– Подойди ко мне, я тебя не укушу.
Джордж снова уставился в пол. И подошел! С опущенными плечами, шаркающей походкой, похожий на побитую собачонку – но подошел. Значит, все понимает.
Келлог не больно-то верил в нежности – был у него такой изъян, который сам он таковым не считал. Он вообще не очень понимал, зачем нужны физические контакты между людьми, кроме разве что деловых рукопожатий; ну и, разумеется, муж может поцеловать жену в щечку. Ведь именно посредством физических контактов (к сожалению, полностью избежать их невозможно) передаются болезни. Посему, когда Джордж пересек комнату и подошел к отцу, доктор так и не смог, как собирался, взять мальчика за плечи и разъяснить, в чем тот провинился. Вместо этого Келлог поднялся, суетливо потер руки и посмотрел на понуро стоявшего перед ним приемного сына.
– Джордж, – сказал Келлог, – я хотел бы, чтобы ты начал разговаривать. Со мной, с миссис Келлог, с нянями, с твоими братьями и сестрами. Я знаю, ты понимаешь все, что тебе говорят, а придет время – и грамоте тоже научишься. И я уверен, ты уважаешь – или обязательно будешь уважать – правила, установленные в этом доме. – Пауза. – Тебе много раз говорили, куда надо вешать курточку.
Джордж никак не отреагировал на эту тираду. Он неподвижно стоял, глядя себя под ноги.
– Я не собираюсь тебя наказывать, Джордж, – продолжал доктор Келлог. – Ты у нас новичок, тебе пришлось всякого хлебнуть в жизни. Тем не менее я хочу, чтобы ты выполнил одно задание. Назовем это «воспитание долга и ответственности».
Джордж оставался нем, неподвижен, никоим образом не связан с миром и обретающимися в этом мире источниками энергии.
– Пойдем-ка со мной. – Прежде чем взять ребенка за руку, доктор надел перчатки.
Потом велел ему поднять курточку и отвел наверх к тому месту, где торчал единственный незанятый крючок.
– А теперь, Джордж, – провозгласил Келлог, – я хочу, чтобы следующие двадцать четыре часа (разумеется, кроме ночного сна и времени, отведенного на еду) ты провел, выполняя следующее задание. Я хочу, чтобы ты надел куртку, вошел в дом, прошел через нижний холл, поднялся по лестнице к своей комнате, снял куртку, повесил ее на крючок. А потом начал бы это упражнение сначала. И так тысячу раз. Ты меня понял?
Голова опущена, молчит.
Доктор сурово посмотрел на Ханну Мартин, одну из нянь, стоявшую на верхней площадке лестницы.
– Ханна, вы проследите за тем, как Джордж выполняет задание. Он войдет в дом, закроет дверь, поднимется по лестнице, снимет куртку, повесит на крючок и будет повторять это, пока не придет время ложиться спать. Завтра утром он возобновит это упражнение и продолжит тренироваться до… – Доктор сверился с карманными часами. – До четырех часов пополудни. – Снова взгляд на Ханну. – Вы меня поняли?
Ханна кивнула.
На следующий день, вечером, когда доктор после утомительного рабочего дня вернулся домой, первым, кого он увидел, был Джордж. Доктор с удивлением смотрел, как мальчик, ссутулившись и шаркая ногами, в курточке бредет по холлу. Келлог остановился. Джордж медленно, словно каждая ступенька являла собой непреодолимое препятствие, поднялся по лестнице, подошел к вешалке, размеренно, как автомат, снял куртку, повесил ее на крючок, подождал какое-то мгновение, потом снова надел куртку. Время – половина восьмого. Все дети уже поужинали; самых маленьких Ханна увела в спортивный зал делать вечернюю гимнастику, остальные готовили уроки или занимались работой по дому. В холле не было никого, кроме Келлога и Джорджа.
Когда мальчик надел курточку и направился к входной двери, Келлог разомкнул уста.
– Джордж, – сказал он. – Ты можешь остановиться. Я велел тебе выполнять это упражнение только до четырех часов. Я надеюсь, ты усвоил свой урок. А теперь повесь курточку и беги в спортивный зал.
Но Джордж не повесил курточку. И не побежал в спортивный зал. Не поднимая головы, он спустился по лестнице, вышел на улицу, снова вошел, поднялся наверх, стащил с себя куртку, повесил ее на крючок, подождал мгновение, потом надел куртку и возобновил «упражнение».
Дважды доктор пытался заговорить с Джорджем, но тот игнорировал эти попытки. С таким же успехом Джон Харви Келлог мог быть стеной, лампой, пальмой в кадке, бесплотным привидением. Мальчик продолжал топать по лестнице, шаркать по ковру. Ну что ж, подумал доктор. Ну что ж. Хочет упрямиться – пусть его упрямится. А у Келлога имелись и другие неотложные дела. Во-первых, надо поужинать, а потом необходимо вернуться в Санаторий, там со вчерашнего дня оставалась кое-какая незавершенная работа. Мальчик устанет. Это очевидно.
Но Джордж не устал. Он продолжал «упражняться» день за днем, ночь за ночью (никто не видел, как он ел или спал), и никакие просьбы, никакие увещевания не могли его остановить. Входная дверь, холл, лестница, пустой крючок – и все сначала. На полу уже проступила отчетливая дорожка от его ног, башмаки заметно стоптались, куртка в некоторых местах разошлась по швам. Прошла неделя. Две. Никто не видел, чтобы Джордж ел, мылся, спал. Входная дверь, холл, лестница, пустой крючок. Доктор просыпался ночью и в полной тишине огромного спящего дома слышал звуки шаркающих маленьких подошв: ш-шш, ш-шш, ш-шш. Это сводило с ума. Раздражало неимоверно. Лишало сна. Наконец, через две с половиной недели непрекращающегося кошмара, доведенный до крайности доктор Келлог среди ночи сбросил одеяло и пулей выскочил за дверь. Промчался мимо комнаты жены, свернул направо и влетел на детскую половину дома.
Сквозь окна коридора просачивался тусклый лунный свет. Доктор остановился. Прислушался. Он слышал только стук собственного сердца – и больше ничего. Ничего. Ни звука. Но вдруг тишину полоснул ножом скрип открываемой двери, перед доктором появилось маленькое худенькое привидение и, шаркая ногами по полу, направилось по проторенному пути: холл, лестница, пустой крючок.
– Джордж! – заревел Келлог. – Черт тебя возьми, Джордж, немедленно остановись! Я же сказал: хватит! Ни малейшего эффекта. Доктор стоял, загораживая мальчику дорогу, но Джорджу все было нипочем. Он просто сделал два шага в сторону и обошел возникшее на пути препятствие. И тут доктор понял, что он может стоять здесь всю ночь, весь день – всегда. Придет весна, зацветут деревья, птицы совьют себе гнезда, тысячи животов останутся непрооперированными чудодейственными руками доктора Келлога, а Джордж все так же молча и без остановки будет делать два шага в сторону и обходить его, словно он – статуя, высеченная из камня. Тупой, упрямый, неблагодарный мальчишка! И Шеф не выдержал. Ему было тогда около сорока лет, и, при всех недостатках своей фигуры, Келлог находился в отличной физической форме. В два прыжка он очутился на верхней площадке лестницы, схватил тонкие как палки руки Джорджа (тут уж не до гигиены!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
Джордж снова уставился в пол. И подошел! С опущенными плечами, шаркающей походкой, похожий на побитую собачонку – но подошел. Значит, все понимает.
Келлог не больно-то верил в нежности – был у него такой изъян, который сам он таковым не считал. Он вообще не очень понимал, зачем нужны физические контакты между людьми, кроме разве что деловых рукопожатий; ну и, разумеется, муж может поцеловать жену в щечку. Ведь именно посредством физических контактов (к сожалению, полностью избежать их невозможно) передаются болезни. Посему, когда Джордж пересек комнату и подошел к отцу, доктор так и не смог, как собирался, взять мальчика за плечи и разъяснить, в чем тот провинился. Вместо этого Келлог поднялся, суетливо потер руки и посмотрел на понуро стоявшего перед ним приемного сына.
– Джордж, – сказал Келлог, – я хотел бы, чтобы ты начал разговаривать. Со мной, с миссис Келлог, с нянями, с твоими братьями и сестрами. Я знаю, ты понимаешь все, что тебе говорят, а придет время – и грамоте тоже научишься. И я уверен, ты уважаешь – или обязательно будешь уважать – правила, установленные в этом доме. – Пауза. – Тебе много раз говорили, куда надо вешать курточку.
Джордж никак не отреагировал на эту тираду. Он неподвижно стоял, глядя себя под ноги.
– Я не собираюсь тебя наказывать, Джордж, – продолжал доктор Келлог. – Ты у нас новичок, тебе пришлось всякого хлебнуть в жизни. Тем не менее я хочу, чтобы ты выполнил одно задание. Назовем это «воспитание долга и ответственности».
Джордж оставался нем, неподвижен, никоим образом не связан с миром и обретающимися в этом мире источниками энергии.
– Пойдем-ка со мной. – Прежде чем взять ребенка за руку, доктор надел перчатки.
Потом велел ему поднять курточку и отвел наверх к тому месту, где торчал единственный незанятый крючок.
– А теперь, Джордж, – провозгласил Келлог, – я хочу, чтобы следующие двадцать четыре часа (разумеется, кроме ночного сна и времени, отведенного на еду) ты провел, выполняя следующее задание. Я хочу, чтобы ты надел куртку, вошел в дом, прошел через нижний холл, поднялся по лестнице к своей комнате, снял куртку, повесил ее на крючок. А потом начал бы это упражнение сначала. И так тысячу раз. Ты меня понял?
Голова опущена, молчит.
Доктор сурово посмотрел на Ханну Мартин, одну из нянь, стоявшую на верхней площадке лестницы.
– Ханна, вы проследите за тем, как Джордж выполняет задание. Он войдет в дом, закроет дверь, поднимется по лестнице, снимет куртку, повесит на крючок и будет повторять это, пока не придет время ложиться спать. Завтра утром он возобновит это упражнение и продолжит тренироваться до… – Доктор сверился с карманными часами. – До четырех часов пополудни. – Снова взгляд на Ханну. – Вы меня поняли?
Ханна кивнула.
На следующий день, вечером, когда доктор после утомительного рабочего дня вернулся домой, первым, кого он увидел, был Джордж. Доктор с удивлением смотрел, как мальчик, ссутулившись и шаркая ногами, в курточке бредет по холлу. Келлог остановился. Джордж медленно, словно каждая ступенька являла собой непреодолимое препятствие, поднялся по лестнице, подошел к вешалке, размеренно, как автомат, снял куртку, повесил ее на крючок, подождал какое-то мгновение, потом снова надел куртку. Время – половина восьмого. Все дети уже поужинали; самых маленьких Ханна увела в спортивный зал делать вечернюю гимнастику, остальные готовили уроки или занимались работой по дому. В холле не было никого, кроме Келлога и Джорджа.
Когда мальчик надел курточку и направился к входной двери, Келлог разомкнул уста.
– Джордж, – сказал он. – Ты можешь остановиться. Я велел тебе выполнять это упражнение только до четырех часов. Я надеюсь, ты усвоил свой урок. А теперь повесь курточку и беги в спортивный зал.
Но Джордж не повесил курточку. И не побежал в спортивный зал. Не поднимая головы, он спустился по лестнице, вышел на улицу, снова вошел, поднялся наверх, стащил с себя куртку, повесил ее на крючок, подождал мгновение, потом надел куртку и возобновил «упражнение».
Дважды доктор пытался заговорить с Джорджем, но тот игнорировал эти попытки. С таким же успехом Джон Харви Келлог мог быть стеной, лампой, пальмой в кадке, бесплотным привидением. Мальчик продолжал топать по лестнице, шаркать по ковру. Ну что ж, подумал доктор. Ну что ж. Хочет упрямиться – пусть его упрямится. А у Келлога имелись и другие неотложные дела. Во-первых, надо поужинать, а потом необходимо вернуться в Санаторий, там со вчерашнего дня оставалась кое-какая незавершенная работа. Мальчик устанет. Это очевидно.
Но Джордж не устал. Он продолжал «упражняться» день за днем, ночь за ночью (никто не видел, как он ел или спал), и никакие просьбы, никакие увещевания не могли его остановить. Входная дверь, холл, лестница, пустой крючок – и все сначала. На полу уже проступила отчетливая дорожка от его ног, башмаки заметно стоптались, куртка в некоторых местах разошлась по швам. Прошла неделя. Две. Никто не видел, чтобы Джордж ел, мылся, спал. Входная дверь, холл, лестница, пустой крючок. Доктор просыпался ночью и в полной тишине огромного спящего дома слышал звуки шаркающих маленьких подошв: ш-шш, ш-шш, ш-шш. Это сводило с ума. Раздражало неимоверно. Лишало сна. Наконец, через две с половиной недели непрекращающегося кошмара, доведенный до крайности доктор Келлог среди ночи сбросил одеяло и пулей выскочил за дверь. Промчался мимо комнаты жены, свернул направо и влетел на детскую половину дома.
Сквозь окна коридора просачивался тусклый лунный свет. Доктор остановился. Прислушался. Он слышал только стук собственного сердца – и больше ничего. Ничего. Ни звука. Но вдруг тишину полоснул ножом скрип открываемой двери, перед доктором появилось маленькое худенькое привидение и, шаркая ногами по полу, направилось по проторенному пути: холл, лестница, пустой крючок.
– Джордж! – заревел Келлог. – Черт тебя возьми, Джордж, немедленно остановись! Я же сказал: хватит! Ни малейшего эффекта. Доктор стоял, загораживая мальчику дорогу, но Джорджу все было нипочем. Он просто сделал два шага в сторону и обошел возникшее на пути препятствие. И тут доктор понял, что он может стоять здесь всю ночь, весь день – всегда. Придет весна, зацветут деревья, птицы совьют себе гнезда, тысячи животов останутся непрооперированными чудодейственными руками доктора Келлога, а Джордж все так же молча и без остановки будет делать два шага в сторону и обходить его, словно он – статуя, высеченная из камня. Тупой, упрямый, неблагодарный мальчишка! И Шеф не выдержал. Ему было тогда около сорока лет, и, при всех недостатках своей фигуры, Келлог находился в отличной физической форме. В два прыжка он очутился на верхней площадке лестницы, схватил тонкие как палки руки Джорджа (тут уж не до гигиены!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141