Послушать Бендера, так это был самый хитроумный рекламный трюк со времен бесплатных образцов. «Люди не могут купить нашу продукцию, верно? – с важным видом вопрошал он. – А когда люди не могут чего-то получить, что происходит? Они испытывают разочарование, так?» Улыбка не сходила с лица Бендера. Все так очевидно. Когда товар окажется наконец в магазине, сбегутся целые толпы, заверял он. Люди будут прямо-таки расхватывать хлопья, по три, по четыре пачки на всякий случай.
Но к концу недели он сжился с этой ролью, уже не замечал висевших на нем фанерных щитов, как не замечает человек своей одежды и обуви, он сросся с ними и чувствовал себя без них как-то неуютно. Возвращаясь по вечерам с гудящими ногами и ноющими от мороза руками в пансионат миссис Эйвиндсдоттер, он выскальзывал из этой оболочки и чуть не воспарял к потолку. Как странно было подниматься по лестнице в комнату, не поворачиваясь боком, присаживаться на стул, чтобы поесть, – и плечи при этом не обременял никакой груз, кроме головы. Какое блаженство – вытянуться во весь рост на кровати, выкурить сигарету, освободившись от деревянного каркаса. Недели сливались одна с другой, дни были неотличимы. С рассвета до заката Оссининг шлялся по улицам Бэттл-Крик, и ни единой продуктивной мысли не было в его голове.
Так оно и шло, пока однажды Чарли не столкнулся с Элеонорой. Был сырой апрельский день, воздух, казалось, сгустился от сплошного дождя, на улицах – ни души. Чарли промок до костей, шляпа превратилась в бесформенную губку, мокрые пряди волос приклеились к подбородку, с кончика носа то и дело срывалась капля, и можно было проследить весь ее путь по висевшему на груди щиту. Чарльз укрылся под выступающим навесом бакалейной лавки, пытаясь раскурить влажную сигарету, и вдруг, подняв глаза, наткнулся на тот спокойный оценивающий взгляд, с которым он не встречался с Рождества, с того дня, как сидел в последний раз за одним столом с Элеонорой Лайтбоди.
– Мистер Оссининг, – прощебетала Элеонора, – неужто это и в самом деле вы? Какой сюрприз! Не слишком сыро для вас?
Она укрывалась от дождя под одним зонтиком с высоким тощим мужчиной. Запавшие глаза, из-под края шляпы выбиваются рыжеватые волосы. Это не тот врач и не ее муж. Чарли видел этого человека впервые.
– Элеонора! – Чарли откашлялся.
Спичка погасла, сигарета расползлась. Он гадал, знает ли Элеонора о той тысяче долларов, которую он выманил у ее мужа, гадал, почему она предпочла официальное обращение «мистер Оссининг», а не «Чарли» – разве они не друзья, разве они не сидели вместе за столом, не делились задушевными тайнами? – и тут до него дошло: на нем щиты с рекламой. Все было бы не так скверно, если бы и Элеонора носила такие щиты, и ее хмурый спутник тоже, и человек, вышедший из кэба на противоположной стороне улицы, и вообще все обитатели Бэттл-Крик, все жители Америки и Европы в придачу. Но дело обстояло иначе: Чарли, и только он один, расхаживал с рекламной фанерой, в этой нелепой и неуклюжей клетке, которая, казалось, вопила о его алчности и которая так срослась с ним, что прошло не менее минуты, прежде чем Чарльз вполне осознал ситуацию. Улыбка на его лице померкла. Он провел рукой по волосам, постучал отсыревшей шляпой о ногу и, за неимением лучшего выхода, взмахнул ею в ироничном приветствии и вновь нахлобучил на мокрую голову.
– Давно не виделись, – выдавил он из себя, прикидываясь, будто для него нет ничего естественнее, чем вести беседу, надев на себя рекламные щиты.
– Я смотрю, вы тут носите щиты с объявлениями, – заметила Элеонора.
– Да, – с деланной небрежностью отвечал Чарли.
Наступило неловкое молчание. Дождь проникал и под навес. В двух шагах от собеседников в огромной витрине высилась пирамида из пачек «Хлопьев Поста» почти в человеческий рост высотой. Чарли почувствовал себя нелепым, ничтожным, ничуть не лучше какого-нибудь уличного разносчика с провонявшими пакетиками попкорна или того заросшего волосами нищего, что бродит по улицам, точно привидение. Что он делает? О чем он думает? Разве Ч. У. Пост ходил по улицам с фанерными щитами?
– Тоже неплохая реклама, – снизошла Элеонора, но в глазах у нее таилось сомнение. Он чувствовал, как эта женщина всматривается в него, как ее глаза, словно зеленые пиявки, высасывают румянец с его щек.
– О! – спохватилась она. – Прошу прощения. – И она торопливо представила ему своего насупленного спутника, человека, части тела которого были крайне плохо пригнаны друг к другу: голова казалась чересчур крупной для узковатых плеч, руки смахивали на плавники, нос едва заметен, зато зубы – повсюду. Беджер, вот как его зовут. Беджер.
– Занимаетесь готовыми завтраками, – заговорил Беджер. Голос его был напрочь лишен мелодии, один только ритм. Сухой, гортанный, хищный голос, похожий на урчание, которое пес издает над костью. Каким-то образом ему удавалось произносить слова. Но, тем не менее, читать он умеет.
Лил дождь. Чарли молчал.
Беджеру было все равно. Он уже начал монолог о готовых завтраках, об их ценности для общества – урок и упрек живущим среди нас пожирателям мяса, – и его голос все набирал силу, оставаясь при этом таким же сухим, как шуршащие под ветром в поле стебли кукурузы. Чарли наблюдал за Элеонорой – покуда ее спутник со скрежетом выплескивал из себя эпитеты и наречия, она не отводила от него глаз, и на лице ее застыл восторг, смешанный с энтузиазмом. Что она в нем нашла? Еще один святой из их Санатория? Мессия поджелудочной железы? Похоже, он и впрямь из этих – желтоватый, тощий, безумный, глаза горят фанатическим блеском.
– Они называют это животным кормом! – яростно фыркнул он, – и думают, что могут отбросить это, будто… будто…
Тут вдруг зонтик сломался и обрушился на владельца; выпутываясь сам и помогая Элеоноре, Беджер сбился с мысли и так и не завершил свою метафору.
– Совершенно с вами согласен, – вставил Чарли, углядев щелочку, чтобы улизнуть. – Нас спасут только готовые завтраки, насыщенные клетчаткой и пептонизированные. Именно. Рад быть повидать вас, Элеонора, – тут он прикоснулся пальцем к краю обвисшей шляпы, – мистер Беджер, – и вышел прямиком под дождь, жалкий и непривлекательный, будто черепаха в фанерном панцире, хлоп-хлоп-хлоп по спине: «ОСВЕЖАЕТ КРОВЬ! ОСВЕЖАЕТ КРОВЬ! ОСВЕЖАЕТ KPОВЬ!»
Со следующего дня он решил оставить рекламную кампанию – по крайней мере, до приезда Бендера. Стоя под проливным дождем, чувствуя себя полным ничтожеством в глазах Элеоноры Лайтбоди (а настоящие магнаты кукурузных хлопьев тем временем уютно расположились у себя в офисе или на яхте, поручив подчиненным выстраивать в бакалейных лавках пирамиды из упаковок), Чарли пережил своего рода откровение. Суть его сводилась к следующему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
Но к концу недели он сжился с этой ролью, уже не замечал висевших на нем фанерных щитов, как не замечает человек своей одежды и обуви, он сросся с ними и чувствовал себя без них как-то неуютно. Возвращаясь по вечерам с гудящими ногами и ноющими от мороза руками в пансионат миссис Эйвиндсдоттер, он выскальзывал из этой оболочки и чуть не воспарял к потолку. Как странно было подниматься по лестнице в комнату, не поворачиваясь боком, присаживаться на стул, чтобы поесть, – и плечи при этом не обременял никакой груз, кроме головы. Какое блаженство – вытянуться во весь рост на кровати, выкурить сигарету, освободившись от деревянного каркаса. Недели сливались одна с другой, дни были неотличимы. С рассвета до заката Оссининг шлялся по улицам Бэттл-Крик, и ни единой продуктивной мысли не было в его голове.
Так оно и шло, пока однажды Чарли не столкнулся с Элеонорой. Был сырой апрельский день, воздух, казалось, сгустился от сплошного дождя, на улицах – ни души. Чарли промок до костей, шляпа превратилась в бесформенную губку, мокрые пряди волос приклеились к подбородку, с кончика носа то и дело срывалась капля, и можно было проследить весь ее путь по висевшему на груди щиту. Чарльз укрылся под выступающим навесом бакалейной лавки, пытаясь раскурить влажную сигарету, и вдруг, подняв глаза, наткнулся на тот спокойный оценивающий взгляд, с которым он не встречался с Рождества, с того дня, как сидел в последний раз за одним столом с Элеонорой Лайтбоди.
– Мистер Оссининг, – прощебетала Элеонора, – неужто это и в самом деле вы? Какой сюрприз! Не слишком сыро для вас?
Она укрывалась от дождя под одним зонтиком с высоким тощим мужчиной. Запавшие глаза, из-под края шляпы выбиваются рыжеватые волосы. Это не тот врач и не ее муж. Чарли видел этого человека впервые.
– Элеонора! – Чарли откашлялся.
Спичка погасла, сигарета расползлась. Он гадал, знает ли Элеонора о той тысяче долларов, которую он выманил у ее мужа, гадал, почему она предпочла официальное обращение «мистер Оссининг», а не «Чарли» – разве они не друзья, разве они не сидели вместе за столом, не делились задушевными тайнами? – и тут до него дошло: на нем щиты с рекламой. Все было бы не так скверно, если бы и Элеонора носила такие щиты, и ее хмурый спутник тоже, и человек, вышедший из кэба на противоположной стороне улицы, и вообще все обитатели Бэттл-Крик, все жители Америки и Европы в придачу. Но дело обстояло иначе: Чарли, и только он один, расхаживал с рекламной фанерой, в этой нелепой и неуклюжей клетке, которая, казалось, вопила о его алчности и которая так срослась с ним, что прошло не менее минуты, прежде чем Чарльз вполне осознал ситуацию. Улыбка на его лице померкла. Он провел рукой по волосам, постучал отсыревшей шляпой о ногу и, за неимением лучшего выхода, взмахнул ею в ироничном приветствии и вновь нахлобучил на мокрую голову.
– Давно не виделись, – выдавил он из себя, прикидываясь, будто для него нет ничего естественнее, чем вести беседу, надев на себя рекламные щиты.
– Я смотрю, вы тут носите щиты с объявлениями, – заметила Элеонора.
– Да, – с деланной небрежностью отвечал Чарли.
Наступило неловкое молчание. Дождь проникал и под навес. В двух шагах от собеседников в огромной витрине высилась пирамида из пачек «Хлопьев Поста» почти в человеческий рост высотой. Чарли почувствовал себя нелепым, ничтожным, ничуть не лучше какого-нибудь уличного разносчика с провонявшими пакетиками попкорна или того заросшего волосами нищего, что бродит по улицам, точно привидение. Что он делает? О чем он думает? Разве Ч. У. Пост ходил по улицам с фанерными щитами?
– Тоже неплохая реклама, – снизошла Элеонора, но в глазах у нее таилось сомнение. Он чувствовал, как эта женщина всматривается в него, как ее глаза, словно зеленые пиявки, высасывают румянец с его щек.
– О! – спохватилась она. – Прошу прощения. – И она торопливо представила ему своего насупленного спутника, человека, части тела которого были крайне плохо пригнаны друг к другу: голова казалась чересчур крупной для узковатых плеч, руки смахивали на плавники, нос едва заметен, зато зубы – повсюду. Беджер, вот как его зовут. Беджер.
– Занимаетесь готовыми завтраками, – заговорил Беджер. Голос его был напрочь лишен мелодии, один только ритм. Сухой, гортанный, хищный голос, похожий на урчание, которое пес издает над костью. Каким-то образом ему удавалось произносить слова. Но, тем не менее, читать он умеет.
Лил дождь. Чарли молчал.
Беджеру было все равно. Он уже начал монолог о готовых завтраках, об их ценности для общества – урок и упрек живущим среди нас пожирателям мяса, – и его голос все набирал силу, оставаясь при этом таким же сухим, как шуршащие под ветром в поле стебли кукурузы. Чарли наблюдал за Элеонорой – покуда ее спутник со скрежетом выплескивал из себя эпитеты и наречия, она не отводила от него глаз, и на лице ее застыл восторг, смешанный с энтузиазмом. Что она в нем нашла? Еще один святой из их Санатория? Мессия поджелудочной железы? Похоже, он и впрямь из этих – желтоватый, тощий, безумный, глаза горят фанатическим блеском.
– Они называют это животным кормом! – яростно фыркнул он, – и думают, что могут отбросить это, будто… будто…
Тут вдруг зонтик сломался и обрушился на владельца; выпутываясь сам и помогая Элеоноре, Беджер сбился с мысли и так и не завершил свою метафору.
– Совершенно с вами согласен, – вставил Чарли, углядев щелочку, чтобы улизнуть. – Нас спасут только готовые завтраки, насыщенные клетчаткой и пептонизированные. Именно. Рад быть повидать вас, Элеонора, – тут он прикоснулся пальцем к краю обвисшей шляпы, – мистер Беджер, – и вышел прямиком под дождь, жалкий и непривлекательный, будто черепаха в фанерном панцире, хлоп-хлоп-хлоп по спине: «ОСВЕЖАЕТ КРОВЬ! ОСВЕЖАЕТ КРОВЬ! ОСВЕЖАЕТ KPОВЬ!»
Со следующего дня он решил оставить рекламную кампанию – по крайней мере, до приезда Бендера. Стоя под проливным дождем, чувствуя себя полным ничтожеством в глазах Элеоноры Лайтбоди (а настоящие магнаты кукурузных хлопьев тем временем уютно расположились у себя в офисе или на яхте, поручив подчиненным выстраивать в бакалейных лавках пирамиды из упаковок), Чарли пережил своего рода откровение. Суть его сводилась к следующему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141