Перенося из погреба большого дома свои травы, напевала что-то на лопарском, которым пользовалась очень редко.
Прежде всего она выскоблила и вымыла весь дом. Вытерла пыль. Заставила Ханну и Вениамина помогать ей и вырезать для полок затейливые кружева из цветной бумаги. Проветрила тюфяки и перины. Разложила по шкафам и комодам приданое, полученное от Дины.
Дом всегда был открыт. Стине принимала всех, кто к ней заходил. Просто из любопытства или за каким-нибудь снадобьем.
Можно сказать, она отбила хлеб у Олине. Теперь большая часть людей, приходивших в лавку, навещала Стине, а не синюю кухню Олине. Приходили главным образом за травяными отварами и мазями. А иногда и по причинам, о которых не хотели говорить при посторонних.
Руки у Стине были добрые и теплые. Глаза светились радостью. Той весной гаг у нее было больше, чем обычно. Она кормила птиц и собирала пух, строила из ящиков укрытия, чтобы сидевшие на яйцах птицы не страдали от дождя и ветра. Когда подходил срок, она собирала птенцов в передник из грубой ткани и относила их к морю.
Первое время после женитьбы Фома был похож на оглушенного быка. Потом перестал противиться судьбе. Его лицо постепенно разгладилось, морщины исчезли. Словно Стине с утра до вечера мыла его своими отварами и розовой водой. Или прибегала к не известному никому средству.
Когда ее живот под передником заметно округлился, Фома начал улыбаться. Сперва осторожно. А потом уже сиял так, что соперничал с солнцем и своими бронзовыми от загара руками.
Фома думал, что это какое-то колдовство. Шли дни и ночи, и он уже не мог оставаться равнодушным и холодным. Стине излучала тепло.
Она ничего от него не требовала. Но заботилась о его одежде и ставила перед ним еду. Следила, чтобы он отдыхал. Приносила ему в поле ведерко с кислым молоком. С доброй улыбкой ставила молоко на землю и уходила.
Видно, она не привыкла ничего получать даром. В свадебную ночь он овладел ею торопливо и сердито, думая о том, что у нее было двое незаконных детей.
В последнее мгновение ему почудилось, будто он лежит между могучими ляжками Дины. Потом Стине подоткнула вокруг него одеяло и пожелала ему доброй ночи. Но Фома не мог спать. Он лежал в полумраке и смотрел на лицо Стине.
Стоял сильный мороз. И вдруг он увидел, что она ежится от холода. Тогда он встал и затопил печь. Чтобы сделать ей приятное. Он вдруг осознал, что она тоже человек. И что она не приглашала его в свою постель.
Очень скоро Фома понял, что если Стине и пыталась добиться его расположения с помощью лопарского колдовства, то выиграл от этого только он сам.
Все чаще и чаще он с застенчивой радостью искал ее близости. Для него было чудом, что она никогда не отказывала ему. Чем осторожнее он с ней обращался, тем горячее и охотнее она ему отвечала. И хотя ее чужеродные глаза жили своей особой жизнью, сама она всегда была с ним. И днем и ночью.
Тем временем в ней рос ребенок. Законный ребенок, у которого был отец, уже заботившийся о нем и записанный в церковных книгах. Если когда-то Стине и мечтала о другом муже, она никогда не говорила об этом. Если и понимала, что получила Фому от своей повелительницы, как получала от нее белье, платья, а иногда и кусочек душистого мыла, то сумела превратить его в свою собственность.
В тот день, когда Стине сказала Фоме, что у них будет ребенок, он обнял ее и стал шептать ей всякие ласковые слова. И не стыдился этого. Фома мало что знал о любви. Он всегда ждал Дининого слова, кивка, прогулок верхом, ее настроения, ее всепожирающей страсти. Такая любовь подавляла его. Вся его молодость прошла под знаком тайной жизни. И вдруг он от этого освободился.
Теперь он редко вспоминал о владелице Рейнснеса. Он работал в поле. В хлеву. В лесу. Работал ради Стине и ребенка.
ГЛАВА 19
Не называйте заговором всего того, что народ сей называет заговором; и не бойтесь того, чего он боится, и не страшитесь.
Книга Пророка Исайи, 8:12
Однажды к причалу Рейнснеса без всякого уведомления подошел карбас с казенкой, на котором прибыл ленсман. Седой серьезный ленсман хотел поговорить с Диной наедине.
— Что случилось? — спросила она.
— В Трондхейме арестовали русского. Дина оцепенела:
— Какого русского?
— Лео Жуковского, который несколько раз гостил в Рейнснесе!
— За что же?
— За государственный шпионаж! И оскорбление его королевского величества!
— Какой еще шпионаж?
— Фохт сказал, что за ним следили уже давно. Он допустил неосторожность, и его арестовали на территории тюрьмы. Он пришел туда за каким-то пакетом. Управляющий знал, что рано или поздно Жуковский придет туда. Помощник судьи считает, что связным у этих политических смутьянов был прежний управляющий. Лео Жуковский попал в ловушку. Пакет долго лежал там… Он содержал шифр…
В тихом голосе ленсмана слышалась угроза. Наконец его голос перешел в негромкое рычание:
— Директор тюрьмы сказал, что этот пакет ему передала Дина Грёнэльв из Рейнснеса!
— Ну и что из того?
— А то, что моя дочь может оказаться замешанной в позорном шпионаже! Что у нее были доверительные отношения со шпионом! И что этот человек ел и пил за одним столом с ленсманом!
Лицо Дины посерело, как старый папирус. Прищуренные глаза были окружены сеткой морщин. Она ходила между окном и ленсманом.
— Но это книга, отец! Я оставила там стихи Пушкина. Мы с Лео вместе читали их. Конечно, ему приходилось переводить мне. Я же не знаю русского.
— Что за глупые выдумки!
— Это не выдумки!
— Ты должна сказать, что не оставляла там эту книгу!
— Но ведь я ее оставила!
Ленсман вздохнул и схватился за сердце.
— Позволь тебя спросить, почему ты делаешь такие глупости?! — воскликнул он.
— Мы подчеркивали в книге отдельные слова, в ней нет никакого шпионского шифра. Это просто слова, которые я пыталась выучить.
— Нет, там подчеркнуты другие слова. Этот шифр был там записан раньше.
Ленсману была нестерпима мысль, что его дочь может оказаться замешанной в таком деле, у него больное сердце и вообще… Сперва он не хотел указывать в рапорте, что Дина в Трондхейме передала книгу для Лео. Он пристально смотрел на Дину из-под кустистых бровей. Ледяным взглядом. Будто она нанесла ему личное оскорбление, подтвердив, что оставила в тюрьме этот злосчастный пакет. Он не желает, чтобы его имя было замешано в этом скандале.
— Смею напомнить, что я ношу фамилию Иакова! И мой долг — не скрывать достоверных сведений. Ясно?
Ленсман сжался, словно кто-то ударил его молотком по затылку. Казалось, даже послышался удар, и голова ленсмана упала на грудь. Он захватил руками кончики усов и с покорным выражением лица свел их воедино.
Кончилось тем, что ленсман сдался и решил считать эту историю посланной ему Провидением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Прежде всего она выскоблила и вымыла весь дом. Вытерла пыль. Заставила Ханну и Вениамина помогать ей и вырезать для полок затейливые кружева из цветной бумаги. Проветрила тюфяки и перины. Разложила по шкафам и комодам приданое, полученное от Дины.
Дом всегда был открыт. Стине принимала всех, кто к ней заходил. Просто из любопытства или за каким-нибудь снадобьем.
Можно сказать, она отбила хлеб у Олине. Теперь большая часть людей, приходивших в лавку, навещала Стине, а не синюю кухню Олине. Приходили главным образом за травяными отварами и мазями. А иногда и по причинам, о которых не хотели говорить при посторонних.
Руки у Стине были добрые и теплые. Глаза светились радостью. Той весной гаг у нее было больше, чем обычно. Она кормила птиц и собирала пух, строила из ящиков укрытия, чтобы сидевшие на яйцах птицы не страдали от дождя и ветра. Когда подходил срок, она собирала птенцов в передник из грубой ткани и относила их к морю.
Первое время после женитьбы Фома был похож на оглушенного быка. Потом перестал противиться судьбе. Его лицо постепенно разгладилось, морщины исчезли. Словно Стине с утра до вечера мыла его своими отварами и розовой водой. Или прибегала к не известному никому средству.
Когда ее живот под передником заметно округлился, Фома начал улыбаться. Сперва осторожно. А потом уже сиял так, что соперничал с солнцем и своими бронзовыми от загара руками.
Фома думал, что это какое-то колдовство. Шли дни и ночи, и он уже не мог оставаться равнодушным и холодным. Стине излучала тепло.
Она ничего от него не требовала. Но заботилась о его одежде и ставила перед ним еду. Следила, чтобы он отдыхал. Приносила ему в поле ведерко с кислым молоком. С доброй улыбкой ставила молоко на землю и уходила.
Видно, она не привыкла ничего получать даром. В свадебную ночь он овладел ею торопливо и сердито, думая о том, что у нее было двое незаконных детей.
В последнее мгновение ему почудилось, будто он лежит между могучими ляжками Дины. Потом Стине подоткнула вокруг него одеяло и пожелала ему доброй ночи. Но Фома не мог спать. Он лежал в полумраке и смотрел на лицо Стине.
Стоял сильный мороз. И вдруг он увидел, что она ежится от холода. Тогда он встал и затопил печь. Чтобы сделать ей приятное. Он вдруг осознал, что она тоже человек. И что она не приглашала его в свою постель.
Очень скоро Фома понял, что если Стине и пыталась добиться его расположения с помощью лопарского колдовства, то выиграл от этого только он сам.
Все чаще и чаще он с застенчивой радостью искал ее близости. Для него было чудом, что она никогда не отказывала ему. Чем осторожнее он с ней обращался, тем горячее и охотнее она ему отвечала. И хотя ее чужеродные глаза жили своей особой жизнью, сама она всегда была с ним. И днем и ночью.
Тем временем в ней рос ребенок. Законный ребенок, у которого был отец, уже заботившийся о нем и записанный в церковных книгах. Если когда-то Стине и мечтала о другом муже, она никогда не говорила об этом. Если и понимала, что получила Фому от своей повелительницы, как получала от нее белье, платья, а иногда и кусочек душистого мыла, то сумела превратить его в свою собственность.
В тот день, когда Стине сказала Фоме, что у них будет ребенок, он обнял ее и стал шептать ей всякие ласковые слова. И не стыдился этого. Фома мало что знал о любви. Он всегда ждал Дининого слова, кивка, прогулок верхом, ее настроения, ее всепожирающей страсти. Такая любовь подавляла его. Вся его молодость прошла под знаком тайной жизни. И вдруг он от этого освободился.
Теперь он редко вспоминал о владелице Рейнснеса. Он работал в поле. В хлеву. В лесу. Работал ради Стине и ребенка.
ГЛАВА 19
Не называйте заговором всего того, что народ сей называет заговором; и не бойтесь того, чего он боится, и не страшитесь.
Книга Пророка Исайи, 8:12
Однажды к причалу Рейнснеса без всякого уведомления подошел карбас с казенкой, на котором прибыл ленсман. Седой серьезный ленсман хотел поговорить с Диной наедине.
— Что случилось? — спросила она.
— В Трондхейме арестовали русского. Дина оцепенела:
— Какого русского?
— Лео Жуковского, который несколько раз гостил в Рейнснесе!
— За что же?
— За государственный шпионаж! И оскорбление его королевского величества!
— Какой еще шпионаж?
— Фохт сказал, что за ним следили уже давно. Он допустил неосторожность, и его арестовали на территории тюрьмы. Он пришел туда за каким-то пакетом. Управляющий знал, что рано или поздно Жуковский придет туда. Помощник судьи считает, что связным у этих политических смутьянов был прежний управляющий. Лео Жуковский попал в ловушку. Пакет долго лежал там… Он содержал шифр…
В тихом голосе ленсмана слышалась угроза. Наконец его голос перешел в негромкое рычание:
— Директор тюрьмы сказал, что этот пакет ему передала Дина Грёнэльв из Рейнснеса!
— Ну и что из того?
— А то, что моя дочь может оказаться замешанной в позорном шпионаже! Что у нее были доверительные отношения со шпионом! И что этот человек ел и пил за одним столом с ленсманом!
Лицо Дины посерело, как старый папирус. Прищуренные глаза были окружены сеткой морщин. Она ходила между окном и ленсманом.
— Но это книга, отец! Я оставила там стихи Пушкина. Мы с Лео вместе читали их. Конечно, ему приходилось переводить мне. Я же не знаю русского.
— Что за глупые выдумки!
— Это не выдумки!
— Ты должна сказать, что не оставляла там эту книгу!
— Но ведь я ее оставила!
Ленсман вздохнул и схватился за сердце.
— Позволь тебя спросить, почему ты делаешь такие глупости?! — воскликнул он.
— Мы подчеркивали в книге отдельные слова, в ней нет никакого шпионского шифра. Это просто слова, которые я пыталась выучить.
— Нет, там подчеркнуты другие слова. Этот шифр был там записан раньше.
Ленсману была нестерпима мысль, что его дочь может оказаться замешанной в таком деле, у него больное сердце и вообще… Сперва он не хотел указывать в рапорте, что Дина в Трондхейме передала книгу для Лео. Он пристально смотрел на Дину из-под кустистых бровей. Ледяным взглядом. Будто она нанесла ему личное оскорбление, подтвердив, что оставила в тюрьме этот злосчастный пакет. Он не желает, чтобы его имя было замешано в этом скандале.
— Смею напомнить, что я ношу фамилию Иакова! И мой долг — не скрывать достоверных сведений. Ясно?
Ленсман сжался, словно кто-то ударил его молотком по затылку. Казалось, даже послышался удар, и голова ленсмана упала на грудь. Он захватил руками кончики усов и с покорным выражением лица свел их воедино.
Кончилось тем, что ленсман сдался и решил считать эту историю посланной ему Провидением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119