Она словно околдовала, зачаровала женщину. Элеонора сразу же подпала под обаяние этого места, расслабилась. Сердце, унявшись, забилось ровнее и глуше. Доктор Шпицфогель тем временем пересек комнату и распахнул гардероб. Элеонора следила глазами за его передвижениями, и в поле ее зрения попали висевшие на стене картины. В основном пасторальные сценки – голубое небо над холмами и долами, а там овечки, нимфы, фавны, крылатый херувим, таящиеся в лесной тени феи. Благодаря этим картинам комната выглядела еще более нереальной, сказочной. Безотчетно Элеонора припомнила экзотическое слово «сераль» и подивилась, зачем пришла сюда.
– Прошу, – доктор Шпицфогель уже стоял перед ней, набриолиненные волосы и нафабренные усы матово светились в отблеске свечей, бледное шелковое одеяние трепетало в его протянутых руках, словно призрак.
– Вы должны снять с себя всю одежду и облачиться вот в это. Воспользуйтесь гардеробом, располагайтесь, как вам удобно. А затем – будьте добры, лягте на этот стол и расслабьтесь, мечтайте о чем-нибудь приятном, только самые прекрасные мысли, – он улыбнулся и, кажется, опять подмигнул – или это была игра света? – и вот он уже скрывается за дверью:
– Скоро я вернусь, и мы приступим – ja ?
Элеонора поспешно переоделась, боясь, как бы ее не застали врасплох. Глуповато как-то вышло с нижним бельем, то бишь с его отсутствием – могла бы нацепить на себя хоть железный корсет, и все равно никто бы об этом не узнал. Одежда, выданная доктором, имела разрезы по бокам, и Элеонора вновь ощутила странное возбуждение, как прежде от прикосновения блузки к обнаженным соскам. Она легла на спину на мягкую ткань стола, опустила голову на подушку, прикрыла глаза в ожидании. Ничего не выйдет. Она слишком напряжена. Что это за процедура? Что он станет с ней делать? Элеонора постаралась расслабить мускулы, один за другим, начиная с пальцев на ногах и постепенно продвигаясь выше. К тому времени, когда Элеонора добралась до бедер, она уже настолько расслабилась (этому, вероятно, способствовала жара, запах благовоний, однообразие картин на стенах, с вечно погружающимися в воду нимфами), что заметила присутствие доктора в комнате, только когда он положил руки ей на живот, самый низ живота.
Руки врача покоились на ее теле – не двигались, не сжимали, не пытались массировать, но эти ладони были горячими, излучающими энергию, в точности как говорила Вирджиния. Элеонора плотно зажмурила глаза, изо всех сил стараясь расслабиться, сохранить спокойствие. Минуты медленно утекали в вечность. Ничего не происходило. И вдруг, словно чудом, пальцы врача переместились на грудь, сжали соски. Эти пальцы были теплыми и гладкими, словно отполированные речной водой и прогретые солнышком камушки, они двигались, касались ее плоти где-то там, далеко.
Позднее, намного позднее – о, гораздо позднее, ей казалось, будто она лежит в этом кабинете уже много часов, дней, недель, может быть, даже родилась здесь, – когда Элеонора уже растаяла, растворилась, слилась с обивкой стола, со столом, с комнатой, она почувствовала прикосновение доктора Шпицфогеля в таком месте, где ее прежде не касался ни один человек. Осторожное, деликатное, изощренное прикосновение, терпеливое, глубоко проникающее. Ничего подобного Элеонора и вообразить себе не могла. Она полностью покорилась ему, улетая мечтой к тем лесным полянам, к тем долам Баварии, где вместе резвятся мужчины и женщины, обнаженные, как создал их Бог. Тело Элеоноры тихонько задвигалось в такт массирующим пальцам, зашевелились бедра, скользя по гладкой ткани, вперед и вниз, вперед и вниз, подталкивая вовнутрь уверенные, сильные, терапевтические пальцы.
Глава четвертая
Строжайший контроль и другие проблемы
Элеонора перестала есть. Теперь она часто сидела за одним столом с Уиллом, и муж мог наблюдать, как она ведет себя за едой. Уилл с тревогой отмечал, что Элеонора лишь ковыряет вилкой еду, размазывает ее по тарелке, будто художник, смешивающий краски. Она худела на глазах, и это тоже внушало опасения. Скулы, и так довольно заметные, теперь резко выделялись на фоне запавших глаз, а возле уголков рта кожа сильно натягивалась, словно шкура, распяленная на сапожной колодке. Запястья превратились в косточки, лишь для видимости прикрытые кожей, глаза, с каждым днем становившиеся все больше, все ярче, сияли неземным светом. Однажды вечером, за ужином, Уилл обратил внимание на то, что Элеонора больше не носит обручальное кольцо. Он обиделся, но не стал обсуждать это за столом, в присутствии чужих людей. Когда же в коридоре он отвел жену в сторону и задал мучивший его вопрос, она выудила из кошелька бриллиантовое колечко и показала ему, в чем дело: на ее пальце оно болталось, словно на тонком карандаше.
– Что ж это такое, Эл? – озадаченно спросил он. – Тебе нужно бы набирать вес, а не терять.
Элеонора пожала плечами, покорно глядя на него, глаза ее слегка увлажнились.
– Я ем, – возразила она.
– От тебя остались кожа да кости.
– Кто бы говорил.
– Ладно, признаю, но у меня ведь проблемы с желудком, ты сама знаешь, к тому же я теперь перешел на твердую пищу, если можно так назвать кашу из отрубей и мокрого картона или чем они тут кормят. Но ты-то вообще ничего не ешь, я же вижу.
Прислонившись к стене, Элеонора надула губки, поигрывая ожерельем.
– Мне не хочется есть, – пробормотала она и улыбнулась, обнажая целиком ряд своих ровных белых зубок, – не ему, какой-то проходящей мимо элегантно одетой паре.
– Не хочется есть? – Уилл изумился. Мало того, он возмутился, он пришел в ярость. – Ты же проповедник биологического образа жизни, королева вегетарианцев, это ведь тебе поддельные устрицы и фрикасе по-санаторски кажутся вершиной кулинарного искусства, это тебе…
Она уже уходила от него. Лицо спокойное, скользит себе безмятежно прочь по коридору, будто вовсе не слышала его слов. Шагов через десять приостановилась, обернулась:
– Это все временное, честное слово. Сейчас мне не хочется есть, только и всего. Неужели ты ни на минуту не можешь оставить меня в покое?
Позднее в тот вечер, прошуршав по коридору в тапочках – моцион перед сном – и безнадежно попытавшись продраться сквозь первую главу «Пробуждения Хелен Ричи» (он каждый раз засыпал на второй странице), Уилл решил довериться Айрин.
– Я беспокоюсь за Элеонору, – поведал он ей, свершая омовение в ванной, покуда сестра убирала его комнату и расстилала постель. – Она совсем перестала есть.
Айрин появилась на пороге ванной.
– Да, я тоже это заметила, – откликнулась она, следя, как Уилл драит щеткой зубы. – Мне доводилось уже наблюдать подобное явление у женщин с сильной волей. Я имею в виду – у таких женщин, как ваша супруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
– Прошу, – доктор Шпицфогель уже стоял перед ней, набриолиненные волосы и нафабренные усы матово светились в отблеске свечей, бледное шелковое одеяние трепетало в его протянутых руках, словно призрак.
– Вы должны снять с себя всю одежду и облачиться вот в это. Воспользуйтесь гардеробом, располагайтесь, как вам удобно. А затем – будьте добры, лягте на этот стол и расслабьтесь, мечтайте о чем-нибудь приятном, только самые прекрасные мысли, – он улыбнулся и, кажется, опять подмигнул – или это была игра света? – и вот он уже скрывается за дверью:
– Скоро я вернусь, и мы приступим – ja ?
Элеонора поспешно переоделась, боясь, как бы ее не застали врасплох. Глуповато как-то вышло с нижним бельем, то бишь с его отсутствием – могла бы нацепить на себя хоть железный корсет, и все равно никто бы об этом не узнал. Одежда, выданная доктором, имела разрезы по бокам, и Элеонора вновь ощутила странное возбуждение, как прежде от прикосновения блузки к обнаженным соскам. Она легла на спину на мягкую ткань стола, опустила голову на подушку, прикрыла глаза в ожидании. Ничего не выйдет. Она слишком напряжена. Что это за процедура? Что он станет с ней делать? Элеонора постаралась расслабить мускулы, один за другим, начиная с пальцев на ногах и постепенно продвигаясь выше. К тому времени, когда Элеонора добралась до бедер, она уже настолько расслабилась (этому, вероятно, способствовала жара, запах благовоний, однообразие картин на стенах, с вечно погружающимися в воду нимфами), что заметила присутствие доктора в комнате, только когда он положил руки ей на живот, самый низ живота.
Руки врача покоились на ее теле – не двигались, не сжимали, не пытались массировать, но эти ладони были горячими, излучающими энергию, в точности как говорила Вирджиния. Элеонора плотно зажмурила глаза, изо всех сил стараясь расслабиться, сохранить спокойствие. Минуты медленно утекали в вечность. Ничего не происходило. И вдруг, словно чудом, пальцы врача переместились на грудь, сжали соски. Эти пальцы были теплыми и гладкими, словно отполированные речной водой и прогретые солнышком камушки, они двигались, касались ее плоти где-то там, далеко.
Позднее, намного позднее – о, гораздо позднее, ей казалось, будто она лежит в этом кабинете уже много часов, дней, недель, может быть, даже родилась здесь, – когда Элеонора уже растаяла, растворилась, слилась с обивкой стола, со столом, с комнатой, она почувствовала прикосновение доктора Шпицфогеля в таком месте, где ее прежде не касался ни один человек. Осторожное, деликатное, изощренное прикосновение, терпеливое, глубоко проникающее. Ничего подобного Элеонора и вообразить себе не могла. Она полностью покорилась ему, улетая мечтой к тем лесным полянам, к тем долам Баварии, где вместе резвятся мужчины и женщины, обнаженные, как создал их Бог. Тело Элеоноры тихонько задвигалось в такт массирующим пальцам, зашевелились бедра, скользя по гладкой ткани, вперед и вниз, вперед и вниз, подталкивая вовнутрь уверенные, сильные, терапевтические пальцы.
Глава четвертая
Строжайший контроль и другие проблемы
Элеонора перестала есть. Теперь она часто сидела за одним столом с Уиллом, и муж мог наблюдать, как она ведет себя за едой. Уилл с тревогой отмечал, что Элеонора лишь ковыряет вилкой еду, размазывает ее по тарелке, будто художник, смешивающий краски. Она худела на глазах, и это тоже внушало опасения. Скулы, и так довольно заметные, теперь резко выделялись на фоне запавших глаз, а возле уголков рта кожа сильно натягивалась, словно шкура, распяленная на сапожной колодке. Запястья превратились в косточки, лишь для видимости прикрытые кожей, глаза, с каждым днем становившиеся все больше, все ярче, сияли неземным светом. Однажды вечером, за ужином, Уилл обратил внимание на то, что Элеонора больше не носит обручальное кольцо. Он обиделся, но не стал обсуждать это за столом, в присутствии чужих людей. Когда же в коридоре он отвел жену в сторону и задал мучивший его вопрос, она выудила из кошелька бриллиантовое колечко и показала ему, в чем дело: на ее пальце оно болталось, словно на тонком карандаше.
– Что ж это такое, Эл? – озадаченно спросил он. – Тебе нужно бы набирать вес, а не терять.
Элеонора пожала плечами, покорно глядя на него, глаза ее слегка увлажнились.
– Я ем, – возразила она.
– От тебя остались кожа да кости.
– Кто бы говорил.
– Ладно, признаю, но у меня ведь проблемы с желудком, ты сама знаешь, к тому же я теперь перешел на твердую пищу, если можно так назвать кашу из отрубей и мокрого картона или чем они тут кормят. Но ты-то вообще ничего не ешь, я же вижу.
Прислонившись к стене, Элеонора надула губки, поигрывая ожерельем.
– Мне не хочется есть, – пробормотала она и улыбнулась, обнажая целиком ряд своих ровных белых зубок, – не ему, какой-то проходящей мимо элегантно одетой паре.
– Не хочется есть? – Уилл изумился. Мало того, он возмутился, он пришел в ярость. – Ты же проповедник биологического образа жизни, королева вегетарианцев, это ведь тебе поддельные устрицы и фрикасе по-санаторски кажутся вершиной кулинарного искусства, это тебе…
Она уже уходила от него. Лицо спокойное, скользит себе безмятежно прочь по коридору, будто вовсе не слышала его слов. Шагов через десять приостановилась, обернулась:
– Это все временное, честное слово. Сейчас мне не хочется есть, только и всего. Неужели ты ни на минуту не можешь оставить меня в покое?
Позднее в тот вечер, прошуршав по коридору в тапочках – моцион перед сном – и безнадежно попытавшись продраться сквозь первую главу «Пробуждения Хелен Ричи» (он каждый раз засыпал на второй странице), Уилл решил довериться Айрин.
– Я беспокоюсь за Элеонору, – поведал он ей, свершая омовение в ванной, покуда сестра убирала его комнату и расстилала постель. – Она совсем перестала есть.
Айрин появилась на пороге ванной.
– Да, я тоже это заметила, – откликнулась она, следя, как Уилл драит щеткой зубы. – Мне доводилось уже наблюдать подобное явление у женщин с сильной волей. Я имею в виду – у таких женщин, как ваша супруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141