Я бы осталась наедине с Вирджинией, и это было бы так скучно, что все солнечные ванны того не стоят.
– Отнюдь нет, дражайшая Элеонора. Конечно, несколько отсталый и привыкший к пуританской морали директор нашего Санатория требует разделения полов, словно в обнажении человеческого тела есть нечто постыдное, словно наше тело – это какая-то мусорная куча, а не храм, который он сам постоянно призывает чтить. Как вы знаете, Герхард Кунц поощряет свободное общение полов. А почему бы и нет?
Элеонора не знала, почему бы и нет. Она с упоением и ужасом читала у Кунца те страницы, где описывались развлечения в обнаженном виде; она воображала себе мужчин – волосатых сатиров, которые окунаются в ледяную реку, а затем греются на солнышке, возлежа на гранитном постаменте. Женщины сидят подле них, их нежные, теплые тела обнажены, груди тянутся к земле, влекомые силой тяжести, все ведут легкомысленную, веселую болтовню. Элеонора не была близка ни с одним мужчиной, кроме Уилла, и она любила Уилла, но она ощущала в себе присутствие какой-то иной силы, что-то тайно, но мощно билось в ее жилах, требовало выхода. Она поглядела Лайонелу в глаза.
– Почему бы и нет? – повторила она.
* * *
После ланча – хлеб из отрубей, сэндвичи с арахисовым маслом и огурцами и захваченная Беджером бутылка воды «Конкорд» – все устроились кружком на одеяле Вирджинии: Лайонел по одну сторону от Элеоноры, Фрэнк по другую, за ним профессор Гундерсон и наконец, для завершения композиции, – Вирджиния. Под отдаленный перестук лопаты и кирки они говорили об археологии, здоровом образе жизни, френологии и нудизме. О последнем Фрэнк говорил крайне осмотрительно, Вирджинию переполнял энтузиазм, профессор Гундерсон был сдержанно-уклончив. Покуда Фрэнк вещал, а профессор Гундерсон с повышенным интересом изучал свои записи, Лайонел не сводил глаз с Элеоноры. Вирджиния зашла уже довольно далеко – расстегнула верхнюю пуговицу на блузе и подвернула юбку так, что показались снежно-белые кружева ее панталон. Элеонора оставалась при полном параде. Она признавала только такой подход – либо все, либо ничего. Тем временем разговор перешел к археологии, коротышка профессор прочитал лекцию о племенах – создателях курганов, которые населяли эту местность прежде потаватоми. Фрэнк встрял со своей френологической теорией – что-то об индейцах вообще и об этих индейцах в частности, – но Элеоноре показалось, что в последнее время Фрэнк становится занудой. Прошло немало времени, прежде чем один из землекопов взволнованно вскрикнул, и Фрэнк с профессором, отделившись от группы, поспешили заглянуть в имбирно-коричневую дыру. Тут-то разговор и принял более интересный оборот.
– Кстати, Лайонел, насчет свободы тела, – выдохнула Вирджиния, придвигаясь поближе, чтобы сомкнуть разорвавшийся круг. – Я должна поблагодарить вас за то, что вы направили меня к доктору Шпицфогелю. Я в жизни так прекрасно себя не чувствовала. Я совсем не хочу принижать ценность методов Санатория, они, безусловно, пошли мне на пользу, и я вовсе не собираюсь отсюда уезжать – но доктор Шпицфогель! О! – она театрально закатила глаза и покровительственно улыбнулась Элеоноре.
Элеонора уже слышала о докторе Шпицфогеле. Но все разговоры велись по секрету: стоило упомянуть его имя, и дамы, лечившиеся в Санатории, принимались шептаться, обмениваться многозначительными взглядами и таинственными намеками.
– Разумеется, я слышала о нем, – вставила Элеонора, – но я не знала, что вы…
– Уже три недели, – похвасталась Вирджиния.
Элеонора кожей чувствовала взгляд Лайонела. Она понятия не имела, что Лайонел вовлечен в этот секрет, а следовало бы догадаться. Методика, о которой шла речь (она именовалась «Терапия движения»), не применялась в Санатории. Почему-то она особенно подходила именно женщинам – больше Элеонора ничего о ней не знала. Доктор Шпицфогель, этот загадочный человек, в знакомстве с которым никто не хотел признаваться, с осени начал практиковать в Бэттл-Крик. Элеонора попыталась прочесть хоть что-то в ясном, блаженном взоре Вирджинии.
– Это лечение в самом деле помогает?
– Еще как, – вставил Лайонел, – в особенности оно подходит сверхчувствительным натурам, неврастеникам. Конечно, я не ваш врач, Элеонора, – он вскинул руки и вновь посмотрел на нее особенным взглядом, – но, смею сказать, я направил уже нескольких женщин к Зигфриду, и мне не довелось услышать ни единой жалобы.
– Полностью с вами согласна, – поддержала его Вирджиния, заговорщически кивая головой. – Когда я выхожу из его кабинета, я словно парю в облаках, я так расслаблена, что все поры моего тела прямо-таки источают влагу. В последние два раза мне удалось настолько совпасть с ритмом моей внутренней природы, что доктору пришлось подсаживать меня в кэб. Я так ослабела, Элеонора, я просто таяла.
Элеонора испытала недоумение. С какой стати эта женщина радуется своей слабости? Разве весь смысл физиологического существования не в том, чтобы укрепить свое тело во имя обещанного долголетия?
– Ослабела? – переспросила она.
– Расслабилась, дорогуша. – Элеонора перехватила взгляд, который Вирджиния бросила на Лайонела. Словно сообщники. Она начала раздражаться.
– Послушайте, Элеонора, – мягким, убедительным голосом заговорил Лайонел. Там, в отдалении, мужчины все еще всматривались в яму, что-то восклицая. – Я не спорю, методика доктора Келлога – это первый класс, но вы же знаете, он боится зайти слишком далеко, он не признает крайностей. Главное, выслушайте меня. Вам ли бояться нового? Вы отважно решились зайти в неизведанные области, куда другие боятся и ступить, вы стали вегетарианкой, стали провозвестницей прогресса среди женщин. То, о чем я собираюсь вам рассказать, – это естественное продолжение всего того, что вы уже осуществили. К сожалению, это за гранью тех категорических предписаний, которыми доктор Келлог считает допустимым стеснять своих пациентов. Это великий человек, Элеонора, но и он – не Господь Бог.
– Вот именно, – заметила Вирджиния. Она приблизилась уже вплотную, так что Элеонора почувствовала ее дыхание и аромат арахисового масла. В сочетании с чесночным запахом Лайонела – просто убийственно.
Элеонора улыбнулась, даже рассмеялась слегка, хотя чувствовала, как пульсирует каждая жилка.
– В ваших устах это звучит довольно зловеще. Что вы так все усложняете, Лайонел, Вирджиния? Вы же знаете, я всецело поклонник прогресса, – тут она чуть запнулась. – В чем все-таки состоит лечение?
Вирджиния быстро глянула на Лайонела. Тот всем телом развернулся к Элеоноре.
– На самом деле все очень просто. Доктор дает вам широкое свободное одеяние, что-то вроде сорочки, укладывает на столик с матрасом…
– В очень уютной комнате, – добавила Вирджиния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
– Отнюдь нет, дражайшая Элеонора. Конечно, несколько отсталый и привыкший к пуританской морали директор нашего Санатория требует разделения полов, словно в обнажении человеческого тела есть нечто постыдное, словно наше тело – это какая-то мусорная куча, а не храм, который он сам постоянно призывает чтить. Как вы знаете, Герхард Кунц поощряет свободное общение полов. А почему бы и нет?
Элеонора не знала, почему бы и нет. Она с упоением и ужасом читала у Кунца те страницы, где описывались развлечения в обнаженном виде; она воображала себе мужчин – волосатых сатиров, которые окунаются в ледяную реку, а затем греются на солнышке, возлежа на гранитном постаменте. Женщины сидят подле них, их нежные, теплые тела обнажены, груди тянутся к земле, влекомые силой тяжести, все ведут легкомысленную, веселую болтовню. Элеонора не была близка ни с одним мужчиной, кроме Уилла, и она любила Уилла, но она ощущала в себе присутствие какой-то иной силы, что-то тайно, но мощно билось в ее жилах, требовало выхода. Она поглядела Лайонелу в глаза.
– Почему бы и нет? – повторила она.
* * *
После ланча – хлеб из отрубей, сэндвичи с арахисовым маслом и огурцами и захваченная Беджером бутылка воды «Конкорд» – все устроились кружком на одеяле Вирджинии: Лайонел по одну сторону от Элеоноры, Фрэнк по другую, за ним профессор Гундерсон и наконец, для завершения композиции, – Вирджиния. Под отдаленный перестук лопаты и кирки они говорили об археологии, здоровом образе жизни, френологии и нудизме. О последнем Фрэнк говорил крайне осмотрительно, Вирджинию переполнял энтузиазм, профессор Гундерсон был сдержанно-уклончив. Покуда Фрэнк вещал, а профессор Гундерсон с повышенным интересом изучал свои записи, Лайонел не сводил глаз с Элеоноры. Вирджиния зашла уже довольно далеко – расстегнула верхнюю пуговицу на блузе и подвернула юбку так, что показались снежно-белые кружева ее панталон. Элеонора оставалась при полном параде. Она признавала только такой подход – либо все, либо ничего. Тем временем разговор перешел к археологии, коротышка профессор прочитал лекцию о племенах – создателях курганов, которые населяли эту местность прежде потаватоми. Фрэнк встрял со своей френологической теорией – что-то об индейцах вообще и об этих индейцах в частности, – но Элеоноре показалось, что в последнее время Фрэнк становится занудой. Прошло немало времени, прежде чем один из землекопов взволнованно вскрикнул, и Фрэнк с профессором, отделившись от группы, поспешили заглянуть в имбирно-коричневую дыру. Тут-то разговор и принял более интересный оборот.
– Кстати, Лайонел, насчет свободы тела, – выдохнула Вирджиния, придвигаясь поближе, чтобы сомкнуть разорвавшийся круг. – Я должна поблагодарить вас за то, что вы направили меня к доктору Шпицфогелю. Я в жизни так прекрасно себя не чувствовала. Я совсем не хочу принижать ценность методов Санатория, они, безусловно, пошли мне на пользу, и я вовсе не собираюсь отсюда уезжать – но доктор Шпицфогель! О! – она театрально закатила глаза и покровительственно улыбнулась Элеоноре.
Элеонора уже слышала о докторе Шпицфогеле. Но все разговоры велись по секрету: стоило упомянуть его имя, и дамы, лечившиеся в Санатории, принимались шептаться, обмениваться многозначительными взглядами и таинственными намеками.
– Разумеется, я слышала о нем, – вставила Элеонора, – но я не знала, что вы…
– Уже три недели, – похвасталась Вирджиния.
Элеонора кожей чувствовала взгляд Лайонела. Она понятия не имела, что Лайонел вовлечен в этот секрет, а следовало бы догадаться. Методика, о которой шла речь (она именовалась «Терапия движения»), не применялась в Санатории. Почему-то она особенно подходила именно женщинам – больше Элеонора ничего о ней не знала. Доктор Шпицфогель, этот загадочный человек, в знакомстве с которым никто не хотел признаваться, с осени начал практиковать в Бэттл-Крик. Элеонора попыталась прочесть хоть что-то в ясном, блаженном взоре Вирджинии.
– Это лечение в самом деле помогает?
– Еще как, – вставил Лайонел, – в особенности оно подходит сверхчувствительным натурам, неврастеникам. Конечно, я не ваш врач, Элеонора, – он вскинул руки и вновь посмотрел на нее особенным взглядом, – но, смею сказать, я направил уже нескольких женщин к Зигфриду, и мне не довелось услышать ни единой жалобы.
– Полностью с вами согласна, – поддержала его Вирджиния, заговорщически кивая головой. – Когда я выхожу из его кабинета, я словно парю в облаках, я так расслаблена, что все поры моего тела прямо-таки источают влагу. В последние два раза мне удалось настолько совпасть с ритмом моей внутренней природы, что доктору пришлось подсаживать меня в кэб. Я так ослабела, Элеонора, я просто таяла.
Элеонора испытала недоумение. С какой стати эта женщина радуется своей слабости? Разве весь смысл физиологического существования не в том, чтобы укрепить свое тело во имя обещанного долголетия?
– Ослабела? – переспросила она.
– Расслабилась, дорогуша. – Элеонора перехватила взгляд, который Вирджиния бросила на Лайонела. Словно сообщники. Она начала раздражаться.
– Послушайте, Элеонора, – мягким, убедительным голосом заговорил Лайонел. Там, в отдалении, мужчины все еще всматривались в яму, что-то восклицая. – Я не спорю, методика доктора Келлога – это первый класс, но вы же знаете, он боится зайти слишком далеко, он не признает крайностей. Главное, выслушайте меня. Вам ли бояться нового? Вы отважно решились зайти в неизведанные области, куда другие боятся и ступить, вы стали вегетарианкой, стали провозвестницей прогресса среди женщин. То, о чем я собираюсь вам рассказать, – это естественное продолжение всего того, что вы уже осуществили. К сожалению, это за гранью тех категорических предписаний, которыми доктор Келлог считает допустимым стеснять своих пациентов. Это великий человек, Элеонора, но и он – не Господь Бог.
– Вот именно, – заметила Вирджиния. Она приблизилась уже вплотную, так что Элеонора почувствовала ее дыхание и аромат арахисового масла. В сочетании с чесночным запахом Лайонела – просто убийственно.
Элеонора улыбнулась, даже рассмеялась слегка, хотя чувствовала, как пульсирует каждая жилка.
– В ваших устах это звучит довольно зловеще. Что вы так все усложняете, Лайонел, Вирджиния? Вы же знаете, я всецело поклонник прогресса, – тут она чуть запнулась. – В чем все-таки состоит лечение?
Вирджиния быстро глянула на Лайонела. Тот всем телом развернулся к Элеоноре.
– На самом деле все очень просто. Доктор дает вам широкое свободное одеяние, что-то вроде сорочки, укладывает на столик с матрасом…
– В очень уютной комнате, – добавила Вирджиния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141