Одного из них он узнал — тот самый бровастый старик с хищным носом. Двух других он видел впервые. Таня ослепительно улыбнулась, незаметно ткнула Рафаловича в бок и прошептала:
— Повторяй за мной: «Гуд ивнинг, джентльмен...»
— ...Гуд ивнинг, джентльмен!
— И быстрым шагом в дальний конец, в кресло.
— И быстрым шагом...
— Заткнись, идиот!..
Она повернулась к остальным и защебетала на ходу. Рафалович разобрал слова «синьор Финнелихт» и что-то вроде «инкогнито».
Все расселись вокруг стола. Внушительного вида толстяк с висячими усами обернулся к бровастому старику, что-то тихо спросил. Тот кивнул, толстяк откашлялся и, глядя на Рафаловича, заговорил густым хриплым басом. Таня деловито раскрыла блокнот и принялась там царапать. Рафалович заглянул в блокнот и увидел на чистой странице весьма приблизительное изображение черепа и костей. Толстяк продолжал говорить, помогая себе руками.
— Что это он? — не выдержав, спросил Рафалович. Таня подняла голову и заговорила негромко, но энергично:
— Синьор Скалли мой дядя самых честных правил.
Когда не в шутку. Занемог он уважать, синьор Скалли, себя заставил и лучше. Выдумать не мог его пример...
— Что за бред!
— Ничего не бред. Важно наклони голову, покажи, что понимаешь. Ну?!
Рафалович медленно, с достоинством кивнул.
— Не на меня смотри, на него, на толстяка. И отвечай мне.
— Что отвечать-то?
— То же самое. Его пример другим наука, но...
— Боже мой, какая скука...
— Весомей, не части, не блей. И паузы делай посреди строки.
Она чувствительно придавила ему носок ботинка острым каблуком. Он вздрогнул и громко, недовольно произнес:
— С больным сидеть и день, и ночь... Э-э, не отходя, так сказать...
— Умница! Еще чего-нибудь, но обязательно вставь «синьор Скалли».
— Мы, э-э, достигнем взаимопонимания, безусловно, синьор Скалли. А не хрена ли? Чем меньше женщину мы любим.... Мсье, же не манж па сие жур!
Брови толстяка изумленно поползли вверх. Тощий старик нахмурился. Третий, молодой и смазливый, хранил невозмутимую рожу. Таня метнула на Рафаловича испепеляющий взгляд, но тут же звонко рассмеялась и вновь залопотала что-то на непонятном языке. Трое иностранцев переглянулись и, не сговариваясь, расхохотались. Хохотали долго, шлепали ладонями по столу, по спинам друг друга. Молодой залез под стол, извлек черный дипломат с никелированными застежками, придвинул толстяку, тот кивнул и двинул дипломат обратно. Молодой взялся за ручку, встал, подошел к Рафаловичу и с поклоном положил портфель перед ним.
— Открой, — тихо сказала Таня. Он послушно щелкнул замочками и откинул крышку. Доллары. Тугие пачки сотенных в банковских упаковках.
— Пересчитай, — сказала она. — Должно быть ровно двадцать пять пачек. Четверть миллиона.
— Да уж знаю, не учи ученого! — неожиданно для самого себя огрызнулся он. Вид больших денег придал сил, даже глаза заблестели.
Таня пожала плечами и снова обратилась к присутствующим в зале. Те закивали головами, молодой отошел к дверям, что-то сказал, и тут же вошла длинноногая кудрявая девица в красном мини-платье с серебряным подносом в руках. На подносе стояли пять высоких бокалов с шампанским. Девица принялась обходить стол.
— Сложи деньги, закрой портфель, — сказала Таня Рафаловичу. — Потом возьми бокал, скажи что-нибудь торжественное. Обязательно вставь «синьор Скалли», «синьор Доменгини» и «Оберску лимитед». Запомнил?
Тогда вперед.
Рафалович откашлялся.
— Я... это самое... Союз нерушимый, товарищи, республик свободных, синьор Скалли, навеки сплотила, синьор Доменгини, великая Русь и Оберску лимитед! Ура, господа!
— Си, си, Оберску лимитед! — радостно подхватил толстяк.
— Теперь отхлебни два-три глотка, поставь бокал, возьми портфель и на выход! — скомандовала Таня. — И никаких улыбок, никаких рукопожатий, понял!
Она что-то сказала иностранцам, подхватила Рафаловича и повлекла его к дверям. На выходе он обернулся. И увидел, что старик, хищно ощерившись, явственно ему подмигнул.
До машины добрались без приключений. Тед почтительно распахнул дверцу, принял из его рук дипломат с деньгами, передал Тане, которая на этот раз села рядом с шофером.
— Получилось, — не оборачиваясь, сказала она. — Спасибо, Фаллос.
— Я... я тебя ненавижу! — неожиданно выкрикнул он.
— Это твое право...
Дальнейший путь проделали в молчании. Под конвоем Теда Рафалович поднялся в отведенную ему комнату и сразу рухнул на кровать. В дверях щелкнул замок. Минут через десять щелкнул снова... Невидимая рука поставила на пол прикрытый салфеткой поднос, и дверь вновь закрылась. «Не подойду», — решил Леонид — и тут же спрыгнул с кровати, подошел, сдернул салфетку. Три розовых бархатистых персика, длинный сэндвич — половина французского батона, масло, черная белужья икра. Бутылка. «Шато-лафит», — прочел он на этикетке. Небольшая серебряная салатница, прикрытая крышечкой. Рафалович хмыкнул, приподнял крышку. На дне салатницы лежала, скорее всего, одна из тех пачек, которыми был набит черный дипломат.
— Тьфу на вас! — пробормотал Рафалович. — В доме врага...
Но жрать хочется. И перед кем держать принципы, в пустой-то комнате? Пачка перекочевала во внутренний карман, в одной руке оказался батон, в другой — стакан с лафитом. Надо же, суки, как его вкусы угадали! За стеной заиграл Моцарт...
— Ты спал? Извини...
— Какое там спал.
— Если хочешь, спускайся вниз. Выпьем. Я одна. Собственно, одну бутылку он уже уговорил. Почему бы не вторую? Тем более что даже не знаешь, придется ли еще когда-нибудь...
— Вот и все. В четыре заедет Тед, отвезет тебя на летное поле. Утречком будешь в своем Монако. А через месяц-другой забудешь наше маленькое приключение, как дурной сон.
Таня лениво потянулась к фигурной бутылочке «Луи-Трез», стоящей между ними на низком столике, плеснула себе на донышко бокала.
— Дурной сон, — повторил Рафалович. — А что я Лильке скажу?
— Объясни, что неожиданно подвернулся быстрый и выгодный гешефт. Тем более что для тебя так оно и было. Как бы ты ни был крут у себя там, в Союзе...
— В России, — автоматически поправил он.
— Ну да, в России, конечно. Двадцать тысяч гринов за день работы...
— Десять, — снова перебил он.
— Извини. Вон там, на каминной полке. Потом возьмешь.
Рафалович посмотрел на Таню и с горечью спросил:
— Так зачем надо было ломать всю эту комедию? Чувства изображать, в горы меня тащить, дурью накачивать... — Он скривился, будто лимон проглотил. — Я бы и в зрячую тебе подыграл, за такие-то гонорары.
— Подыграл бы, говоришь? А в какой, по-твоему, игре?
— Ну, я не знаю... Афера. Масштабная грамотная афера. Вы со старичком красиво кинули этого жирного лоха...
— Скалли-то? Это так, побочный сюжет.
— Ни фига ж себе побочный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Повторяй за мной: «Гуд ивнинг, джентльмен...»
— ...Гуд ивнинг, джентльмен!
— И быстрым шагом в дальний конец, в кресло.
— И быстрым шагом...
— Заткнись, идиот!..
Она повернулась к остальным и защебетала на ходу. Рафалович разобрал слова «синьор Финнелихт» и что-то вроде «инкогнито».
Все расселись вокруг стола. Внушительного вида толстяк с висячими усами обернулся к бровастому старику, что-то тихо спросил. Тот кивнул, толстяк откашлялся и, глядя на Рафаловича, заговорил густым хриплым басом. Таня деловито раскрыла блокнот и принялась там царапать. Рафалович заглянул в блокнот и увидел на чистой странице весьма приблизительное изображение черепа и костей. Толстяк продолжал говорить, помогая себе руками.
— Что это он? — не выдержав, спросил Рафалович. Таня подняла голову и заговорила негромко, но энергично:
— Синьор Скалли мой дядя самых честных правил.
Когда не в шутку. Занемог он уважать, синьор Скалли, себя заставил и лучше. Выдумать не мог его пример...
— Что за бред!
— Ничего не бред. Важно наклони голову, покажи, что понимаешь. Ну?!
Рафалович медленно, с достоинством кивнул.
— Не на меня смотри, на него, на толстяка. И отвечай мне.
— Что отвечать-то?
— То же самое. Его пример другим наука, но...
— Боже мой, какая скука...
— Весомей, не части, не блей. И паузы делай посреди строки.
Она чувствительно придавила ему носок ботинка острым каблуком. Он вздрогнул и громко, недовольно произнес:
— С больным сидеть и день, и ночь... Э-э, не отходя, так сказать...
— Умница! Еще чего-нибудь, но обязательно вставь «синьор Скалли».
— Мы, э-э, достигнем взаимопонимания, безусловно, синьор Скалли. А не хрена ли? Чем меньше женщину мы любим.... Мсье, же не манж па сие жур!
Брови толстяка изумленно поползли вверх. Тощий старик нахмурился. Третий, молодой и смазливый, хранил невозмутимую рожу. Таня метнула на Рафаловича испепеляющий взгляд, но тут же звонко рассмеялась и вновь залопотала что-то на непонятном языке. Трое иностранцев переглянулись и, не сговариваясь, расхохотались. Хохотали долго, шлепали ладонями по столу, по спинам друг друга. Молодой залез под стол, извлек черный дипломат с никелированными застежками, придвинул толстяку, тот кивнул и двинул дипломат обратно. Молодой взялся за ручку, встал, подошел к Рафаловичу и с поклоном положил портфель перед ним.
— Открой, — тихо сказала Таня. Он послушно щелкнул замочками и откинул крышку. Доллары. Тугие пачки сотенных в банковских упаковках.
— Пересчитай, — сказала она. — Должно быть ровно двадцать пять пачек. Четверть миллиона.
— Да уж знаю, не учи ученого! — неожиданно для самого себя огрызнулся он. Вид больших денег придал сил, даже глаза заблестели.
Таня пожала плечами и снова обратилась к присутствующим в зале. Те закивали головами, молодой отошел к дверям, что-то сказал, и тут же вошла длинноногая кудрявая девица в красном мини-платье с серебряным подносом в руках. На подносе стояли пять высоких бокалов с шампанским. Девица принялась обходить стол.
— Сложи деньги, закрой портфель, — сказала Таня Рафаловичу. — Потом возьми бокал, скажи что-нибудь торжественное. Обязательно вставь «синьор Скалли», «синьор Доменгини» и «Оберску лимитед». Запомнил?
Тогда вперед.
Рафалович откашлялся.
— Я... это самое... Союз нерушимый, товарищи, республик свободных, синьор Скалли, навеки сплотила, синьор Доменгини, великая Русь и Оберску лимитед! Ура, господа!
— Си, си, Оберску лимитед! — радостно подхватил толстяк.
— Теперь отхлебни два-три глотка, поставь бокал, возьми портфель и на выход! — скомандовала Таня. — И никаких улыбок, никаких рукопожатий, понял!
Она что-то сказала иностранцам, подхватила Рафаловича и повлекла его к дверям. На выходе он обернулся. И увидел, что старик, хищно ощерившись, явственно ему подмигнул.
До машины добрались без приключений. Тед почтительно распахнул дверцу, принял из его рук дипломат с деньгами, передал Тане, которая на этот раз села рядом с шофером.
— Получилось, — не оборачиваясь, сказала она. — Спасибо, Фаллос.
— Я... я тебя ненавижу! — неожиданно выкрикнул он.
— Это твое право...
Дальнейший путь проделали в молчании. Под конвоем Теда Рафалович поднялся в отведенную ему комнату и сразу рухнул на кровать. В дверях щелкнул замок. Минут через десять щелкнул снова... Невидимая рука поставила на пол прикрытый салфеткой поднос, и дверь вновь закрылась. «Не подойду», — решил Леонид — и тут же спрыгнул с кровати, подошел, сдернул салфетку. Три розовых бархатистых персика, длинный сэндвич — половина французского батона, масло, черная белужья икра. Бутылка. «Шато-лафит», — прочел он на этикетке. Небольшая серебряная салатница, прикрытая крышечкой. Рафалович хмыкнул, приподнял крышку. На дне салатницы лежала, скорее всего, одна из тех пачек, которыми был набит черный дипломат.
— Тьфу на вас! — пробормотал Рафалович. — В доме врага...
Но жрать хочется. И перед кем держать принципы, в пустой-то комнате? Пачка перекочевала во внутренний карман, в одной руке оказался батон, в другой — стакан с лафитом. Надо же, суки, как его вкусы угадали! За стеной заиграл Моцарт...
— Ты спал? Извини...
— Какое там спал.
— Если хочешь, спускайся вниз. Выпьем. Я одна. Собственно, одну бутылку он уже уговорил. Почему бы не вторую? Тем более что даже не знаешь, придется ли еще когда-нибудь...
— Вот и все. В четыре заедет Тед, отвезет тебя на летное поле. Утречком будешь в своем Монако. А через месяц-другой забудешь наше маленькое приключение, как дурной сон.
Таня лениво потянулась к фигурной бутылочке «Луи-Трез», стоящей между ними на низком столике, плеснула себе на донышко бокала.
— Дурной сон, — повторил Рафалович. — А что я Лильке скажу?
— Объясни, что неожиданно подвернулся быстрый и выгодный гешефт. Тем более что для тебя так оно и было. Как бы ты ни был крут у себя там, в Союзе...
— В России, — автоматически поправил он.
— Ну да, в России, конечно. Двадцать тысяч гринов за день работы...
— Десять, — снова перебил он.
— Извини. Вон там, на каминной полке. Потом возьмешь.
Рафалович посмотрел на Таню и с горечью спросил:
— Так зачем надо было ломать всю эту комедию? Чувства изображать, в горы меня тащить, дурью накачивать... — Он скривился, будто лимон проглотил. — Я бы и в зрячую тебе подыграл, за такие-то гонорары.
— Подыграл бы, говоришь? А в какой, по-твоему, игре?
— Ну, я не знаю... Афера. Масштабная грамотная афера. Вы со старичком красиво кинули этого жирного лоха...
— Скалли-то? Это так, побочный сюжет.
— Ни фига ж себе побочный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119