– Вирджиния Крейнхилл тоже пойдет с нами. А может, и Лайонел.
– Экспедиция? – запоздало откликнулся он.
Жена уже отвернулась, обратившись к обрюзгшей даме, затянутой в платье из желтой тафты. Дама совсем недавно организовала у себя в Милуоки клуб глубокого дыхания, и для полного счастья ей не хватало лишь одного: присоединиться к здешней группе под руководством Элеоноры. Юбки зашуршали вдвое громче, дамы удалились. Уилл уставился на Линнимана и обреченно попытался выдавить из себя улыбку.
Линниман окинул его медицинским оком.
– Понравилась новая диета? – спросил он. – Привыкаете помаленьку?
– Вы имеете в виду – к еде? – отозвался Уилл. – Да. Разумеется. Ее ведь в последнее время признали полезной для человеческого существования, даже необходимой, не правда ли? Разве ваши неустанные исследования и эксперименты давали иной результат?
Линниман на подначки не поддавался. Улыбнулся молча, кивнул, лицо спокойное, а что на уме? Внезапно Уиллу страшно захотелось врезать как следует кулаком в физиологическое брюхо доктора, чтоб тот скорчился от боли на полу, но он переборол искушение.
– О какой это экспедиции говорила Элеонора?
– Ах да, – Линниман, отвлекшийся было на другого пациента, вновь повернулся к собеседнику. – Я занимаюсь френологическими исследованиями. Нам уже столько известно о черепе современного человека, а о черепе древних людей – почти ничего. Мы только что обнаружили индейское поселение, судя по всем признакам – древнее, чем потаватоми. Это в районе Спрингфилда, к западу от города. Профессор Гундерсон лечится у нас от тяжелой автоинтоксикации. Но вообще-то он археолог. Он и нашел это поселение и предложил мне воспользоваться случаем собрать несколько черепов.
– При чем тут Элеонора?
Линниман посмотрел пациенту прямо к глаза.
– Мне жаль об этом говорить, но она скучает. Сами понимаете, долгие зимние месяцы и так далее… Мне удалось привлечь ее к моей работе, или, скорее, к моему хобби. Главная моя работа, конечно же, медицина.
– Конечно, – подтвердил Уилл.
– Мы хотим определить интеллектуальные способности и эмоциональные склонности древних индейцев. Просто любопытства ради. Черепа сохранятся в моей коллекции. Элеоноре это полезно. Свежий воздух, солнце.
– Наверное, ей придется копать?
– О нет, нет, – Линниман позволил себе сдержанный смешок. – Ни в коем случае. Мы наняли двух работников. Ни профессор Гундерсон, ни Элеонора не готовы к такого рода физической активности – во всяком случае, пока. Господи, неужели вы считаете, что я способен подвергнуть вашу жену хотя бы малейшей опасности?
Уиллу не слишком-то понравилось выражение «подвергнуть вашу жену». «Подвергнуть», только этого не хватало. Он сам охотно подверг бы эту ухмыляющуюся гиену кое-какой физической обработке. Но, как он ни злился, как ни терзался, приходилось мириться. Уилл и в лучшие времена не отличался драчливостью, а сейчас – не дай бог ткнут пальцем в брюхо. И так уж кажется, будто этот пирожок в животе на сковородке поджаривается. В любом случае, Элеонора поступит так, как ей заблагорассудится. Отправится в свою экспедицию, а ты тут зубами скрежещи.
В этой ситуации он чувствовал себя беспомощным, что, собственно, и ожидалось от пациента Санатория. Верно говорил Хомер Претц: доктор лишает человека самостоятельности, возвращает его в детство, и, если надеешься хоть когда-нибудь выбраться из пеленок, приходится мириться с кормлением в час по чайной ложке, с виноградной диетой и синусоидными ваннами, с бесчисленными стаканами молока, не говоря уж об идиотских лекциях и насильственном разлучении законных супругов. Но сейчас при виде жилистого, высокомерного Линнимана – этого символа и оплота Санатория, Уилл вдруг почувствовал себя независимым. Пусть это чувство было несколько иллюзорным, и все же… У него есть тайна. Тайна Уилла касалась как раз бессилия. Не психологического бессилия, какое он только что испытал благодаря Элеоноре и ее сомнительной экспедиции в сопровождении троих кавалеров (двое из которых точно неженаты), и не той беспомощности, к которой вынуждали в Санатории, обихаживая, сюсюкая или наказывая; эта тайна касалась самой что ни на есть реальной физической импотенции, которую он столь внезапно обнаружил в холодную ноябрьскую ночь, когда Элеонора предложила ему оплодотворить ее.
Этот случай привел его в ужас. От Великого Целителя помощи ждать было нечего – он бы обратил эту проблему против самого Уилла, даже попрекал бы ею; ведь выставил же он Уилла порочным негодяем только за то, что человек попытался осуществить свои супружеские права. Похоже, доктора весьма порадовала жалоба на импотенцию – да что там, он ликовал. Зато Уиллу было совсем невесело. Ему уже казалось, что и тут виноват желудок…
– Принести вам чашечку кефирного чая? – предложил Линниман, гадая, как избавиться от Уилла.
– Нет, спасибо, – для наглядности тот помахал пустой чашкой перед носом у Линнимана. – Я только что выпил. Одной чашки вполне достаточно – более чем достаточно.
Линниман фыркнул.
– Приятно было потолковать с вами. – И направился к столу с напитками.
Этот блондинчик, как и сам доктор Келлог, понятия не имел, что Уилл на свой страх и риск принял кое-какие меры. Решился. Отважился. Пришлось преодолеть в себе отвращение к продукции фирмы «Сире» и к электротерапии, но Уилл, погруженный в отчаяние, чувствующий себя недочеловеком, скопцом, не способным никого породить, как-то раз, пролистывая в библиотеке Санатория каталог Сирса, наткнулся на рекламу Гейдельбергского пояса. На иллюстрации красовался усатый мужик с безупречным физиологическим телом, обнаженный, если не считать трусов и электрического пояса, застегнутого чуть повыше пупка и испускавшего снопы крошечных электрических разрядов. Такие же молнии – мощные, полные жизненных сил атрибуты Тора, Зевса и прочих – сверкали вокруг лба и бедер. Реклама сулила избавление от «расстройства нервов, желудка, печени и почек», но взгляд Уилла упал на более подробное изображение того же пояса внизу страницы. Здесь можно было отчетливо разглядеть оборудование («электрический суспензорий»), манжета которого приходилась точно на половой член. Те же электрические молнии, только более миниатюрные – дабы не отпугнуть потенциального покупателя – складывались в радужный нимб вокруг манжеты.
Целый час Уилл таращился на это объявление.
Не страдайте молча, не томитесь втайне. За $18.00 вы приобретете наш СВЕРХМОЩНЫЙ ПОДЛИННЫЙ УНИКАЛЬНЫЙ ГЕЙДЕЛЬБЕРГСКИЙ ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ПОЯС. $18.00 – и к вам вернутся мощь и здоровье, мужская сила и юная крепость.
Мужская сила и юная крепость – именно это ему и нужно. Но призрак Хомера Претца стоял перед глазами Уилла – лицо, искаженное гримасой смерти, глаза, точно яйца вкрутую, к вороту, словно медаль, приклеился бесполезный ошметок откушенного языка… Вот вам электричество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
– Экспедиция? – запоздало откликнулся он.
Жена уже отвернулась, обратившись к обрюзгшей даме, затянутой в платье из желтой тафты. Дама совсем недавно организовала у себя в Милуоки клуб глубокого дыхания, и для полного счастья ей не хватало лишь одного: присоединиться к здешней группе под руководством Элеоноры. Юбки зашуршали вдвое громче, дамы удалились. Уилл уставился на Линнимана и обреченно попытался выдавить из себя улыбку.
Линниман окинул его медицинским оком.
– Понравилась новая диета? – спросил он. – Привыкаете помаленьку?
– Вы имеете в виду – к еде? – отозвался Уилл. – Да. Разумеется. Ее ведь в последнее время признали полезной для человеческого существования, даже необходимой, не правда ли? Разве ваши неустанные исследования и эксперименты давали иной результат?
Линниман на подначки не поддавался. Улыбнулся молча, кивнул, лицо спокойное, а что на уме? Внезапно Уиллу страшно захотелось врезать как следует кулаком в физиологическое брюхо доктора, чтоб тот скорчился от боли на полу, но он переборол искушение.
– О какой это экспедиции говорила Элеонора?
– Ах да, – Линниман, отвлекшийся было на другого пациента, вновь повернулся к собеседнику. – Я занимаюсь френологическими исследованиями. Нам уже столько известно о черепе современного человека, а о черепе древних людей – почти ничего. Мы только что обнаружили индейское поселение, судя по всем признакам – древнее, чем потаватоми. Это в районе Спрингфилда, к западу от города. Профессор Гундерсон лечится у нас от тяжелой автоинтоксикации. Но вообще-то он археолог. Он и нашел это поселение и предложил мне воспользоваться случаем собрать несколько черепов.
– При чем тут Элеонора?
Линниман посмотрел пациенту прямо к глаза.
– Мне жаль об этом говорить, но она скучает. Сами понимаете, долгие зимние месяцы и так далее… Мне удалось привлечь ее к моей работе, или, скорее, к моему хобби. Главная моя работа, конечно же, медицина.
– Конечно, – подтвердил Уилл.
– Мы хотим определить интеллектуальные способности и эмоциональные склонности древних индейцев. Просто любопытства ради. Черепа сохранятся в моей коллекции. Элеоноре это полезно. Свежий воздух, солнце.
– Наверное, ей придется копать?
– О нет, нет, – Линниман позволил себе сдержанный смешок. – Ни в коем случае. Мы наняли двух работников. Ни профессор Гундерсон, ни Элеонора не готовы к такого рода физической активности – во всяком случае, пока. Господи, неужели вы считаете, что я способен подвергнуть вашу жену хотя бы малейшей опасности?
Уиллу не слишком-то понравилось выражение «подвергнуть вашу жену». «Подвергнуть», только этого не хватало. Он сам охотно подверг бы эту ухмыляющуюся гиену кое-какой физической обработке. Но, как он ни злился, как ни терзался, приходилось мириться. Уилл и в лучшие времена не отличался драчливостью, а сейчас – не дай бог ткнут пальцем в брюхо. И так уж кажется, будто этот пирожок в животе на сковородке поджаривается. В любом случае, Элеонора поступит так, как ей заблагорассудится. Отправится в свою экспедицию, а ты тут зубами скрежещи.
В этой ситуации он чувствовал себя беспомощным, что, собственно, и ожидалось от пациента Санатория. Верно говорил Хомер Претц: доктор лишает человека самостоятельности, возвращает его в детство, и, если надеешься хоть когда-нибудь выбраться из пеленок, приходится мириться с кормлением в час по чайной ложке, с виноградной диетой и синусоидными ваннами, с бесчисленными стаканами молока, не говоря уж об идиотских лекциях и насильственном разлучении законных супругов. Но сейчас при виде жилистого, высокомерного Линнимана – этого символа и оплота Санатория, Уилл вдруг почувствовал себя независимым. Пусть это чувство было несколько иллюзорным, и все же… У него есть тайна. Тайна Уилла касалась как раз бессилия. Не психологического бессилия, какое он только что испытал благодаря Элеоноре и ее сомнительной экспедиции в сопровождении троих кавалеров (двое из которых точно неженаты), и не той беспомощности, к которой вынуждали в Санатории, обихаживая, сюсюкая или наказывая; эта тайна касалась самой что ни на есть реальной физической импотенции, которую он столь внезапно обнаружил в холодную ноябрьскую ночь, когда Элеонора предложила ему оплодотворить ее.
Этот случай привел его в ужас. От Великого Целителя помощи ждать было нечего – он бы обратил эту проблему против самого Уилла, даже попрекал бы ею; ведь выставил же он Уилла порочным негодяем только за то, что человек попытался осуществить свои супружеские права. Похоже, доктора весьма порадовала жалоба на импотенцию – да что там, он ликовал. Зато Уиллу было совсем невесело. Ему уже казалось, что и тут виноват желудок…
– Принести вам чашечку кефирного чая? – предложил Линниман, гадая, как избавиться от Уилла.
– Нет, спасибо, – для наглядности тот помахал пустой чашкой перед носом у Линнимана. – Я только что выпил. Одной чашки вполне достаточно – более чем достаточно.
Линниман фыркнул.
– Приятно было потолковать с вами. – И направился к столу с напитками.
Этот блондинчик, как и сам доктор Келлог, понятия не имел, что Уилл на свой страх и риск принял кое-какие меры. Решился. Отважился. Пришлось преодолеть в себе отвращение к продукции фирмы «Сире» и к электротерапии, но Уилл, погруженный в отчаяние, чувствующий себя недочеловеком, скопцом, не способным никого породить, как-то раз, пролистывая в библиотеке Санатория каталог Сирса, наткнулся на рекламу Гейдельбергского пояса. На иллюстрации красовался усатый мужик с безупречным физиологическим телом, обнаженный, если не считать трусов и электрического пояса, застегнутого чуть повыше пупка и испускавшего снопы крошечных электрических разрядов. Такие же молнии – мощные, полные жизненных сил атрибуты Тора, Зевса и прочих – сверкали вокруг лба и бедер. Реклама сулила избавление от «расстройства нервов, желудка, печени и почек», но взгляд Уилла упал на более подробное изображение того же пояса внизу страницы. Здесь можно было отчетливо разглядеть оборудование («электрический суспензорий»), манжета которого приходилась точно на половой член. Те же электрические молнии, только более миниатюрные – дабы не отпугнуть потенциального покупателя – складывались в радужный нимб вокруг манжеты.
Целый час Уилл таращился на это объявление.
Не страдайте молча, не томитесь втайне. За $18.00 вы приобретете наш СВЕРХМОЩНЫЙ ПОДЛИННЫЙ УНИКАЛЬНЫЙ ГЕЙДЕЛЬБЕРГСКИЙ ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ПОЯС. $18.00 – и к вам вернутся мощь и здоровье, мужская сила и юная крепость.
Мужская сила и юная крепость – именно это ему и нужно. Но призрак Хомера Претца стоял перед глазами Уилла – лицо, искаженное гримасой смерти, глаза, точно яйца вкрутую, к вороту, словно медаль, приклеился бесполезный ошметок откушенного языка… Вот вам электричество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141