Девушки, тащите ведра с водой!
Ее голос перекрывал и шум ветра, и треск горящего дерева. Она стояла широко расставив ноги, волосы черной стаей вились вокруг головы.
Синяя муслиновая юбка с шестью широкими складками впереди казалась парусом, противостоящим ветру.
Взгляд ее был холоден и полон внимания. Она не спускала глаз с Фомы и одним этим как будто удерживала его на крыше.
А голос был похож на крик ворона. Громкий и сердитый.
Вскоре еще несколько человек вскарабкались по стремянке, приставленной Фомой к крыше, и бросились помогать ему.
Дождь, который последние сутки, как чума, косил все на земле и на море, вдруг прекратился. Но ветер был преисполнен коварства и злобы.
Люди метались с мокрыми парусами и мешками, гасили искры, находящие себе сухую поживу.
Несколько горящих досок рухнули на сено, лежавшее на чердаке хлева, и угрожали запалить все кругом.
— Андерс, следи за сеном! Держи там мокрые паруса! — кричала Дина.
Люди мгновенно оказывались там, где были нужны их руки. Ведра, поставленные с утра в людской под текущей крышей, вмиг перекочевали к хлеву. Остальные принесли из кухни и погребов.
Слава Богу, что все было мокрое — трава, стены. Все было пропитано водой. Искры шипели и гасли.
— Недосмотрел сегодня Господь за нашей крышей! — бросил Андерс, пробегая мимо Дины с мокрым свернутым парусом на плече.
Она даже не взглянула на него.
«Принц Густав» срочно бросил якорь, на воду спустили шлюпки. И вскоре уже матросы и пассажиры-мужчины устремились вверх по аллее, чтобы принять участие в тушении пожара.
Хлев стоял далеко от берега. Выше дома и всех дворовых построек. Носить воду из моря было неблизко.
Кто-то бросился к колодцу между хлевом и домами. Но там дело шло медленно, выигрыш был невелик.
Мужчины и женщины выстроились цепочкой от хлева до берега. Их было недостаточно, чтобы передавать ведро из рук в руки, приходилось пробегать с ведром несколько метров.
И тем не менее вскоре ведра уже взлетали с земли на крышу хлева.
Матросы работали не щадя сил. Слышалась брань, проклятия и крики «Ура!».
Штурман с капитаном тоже тушили пожар. Они сбросили с себя кители, фуражки и смешались с общей толпой.
Машинист-англичанин говорил громовым басом на своем ломаном норвежском, которого никто не понимал. Шея и плечи у него были как у моржа, и он привык таскать тяжести.
На крыше рядом с Фомой работали еще трое. Они обвязались веревками и ходили по крыше, точно по палубе в бурю, им помогала держаться на ногах ловкость, а иногда и ветер. Двое работали топорами, двое принимали ведра с водой.
Больше всего пользы было от топоров. Вскоре четверть крыши с восточной стороны была уже содрана и дотлевала на земле.
Теперь ветер добрался до сена, которое лежало под уцелевшей пока частью крыши и потому не было прикрыто мокрыми парусами.
Словно по мановению волшебной палочки сено пришло в движение. Закрутилось столбом. Взвилось над стоявшим без крыши хлевом. Сделав круг над людьми, оно уносилось к морю.
— Нильс! Сено! Давай еще паруса!
Голос Дины с такой легкостью преодолел сопротивление ветра, что капитан на мгновение удивленно поднял голову.
Нильс был занят и не слыхал приказа. Зато другие услышали его, принесли паруса, и сено быстро затихло.
Люди не замечали, как идет время. Покинутый «Принц Густав» одиноко покачивался на воде.
Ханна и Вениамин бегали в толпе и жадно впитывали в себя все, что происходило вокруг. Грязь и глина засохли у них на ногах, нарядная одежда была безнадежно испорчена. Но на это никто не обращал внимания.
Когда люди справились с огнем и лишь отдельные небольшие столбики дыма, поднимавшиеся над разбросанными по земле досками, напоминали о том, что пожар мог уничтожить все, Дина оторвала взгляд от крыши хлева. Она повернулась всем своим большим, нывшим от напряжения грязным телом и поставила ведро на землю.
Плечи у нее опустились, словно из нее вышел весь воздух. Спина сгорбилась.
Она отбросила с лица волосы движением лошади, которой хочется увидеть солнце. На небе синел широкий просвет.
Тогда она поймала на себе незнакомый взгляд.
Я Дина. Мои ноги — сваи, уходящие в землю. Моя голова невесома и принимает все: звуки, запахи, краски.
Картины вокруг меня находятся в движении. Люди. Ветер. Острый запах обгоревшего дерева и сажи. Сначала я вижу только глаза, без головы, без туловища. Они словно частица моей усталости. В них можно отдохнуть.
Я никогда не видела такого человека. Пират? Нет! Он пришел из Книги Ертрюд! Это Бараева!
Где я была так долго?
ГЛАВА 10
О, если бы ты был мне брат, сосавший груди матери моей! тогда я, встретив тебя на улице, целовала бы тебя, и меня не осуждали бы. Повела бы я тебя, привела бы тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня, а я поила бы тебя ароматным вином, соком гранатовых яблоков моих.
Книга Песни Песней Соломона, 8:1, 2
Глаза были ярко-зеленые. Крупные черты лица, на щеках щетина. Нос самоуверенно взирал на мир, широкие ноздри были похожи на плуг.
Дине не требовалось наклонять голову, чтобы встретиться с ним глазами. Лицо у него было темное, обветренное, на левой щеке белел широкий шрам. Наверное, кому-нибудь оно могло показаться некрасивым и зловещим.
Большой серьезный рот. Верхняя губа изящно изогнута, точно лук Амура, уголки подняты вверх. Видно, Создателю все же хотелось придать некоторую мягкость этим чертам.
Каштановые, довольно длинные волосы были потные и сальные. Белая когда-то рубашка теперь была мокрая и вся в саже. Один рукав оторвался по шву и висел, как на нищем.
Талия была перетянута широким кожаным ремнем, который держал кожаные штаны. Человек был худой, костистый, как каторжник. В левой руке у него был топор.
Освобожденный Варавва. Он смотрел на нее. Как будто хотел рубануть…
Фома и этот незнакомец оба работали топорами. Один потому, что знал, что поставлено на карту. Дина. Рейнснес.
Другой потому, что случайно сошел на берег в этом месте и оказался на пожаре. Ему было весело тушить его.
— Потушили! — только и сказал он. Он еще не отдышался после схватки с огнем. Его широкая грудь вздымалась, словно кузнечные мехи.
Дина изумленно смотрела на него.
— Ты Варавва? — серьезно спросила она.
— Почему Варавва? — так же серьезно спросил он. По его выговору она поняла, что он не норвежец.
— Я вижу, тебя отпустили.
— Ну, значит, Варавва, — сказал он и протянул ей руку.
Она не приняла ее. Он замер.
— Я Дина Грёнэльв, — сказала она и наконец пожала его руку. Рука была потная и грязная. Большая ладонь, длинные пальцы. Но сама ладонь была такая же мягкая, как у Дины.
Он кивнул, будто уже знал, кто она.
— Сразу видно, что ты не кузнец. — Она показала глазами на его руки.
— Нет, Варавва не кузнец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Ее голос перекрывал и шум ветра, и треск горящего дерева. Она стояла широко расставив ноги, волосы черной стаей вились вокруг головы.
Синяя муслиновая юбка с шестью широкими складками впереди казалась парусом, противостоящим ветру.
Взгляд ее был холоден и полон внимания. Она не спускала глаз с Фомы и одним этим как будто удерживала его на крыше.
А голос был похож на крик ворона. Громкий и сердитый.
Вскоре еще несколько человек вскарабкались по стремянке, приставленной Фомой к крыше, и бросились помогать ему.
Дождь, который последние сутки, как чума, косил все на земле и на море, вдруг прекратился. Но ветер был преисполнен коварства и злобы.
Люди метались с мокрыми парусами и мешками, гасили искры, находящие себе сухую поживу.
Несколько горящих досок рухнули на сено, лежавшее на чердаке хлева, и угрожали запалить все кругом.
— Андерс, следи за сеном! Держи там мокрые паруса! — кричала Дина.
Люди мгновенно оказывались там, где были нужны их руки. Ведра, поставленные с утра в людской под текущей крышей, вмиг перекочевали к хлеву. Остальные принесли из кухни и погребов.
Слава Богу, что все было мокрое — трава, стены. Все было пропитано водой. Искры шипели и гасли.
— Недосмотрел сегодня Господь за нашей крышей! — бросил Андерс, пробегая мимо Дины с мокрым свернутым парусом на плече.
Она даже не взглянула на него.
«Принц Густав» срочно бросил якорь, на воду спустили шлюпки. И вскоре уже матросы и пассажиры-мужчины устремились вверх по аллее, чтобы принять участие в тушении пожара.
Хлев стоял далеко от берега. Выше дома и всех дворовых построек. Носить воду из моря было неблизко.
Кто-то бросился к колодцу между хлевом и домами. Но там дело шло медленно, выигрыш был невелик.
Мужчины и женщины выстроились цепочкой от хлева до берега. Их было недостаточно, чтобы передавать ведро из рук в руки, приходилось пробегать с ведром несколько метров.
И тем не менее вскоре ведра уже взлетали с земли на крышу хлева.
Матросы работали не щадя сил. Слышалась брань, проклятия и крики «Ура!».
Штурман с капитаном тоже тушили пожар. Они сбросили с себя кители, фуражки и смешались с общей толпой.
Машинист-англичанин говорил громовым басом на своем ломаном норвежском, которого никто не понимал. Шея и плечи у него были как у моржа, и он привык таскать тяжести.
На крыше рядом с Фомой работали еще трое. Они обвязались веревками и ходили по крыше, точно по палубе в бурю, им помогала держаться на ногах ловкость, а иногда и ветер. Двое работали топорами, двое принимали ведра с водой.
Больше всего пользы было от топоров. Вскоре четверть крыши с восточной стороны была уже содрана и дотлевала на земле.
Теперь ветер добрался до сена, которое лежало под уцелевшей пока частью крыши и потому не было прикрыто мокрыми парусами.
Словно по мановению волшебной палочки сено пришло в движение. Закрутилось столбом. Взвилось над стоявшим без крыши хлевом. Сделав круг над людьми, оно уносилось к морю.
— Нильс! Сено! Давай еще паруса!
Голос Дины с такой легкостью преодолел сопротивление ветра, что капитан на мгновение удивленно поднял голову.
Нильс был занят и не слыхал приказа. Зато другие услышали его, принесли паруса, и сено быстро затихло.
Люди не замечали, как идет время. Покинутый «Принц Густав» одиноко покачивался на воде.
Ханна и Вениамин бегали в толпе и жадно впитывали в себя все, что происходило вокруг. Грязь и глина засохли у них на ногах, нарядная одежда была безнадежно испорчена. Но на это никто не обращал внимания.
Когда люди справились с огнем и лишь отдельные небольшие столбики дыма, поднимавшиеся над разбросанными по земле досками, напоминали о том, что пожар мог уничтожить все, Дина оторвала взгляд от крыши хлева. Она повернулась всем своим большим, нывшим от напряжения грязным телом и поставила ведро на землю.
Плечи у нее опустились, словно из нее вышел весь воздух. Спина сгорбилась.
Она отбросила с лица волосы движением лошади, которой хочется увидеть солнце. На небе синел широкий просвет.
Тогда она поймала на себе незнакомый взгляд.
Я Дина. Мои ноги — сваи, уходящие в землю. Моя голова невесома и принимает все: звуки, запахи, краски.
Картины вокруг меня находятся в движении. Люди. Ветер. Острый запах обгоревшего дерева и сажи. Сначала я вижу только глаза, без головы, без туловища. Они словно частица моей усталости. В них можно отдохнуть.
Я никогда не видела такого человека. Пират? Нет! Он пришел из Книги Ертрюд! Это Бараева!
Где я была так долго?
ГЛАВА 10
О, если бы ты был мне брат, сосавший груди матери моей! тогда я, встретив тебя на улице, целовала бы тебя, и меня не осуждали бы. Повела бы я тебя, привела бы тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня, а я поила бы тебя ароматным вином, соком гранатовых яблоков моих.
Книга Песни Песней Соломона, 8:1, 2
Глаза были ярко-зеленые. Крупные черты лица, на щеках щетина. Нос самоуверенно взирал на мир, широкие ноздри были похожи на плуг.
Дине не требовалось наклонять голову, чтобы встретиться с ним глазами. Лицо у него было темное, обветренное, на левой щеке белел широкий шрам. Наверное, кому-нибудь оно могло показаться некрасивым и зловещим.
Большой серьезный рот. Верхняя губа изящно изогнута, точно лук Амура, уголки подняты вверх. Видно, Создателю все же хотелось придать некоторую мягкость этим чертам.
Каштановые, довольно длинные волосы были потные и сальные. Белая когда-то рубашка теперь была мокрая и вся в саже. Один рукав оторвался по шву и висел, как на нищем.
Талия была перетянута широким кожаным ремнем, который держал кожаные штаны. Человек был худой, костистый, как каторжник. В левой руке у него был топор.
Освобожденный Варавва. Он смотрел на нее. Как будто хотел рубануть…
Фома и этот незнакомец оба работали топорами. Один потому, что знал, что поставлено на карту. Дина. Рейнснес.
Другой потому, что случайно сошел на берег в этом месте и оказался на пожаре. Ему было весело тушить его.
— Потушили! — только и сказал он. Он еще не отдышался после схватки с огнем. Его широкая грудь вздымалась, словно кузнечные мехи.
Дина изумленно смотрела на него.
— Ты Варавва? — серьезно спросила она.
— Почему Варавва? — так же серьезно спросил он. По его выговору она поняла, что он не норвежец.
— Я вижу, тебя отпустили.
— Ну, значит, Варавва, — сказал он и протянул ей руку.
Она не приняла ее. Он замер.
— Я Дина Грёнэльв, — сказала она и наконец пожала его руку. Рука была потная и грязная. Большая ладонь, длинные пальцы. Но сама ладонь была такая же мягкая, как у Дины.
Он кивнул, будто уже знал, кто она.
— Сразу видно, что ты не кузнец. — Она показала глазами на его руки.
— Нет, Варавва не кузнец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119