Потом спокойно начала рассказывать о своей первой ночи с Иаковом.
Юхана замутило. Все было как во сне. Слова, которые она употребляла, и то, что говорила об его отце. Потом в нем проснулось любопытство. Он как будто заглянул в замочную скважину в спальне отца.
— Если ты станешь пастором, напрасно потеряешь время, — сказала она, откидываясь на подушки.
Он в ярости набросился на нее. Таскал за волосы. Разорвал рубашку. Расцарапал руки.
Она прижала его к себе, спрятала его лицо у себя между грудями и стала качать, как ребенка. Больше она ничего не сказала. Он был дома. Хуже уже быть не могло.
Худшее уже свершилось, и это было непоправимо.
Ушел Юхан не через заднюю дверь. Хотя люди уже проснулись и могли видеть его. Так велела Дина.
— Кто ходит через заднюю дверь, тот прячется, — сказала она. — А тебе прятаться нечего. Запомни это. Ты имеешь право приходить и уходить, когда я захочу. Рейнснес и все, что в нем есть, принадлежит нам.
Он потерпел кораблекрушение и нагой выбрался на острые камни. Солнце уже искупалось в море. И теперь струилось на поля.
Юхан не понимал детей. Он вообще никогда никого не понимал.
Мало того, у него не было опыта общения с ними. Он и не старался установить с ними связь.
Дети всегда пребывали в движении. Он не успевал слова сказать, как менялись их мысли, менялось положение их тел в пространстве.
Юхан не считал, что дети многое узнают во время занятий с ним.
Вениамин быстро научился сбивать с толку учителя и мешал Ханне. Или смешил ее.
Они занимались за столом в гостиной. Кое-какие книжные знания они все же приобрели, но главным образом научились составлять заговоры и обмениваться тайными знаками.
Они существовали в стане дерзких слов, переглядываний и всяческих подвохов.
Они читали катехизис и заповеди.
— «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего!» — тонким голоском выговаривала Ханна и водила пальчиком по строчкам.
— Юхан, почему у тебя нет ни жены, ни имения? — спросил Вениамин, когда Ханна на мгновение умолкла.
— Жены у меня нет, но имение есть, — коротко ответил Юхан.
— А где оно?
— Это Рейнснес, — с отсутствующим видом ответил Юхан и кивнул Ханне, чтобы она читала дальше.
— Нет, Рейнснес принадлежит Дине! — заявил Вениамин.
— И Дине, и мне, — поправил его Юхан.
— Но ведь вы не женаты!
— Нет. Дина была замужем за Иаковом, моим и твоим отцом.
— Но ведь Дина тебе не мать?
— Нет, однако мы вместе владеем и управляем Рейнснесом.
— Я никогда не видел, чтобы ты чем-нибудь управлял в Рейнснесе, — сказал Вениамин и захлопнул катехизис.
Не успев опомниться, Юхан влепил ему пощечину. На щеке Вениамина выступила красная полоска. Глаза стали похожи на черные пуговицы.
— Ты еще пожалеешь об этом! — крикнул Вениамин и пулей вылетел за дверь.
Ханна соскользнула со стула и, как тень, бросилась за ним.
Юхан стоял у стола, ладонь у него горела.
Юхан понял, что так продолжаться не может. Он вынул письмо с королевской печатью и с отвращением думал о своем положении.
Он часто ловил на себе косые взгляды, слышал вопросы: неужели до сих пор ему еще не дали прихода? Или он решил остаться в Рейнснесе? Ведь он столько учился, чтобы стать пастором, у него такая светлая голова!..
Ленсман прямо заявил, что взрослому человеку из хорошей семьи негоже служить учителем у своей мачехи. Юхан весь сжался и не знал, что на это ответить. Сын Ингеборг и Иакова не умел защищаться.
Юхан написал, что принимает приход. Он старался не заходить в контору и не оставаться с Диной наедине.
Последние дни перед отъездом Дина и Юхан были как чужие. Он заглянул в гостиную и буркнул, что прощание они отложат на утро. Андерс и матушка Карен растерялись. Решение Юхана принять приход было для них неожиданностью. Атмосфера была тягостная.
Стине встала и подошла к бледному молодому человеку в черном платье. Она взяла его руку обеими руками и сделала низкий реверанс.
Юхан был тронут, он повернулся и ушел.
Тут же ушла и Дина, не пожелав никому доброй ночи. Она нагнала Юхана на лестнице. И быстро ухватила за полу сюртука:
— Юхан!
— Что?
— По-моему, нам надо поговорить!
— Может быть.
— Идем! Пошли ко мне!
— Нет! — прошептал он, испуганно оглядываясь на стены, которые могли и слышать, и видеть их.
— Юхан!.. — позвала она.
— Дина, это большой грех…
Он осторожно передвигал ноги. И поднимался вверх по лестнице. Уже наверху он оглянулся и посмотрел на нее. Он весь взмок. Но спасся.
С той ночи она стала для него святой блудницей. Посланницей его страстей. Пусть живет в Рейнснесе и управляет тут всем, а он отправится служить Господу, как и хотелось его матери. Грех он заберет с собой и постарается искупить его. Он оправдывал себя тем, что Дина слишком неуемна в своей чувственности и совершенно не думает о том, что заняла место его матери. Всевышний не может не понимать, что есть предел, за которым человек не властен над собой.
Он уплыл с пароходом на другой день. Дина пришла проводить его на берег. В виде исключения. Как-то она сумела изобразить все так, будто он был обычным гостем, покидавшим Рейнснес.
Юхан вошел в лодку и в знак прощания поднял шляпу. Приказчик Петер оттолкнулся веслом от берега.
Вениамину было велено стучаться в дверь, если он хотел зайти к Дине. Так сказала Стине. Первые дни, после того как Дина переехала в новый дом, он плакал и отказывался спать. Потом разработал свою стратегию. Он прибегал к всевозможным уловкам, пускал в ход все свое обаяние, чтобы повелевать всеми женщинами в усадьбе. Начал он со Стине, но она тут же раскусила его замысел и одним взглядом привела его к послушанию.
Тогда он кинулся в объятия матушки Карен. Ведь она его бабушка. Правда? Только его. Не Ханны. Этим он заставил плакать и Ханну, потому что матушка Карен оказалась только его собственностью. С ее тростью с серебряным набалдашником, пучком на затылке, кружевным воротничком, брошкой и всем прочим. И Ханна еще раз поняла, что ее положение в этом доме зависит от настроения других, — когда этим другим было хорошо, они забывали, кто она, и не вспоминали о своих правах. Матушка Карен пожурила Вениамина, но вынуждена была признаться, что Ханне она бабушка лишь понарошку. Еще была Олине. Ею нельзя было управлять, используя родство или ее положение в доме, зато Олине можно было очаровать, и тогда она забывала обо всем. Тогда Вениамину разрешалось сидеть на кухне и пить чай с медом, хотя на самом деле ему уже давно полагалось лежать в постели. Он часто подкрадывался босиком и, послушав у двери, одна ли Олине на кухне, составлял ей компанию в любое время.
Не забыл он и о Фоме. Но Фому Вениамин видел, только когда тот задавал корм лошадям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Юхана замутило. Все было как во сне. Слова, которые она употребляла, и то, что говорила об его отце. Потом в нем проснулось любопытство. Он как будто заглянул в замочную скважину в спальне отца.
— Если ты станешь пастором, напрасно потеряешь время, — сказала она, откидываясь на подушки.
Он в ярости набросился на нее. Таскал за волосы. Разорвал рубашку. Расцарапал руки.
Она прижала его к себе, спрятала его лицо у себя между грудями и стала качать, как ребенка. Больше она ничего не сказала. Он был дома. Хуже уже быть не могло.
Худшее уже свершилось, и это было непоправимо.
Ушел Юхан не через заднюю дверь. Хотя люди уже проснулись и могли видеть его. Так велела Дина.
— Кто ходит через заднюю дверь, тот прячется, — сказала она. — А тебе прятаться нечего. Запомни это. Ты имеешь право приходить и уходить, когда я захочу. Рейнснес и все, что в нем есть, принадлежит нам.
Он потерпел кораблекрушение и нагой выбрался на острые камни. Солнце уже искупалось в море. И теперь струилось на поля.
Юхан не понимал детей. Он вообще никогда никого не понимал.
Мало того, у него не было опыта общения с ними. Он и не старался установить с ними связь.
Дети всегда пребывали в движении. Он не успевал слова сказать, как менялись их мысли, менялось положение их тел в пространстве.
Юхан не считал, что дети многое узнают во время занятий с ним.
Вениамин быстро научился сбивать с толку учителя и мешал Ханне. Или смешил ее.
Они занимались за столом в гостиной. Кое-какие книжные знания они все же приобрели, но главным образом научились составлять заговоры и обмениваться тайными знаками.
Они существовали в стане дерзких слов, переглядываний и всяческих подвохов.
Они читали катехизис и заповеди.
— «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего!» — тонким голоском выговаривала Ханна и водила пальчиком по строчкам.
— Юхан, почему у тебя нет ни жены, ни имения? — спросил Вениамин, когда Ханна на мгновение умолкла.
— Жены у меня нет, но имение есть, — коротко ответил Юхан.
— А где оно?
— Это Рейнснес, — с отсутствующим видом ответил Юхан и кивнул Ханне, чтобы она читала дальше.
— Нет, Рейнснес принадлежит Дине! — заявил Вениамин.
— И Дине, и мне, — поправил его Юхан.
— Но ведь вы не женаты!
— Нет. Дина была замужем за Иаковом, моим и твоим отцом.
— Но ведь Дина тебе не мать?
— Нет, однако мы вместе владеем и управляем Рейнснесом.
— Я никогда не видел, чтобы ты чем-нибудь управлял в Рейнснесе, — сказал Вениамин и захлопнул катехизис.
Не успев опомниться, Юхан влепил ему пощечину. На щеке Вениамина выступила красная полоска. Глаза стали похожи на черные пуговицы.
— Ты еще пожалеешь об этом! — крикнул Вениамин и пулей вылетел за дверь.
Ханна соскользнула со стула и, как тень, бросилась за ним.
Юхан стоял у стола, ладонь у него горела.
Юхан понял, что так продолжаться не может. Он вынул письмо с королевской печатью и с отвращением думал о своем положении.
Он часто ловил на себе косые взгляды, слышал вопросы: неужели до сих пор ему еще не дали прихода? Или он решил остаться в Рейнснесе? Ведь он столько учился, чтобы стать пастором, у него такая светлая голова!..
Ленсман прямо заявил, что взрослому человеку из хорошей семьи негоже служить учителем у своей мачехи. Юхан весь сжался и не знал, что на это ответить. Сын Ингеборг и Иакова не умел защищаться.
Юхан написал, что принимает приход. Он старался не заходить в контору и не оставаться с Диной наедине.
Последние дни перед отъездом Дина и Юхан были как чужие. Он заглянул в гостиную и буркнул, что прощание они отложат на утро. Андерс и матушка Карен растерялись. Решение Юхана принять приход было для них неожиданностью. Атмосфера была тягостная.
Стине встала и подошла к бледному молодому человеку в черном платье. Она взяла его руку обеими руками и сделала низкий реверанс.
Юхан был тронут, он повернулся и ушел.
Тут же ушла и Дина, не пожелав никому доброй ночи. Она нагнала Юхана на лестнице. И быстро ухватила за полу сюртука:
— Юхан!
— Что?
— По-моему, нам надо поговорить!
— Может быть.
— Идем! Пошли ко мне!
— Нет! — прошептал он, испуганно оглядываясь на стены, которые могли и слышать, и видеть их.
— Юхан!.. — позвала она.
— Дина, это большой грех…
Он осторожно передвигал ноги. И поднимался вверх по лестнице. Уже наверху он оглянулся и посмотрел на нее. Он весь взмок. Но спасся.
С той ночи она стала для него святой блудницей. Посланницей его страстей. Пусть живет в Рейнснесе и управляет тут всем, а он отправится служить Господу, как и хотелось его матери. Грех он заберет с собой и постарается искупить его. Он оправдывал себя тем, что Дина слишком неуемна в своей чувственности и совершенно не думает о том, что заняла место его матери. Всевышний не может не понимать, что есть предел, за которым человек не властен над собой.
Он уплыл с пароходом на другой день. Дина пришла проводить его на берег. В виде исключения. Как-то она сумела изобразить все так, будто он был обычным гостем, покидавшим Рейнснес.
Юхан вошел в лодку и в знак прощания поднял шляпу. Приказчик Петер оттолкнулся веслом от берега.
Вениамину было велено стучаться в дверь, если он хотел зайти к Дине. Так сказала Стине. Первые дни, после того как Дина переехала в новый дом, он плакал и отказывался спать. Потом разработал свою стратегию. Он прибегал к всевозможным уловкам, пускал в ход все свое обаяние, чтобы повелевать всеми женщинами в усадьбе. Начал он со Стине, но она тут же раскусила его замысел и одним взглядом привела его к послушанию.
Тогда он кинулся в объятия матушки Карен. Ведь она его бабушка. Правда? Только его. Не Ханны. Этим он заставил плакать и Ханну, потому что матушка Карен оказалась только его собственностью. С ее тростью с серебряным набалдашником, пучком на затылке, кружевным воротничком, брошкой и всем прочим. И Ханна еще раз поняла, что ее положение в этом доме зависит от настроения других, — когда этим другим было хорошо, они забывали, кто она, и не вспоминали о своих правах. Матушка Карен пожурила Вениамина, но вынуждена была признаться, что Ханне она бабушка лишь понарошку. Еще была Олине. Ею нельзя было управлять, используя родство или ее положение в доме, зато Олине можно было очаровать, и тогда она забывала обо всем. Тогда Вениамину разрешалось сидеть на кухне и пить чай с медом, хотя на самом деле ему уже давно полагалось лежать в постели. Он часто подкрадывался босиком и, послушав у двери, одна ли Олине на кухне, составлял ей компанию в любое время.
Не забыл он и о Фоме. Но Фому Вениамин видел, только когда тот задавал корм лошадям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119