— Но его же освободили! — выдохнула она.
— Да, и вместо него пришлось погибнуть Христу.
— Христу всегда приходится погибать…
— Помашите мне, — шепотом попросил Жуковский, он был немного растерян.
Дина не ответила. Схватила его руку обеими руками и сильно укусила за средний палец. Он вскрикнул от неожиданности и от боли.
Все смешалось. Жуковский притянул ее к себе и прижался лицом к ее груди. Он тяжело дышал.
Мгновение они стояли неподвижно. Потом он выпрямился, поцеловал ей руку и надел шляпу.
— Я вернусь еще до начала зимы, — хрипло сказал он.
Ступенька за ступенькой начали разделять их. Несколько раз он обернулся и посмотрел на нее. Входная дверь захлопнулась.
Он исчез.
Пароход задержался на сутки.
Жуковский стоял на мостике, подняв руку в знак прощания. Было тепло. Он стоял в одной рубашке. Отутюженные, застегнутые на все пуговицы пассажиры рядом с ним выглядели нелепо.
Дина следила за пароходом из окна залы. Он знал, что она стоит у окна.
Я Дина. Мы плывем вдоль берега. Рядом. Его шрам — факел среди водорослей. Глаза — зеленое море. Свет над отмелями, который что-то открывает мне. А что-то скрывает. Он уплывает от меня. За мысы. За горы. Потому что не знает Ертрюд.
Юхан стоял на одном из прибрежных камней и что-то кричал вслед пароходу. Жуковский кивнул ему и приподнял шляпу.
Пароход загудел. Лопасти заработали быстрее. Голоса потонули в шуме. Зеленые глаза Дина повесила себе на шею.
Семья ленсмана рано уехала домой. Андерс и Нильс повезли их на лодке. Они все равно собирались в Страндстедет, чтобы закупить все необходимое для ремонта. О том, чтобы найти что-то в собственном лесу, нечего было и думать. Материала требовалось много, и сухого.
Они взяли карбас, чтобы сразу же привезти все в Рейнснес. Работнику из Фагернессета пришлось по жаре одному возвращаться с лошадьми через горы.
Матушка Карен пробовала вести с Юханом беседу о смысле жизни. О смерти. О будущем. И о его призвании.
Дина поехала прогуляться верхом. Одна. Вернулась она уже к вечеру.
Фома усмотрел в этом дурной знак. И решил отложить свой разговор с нею до другого дня.
В суматохе, вызванной пожаром и приездом Юхана, никто не сказал Дине, что с пароходом в Рейнснес на ее имя прибыл большой длинный ящик.
Когда посыльный из лавки сообщил ей об этом, она пошла в пакгауз Андреаса. Шаг у нее был широкий и легкий.
Там же, на причале, Дина раскрыла ящик. Он ждал ее целые сутки.
Лорк чувствовал, что его предали. Но он не упрекал Дину. Рядом с виолончелью его запах стал более явственным. Виолончель была тщательно упакована.
Дина осторожно вынула ее из ящика. И тут же хотела настроить.
Струны плакали, но не настраивались. Дина сказала об этом Лорку. Она очень волновалась. Подкрутила колки, попробовала еще раз. И опять услышала тот же жалобный плач.
Под причалом бились мелкие волны. Они беззаботно плескались и заглядывали в щели между досками.
Дина застонала от бешенства и досады.
Она решила отнести виолончель к себе в залу. Там, дома, виолончель, конечно, позволит себя настроить.
Но когда Дина вынесла виолончель на солнце, она сразу все поняла. Виолончель не выдержала путешествия. Она умерла. Случилось непоправимое — виолончель треснула!
Матушка Карен пыталась утешить Дину. Объясняла случившееся перепадом температур и влажностью.
Дина поставила виолончель в зале. В углу. Бок о бок со своей. Живую и мертвую. Рядом.
ГЛАВА 12
Я томился днем от жара, а ночью от стужи; и сон мой убегал от глаз моих.
Бытие, 31:40
Была передышка между сенокосом и уборкой картофеля. Ею следовало воспользоваться для ремонта крыши, пока люди не приступили к другой работе.
Местные рыбаки начали привозить вяленую рыбу. Ее сортировали и прессовали в связки по сорок килограммов на верхнем ярусе одного из морских пакгаузов. Рыбу отправляли в Берген, она шла за границу.
Из печени, что привозили вместе с рыбой, всю осень топили рыбий жир. Все кругом пропахло рыбьим жиром. Этот запах донимал всех. Он пропитывал волосы и выстиранное белье. Точно злой дух метил несчастных, работавших на жиротопне.
Все делалось в свой черед. На все требовались руки. Но эта работа приносила деньги и достаток всем обитателям Рейнснеса.
Новая скотница боялась старой коровы-вожака, той, у которой на шее всегда висел колокольчик.
После пожара вдруг обнаружилось, что скотница и эта корова не терпят друг друга. Почти каждый день корова опрокидывала подойник с молоком и скотница в слезах прибегала на кухню к Олине.
Однажды вечером Дина, услыхав голоса, вошла в кухню и узнала, что корова опять опрокинула подойник.
— А доить-то ты умеешь? — спросила Дина у скотницы.
— Да, — всхлипнула она.
— Я спрашиваю: умеешь ли ты доить капризных коров?
— Да. — Девушка сделала реверанс.
— Расскажи, как ты доишь.
— Сажусь на скамеечку, ставлю подойник между колен…
— А корова? Что ты делаешь с коровой?
— Я… мою ей вымя… Вы же знаете…
— А еще что?
— Еще?..
— Да. Ты же доишь живое существо.
— Больше ничего.
— С коровой надо обращаться как с человеком. Понятно?
Девушка испуганно поежилась:
— Она такая злая…
— Она злая только с тобой.
— Сперва она такой не была.
— Она стала злой после пожара?
— Да. Не понимаю почему.
— А потому, что ты вечно спешишь, торопишься в людскую, — вдруг там без тебя произошло что-нибудь интересное. Ты для нее все равно что пожар.
— Но…
— Поверь мне! А сейчас идем в хлев!
Дина вышла в сени и нашла рабочую одежду. Потом они вместе пошли к мычащей корове.
Дина оставила скамеечку и подойник в проходе. Потом подошла к стойлу и положила руку корове на шею. Тяжело и спокойно.
— Тихо, тихо, успокойся, — негромко приговаривала она и гладила храпящую корову.
— Осторожно, она злая! — испуганно сказала девушка.
— Я тоже. — Дина продолжала гладить корову.
Скотница с изумлением смотрела на нее. Дина вошла в стойло и поманила к себе девушку. Та нехотя подошла к ней.
— Вот так. А теперь погладь корову, — приказала Дина. Девушка повиновалась. Сперва боязливо. Потом страх прошел.
— Посмотри ей в глаза! — велела Дина.
Девушка опять подчинилась. Корова постепенно затихла и принялась за сено.
— С ней надо разговаривать как с человеком! — сказала Дина. — Можешь рассказывать ей о погоде, о лете.
Девушка заговорила с коровой. Сперва ее голос звучал неуверенно, почти жалобно, но потом в нем зазвучали даже сердечные нотки.
— Теперь покажи ей подойник и тряпку, но продолжай рассказывать, — велела Дина и, не спуская глаз с девушки и с коровы, вышла из стойла.
В конце концов корова повернула голову и с интересом смотрела, как скотница доит ее.
Девушка радовалась. Молоко текло тугими белыми струями, с краев подойника падала пена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119