся кричать. Так думает Запус. А
может и не думает.)
Обернулся здесь сутуловатый старичок Степан Гордеевич Колокольщиков,
- борода, продымленная табаком (большие табачные дела делает), и глазом
больше, чем губами, сказал:
- Сейчас резать пойдут.
Спросил Кирилл Михеич:
- Пошто?
Втиснул бороду в сюртук, табаком дыхнул:
- А я знаю?.. Поревут, поревут, да и пойдут резать. Кричать надоест и
вырежут. И не однако на сходнях, а и в городе вырежут. Поголовно.
Подвинулся на два шага (один освободился плательщик) - пальцем клюнул
к песчаному жаркому яру, тихонько бородой погрозился:
- Обожди... придется и над тобой надсмеяться... посмеемся.
Как-будто на минуту легче Кириллу Михеичу, - повторил и поверил:
- Посмеемся...
Еще на два шага. Ощупал в кармане золото - не украли бы? А кто укра-
дет, люди все рядом именитые - купеческие. Дурной обык карманы щупать...
Золото же в кармане лежало, потому - прошел слух, не принимают конт-
рибуцию бумажными, золото требуют. У всех в одном кармане мокрое от пота
золото, а в другом влажные от золотого пота ассигнации - перещупанные...
Еще на два шага.
- Двигается?
- Сейчас быстрее.
- Пронеси ты тучу мороком, Господи...
Под вечер, на другой день косоплечий с длинными запыленными усами
подскакал к пароходу казак. Немножко припадая на левую, прошел в каюту.
И голос у него был косой, вихлявый и неразборчивый. Глядя напуганно под
опрятные искусственные пальмы, полированный коричневый рояль, рассказы-
вал чрезвычайной тройке (был здесь и Запус), что штаб организованного
капитаном Артемием Трубычевым восстания против большевиков, - находится
в поселке Лебяжьем. В штабе, кроме Трубычева, - поручик Курко, - рот-
мистр Ян Саулит и еще казаки из войскового круга. И с недовольствием
глядя на опадающую с штанов на чистый ковер желтую широкую пыль, назвал
еще восемь фамилий: братья Боровские, Филипп и Спиридон, Алексей Пестря-
ков, Богданов и Морозов, Константин Куприянычев, Афанасий Сизяков и Ва-
силий Краюкин. Потом чрезвычайная тройка поочередно крепко пожала казаку
руку.
Казак затянул крепче подпругу и поскакал обратно. Через час патруль
красногвардейцев нашел его близ города у мельницы Пожиловой. Шея у него
была прострелена и собака с рассеченным ухом нюхала его кровь.
Кирилл Михеич увидал Пожилову под вечер. Он бродил поветью и щупал
ногой прогнившие жерди. Пожилова, колыхая широкими свисшими грудями в
черном длинном платье, бежала сутулясь по двору. Было странно видеть ее
в таком платье бегущей, словно бы поп в полном облачении в ризе ехал
верхом.
Она, добежав до приставленной к повети лестнице, крепко вцепилась в
ступеньки из жердей.
- Убьют... разорят... - с сухим кашлем вытянула она. - Ты как дума-
ешь, Кирилл Михеич?
Кирилл Михеич, ковыряя носком прелую солому, спросил:
- Мне почем знать?
От ворот подвинулись дочери Пожиловой - Лариса и Зоя, обе в мать: ши-
рокогрудые, с крестьянским тяжелым и объемистым мясом.
- Я что могу сделать. - Он подумал про сидевшего в мастерской Артюшку
и добавил громко: - У меня самого шея сковырена. Ведь не вы убили? Нече-
го бояться, на то суд.
- Нету суда.
Дочери в голос повторили то же и даже взялись за руки. Пожилова, при-
жимая щеку к жерди, заплакала. Кирилл Михеичу неловко было смотреть на
них вниз с повети, да и отсюда почему-то нужно было их утешать...
- Пройдет.
- Лежит он в десяти саженях и пулей-то ко мне повернут.
- Какой пулей?
- Дырой в шее. Франциск и заметил первый. Толку никакого не было,
знать притащили убитого... Говорят: из твоей мельницы стреляли.
Франциск - пленный итальянец - жил на мельнице не то за доверенного,
не то за хозяина. Пожилова везде водила его с собой и все оправляла чер-
ные напомаженные волосы на его голове. Рассказывали о частых ссорах ма-
тери с дочерями из-за итальянца.
- На допросе была. Только что поручителей нашли голяков, отпустили.
Заступись.
- Большевик я, что ль?..
- Не большевик, а перед Запусом-то походатайствуй. Некому стрелять.
Сожгут еще мельницу. А тут ветер в крыло, робить надо. Скажи ты, ради
Бога...
- Ничего я не могу. У меня все тело болит.
Он, чтоб не глядеть на женщин, посмотрел вверх на зеленую крышу фли-
гелька, на новую постройку, на засохшие ямы известки и вдруг до тошноты
понял, что это уходит как старая изветшалая одежда.
Кирилл Михеич сел на поветь, прямо в прелое хрупкое сено и больше не
слышал, что говорили женщины.
Он, вяло сгибая мускулы, спускался, и на земле как будто стало легче.
Мигали сухожилья у пятки, а во всем теле словно там на повети на него
опрокинулся и дом, постройка... выдавило...
Фиоза Семеновна, подавая связанного петуха, сказала:
- Заруби. Да крылья не распусти, вырвется... Чего губа-то дрожит, все
блажишь?
Кирилл Михеич подтянул бородку.
- Уйди... Топор надо.
Маленький солдатский топорик принесла Олимпиада. Как-то притиснув его
одной кистью, вонзила в бревно. Пощупала на бревне смолу, присела рядом
с топором. Кирилл Михеич с петухом под мышкой стоял перед ней.
- Казаки восстанье подняли, слышал? - как будто недоумевая, сказала
она.
- Ничего не знаю.
Олимпиада кончиками пальцев погладила обух топора:
- Все шерсть бьете. Шерсто-обиты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47