Вперед, вперед к победе,
Африки мощь, восстань!
Красно-черно-зеленый — взвейся!
Победа за нами, вперед!
Слабые древние голоса усиливались в последней строке в утверждении силы и в тоске по великолепию. После положенной паузы мужчины подняли свои инструменты, и медь заблестела под лучами солнца, как тусклое золото. Они стояли словно верные телохранители мисс Аманды, дрожащей правой рукой поднося медь к беззубым ртам, а левой держась за сердце. По причине, которой Айван так до конца и не понял, он почувствовал, что по его щекам текут горячие слезы. Пожилая женщина заиграла ровный приглушенный бит в стиле «милитари». Тромбон пропустил бит и начал с тяжелого хрипа с присвистом, почти как настоящий трубный глас, но тут же исправился, и медные звуки гимна задрожали в воздухе, поначалу нестройно и осторожно, но постепенно набирая силу и наполняя долину надтреснутым великолепием, которое не могло не впечатлить. Когда смолк последний звук, гроб с телом мисс Аманды опустили в могилу.
Впоследствии все из присутствующих, даже сестры из бэнда Покомании Матери Андерсон, которые вполне законно сожалели, что их роль была несколько преуменьшена, согласились, что все было правильно. Маас Натти ходил повсюду с праведным выражением на лице, как человек, знающий свои обязанности и точно их исполняющий.
Полдень прошел за едой и питьем. Ночью состоялось молчаливое бдение, на котором присутствовали только близкие друзья и соседи и, конечно же, бэнд Матери Андерсон, неукротимый в своем следовании традициям и в благочестии, в своем почитании умершей. И хотя Маас Натти готов был поклясться, что бдения проходят «сообразно древним обычаям», это было не совсем так. Никто не посмел расстраивать старика и сказать ему это в лицо, но нашлись стaрые люди, не уступавшие Маасу Натти в знании обычаев, которые начали перешептываться, что в данном случае были допущены некоторые отступления.
Вопрос состоял в следующем: всем было известно, что после смерти дух мертвой девять дней пребывает в могиле и по ночам бродит вокруг своих родных мест. Следовательно, необходимо постоянно поддерживать определенную активность, такую как бдение и песнопения, в каждую из девяти ночей, в которые дух бродит по окрестностям. Но девятая ночь имеет еще большее значение, чем первая ночь после похорон. В эту ночь, когда дух окончательно оставляет мир, забирая с собой то последнее, что связывает его с жизнью, от заката до заката должно происходить грандиозное пиршество. Оно включает в себя бдение, песнопения, похоронный пир, а также древний мистический танец кумина, во время которого духи предков овладевают живыми и говорят через них, чтобы последние желания и тревоги ушедшей были услышаны. В этом случае присутствие всех, кто знал мертвую или так или иначе был причастен к ее земной жизни, было обязательным; в противном случае духи могли оскорбиться и разгневаться.
Известны случаи, когда оскорбленные духи прерывали церемонию, сеяли раздор среди ее участников, который выливался в ссоры и драки, и даже сами бросали в них камни и все, что попалось под руку. Вот почему Айван с такой поспешностью бежал в Голубой Залив отправить своей матери телеграмму на последний известный ему адрес.
Как раз об этих днях, прошедших между похоронами и Девятой Ночью, и спорили старики, но вполголоса и только между собой. Но даже если и можно было упрекнуть Маас Натти в том, что он упустил из виду этот период, в остальном он превзошел самого себя. После похоронного пира, когда еда была съедена, а ее остатки розданы соседям, Маас Натти, не спавший с той минуты, как Айван постучал к нему, отправился домой немного вздремнуть. Вернувшись, он тут же посоветовался с Джо Беком и остальными о подготовке к Девятой Ночи. Затем оседлал жеребца и ускакал куда-то на целый день и половину ночи. На этот раз никто не знал, что подвигло его на путешествие и куда он ездил.
Это и был тот пробел, о котором спорили приверженцы строгой традиции. Большинство, впрочем, говорило, что это вполне допустимо, поскольку Мать Андерсон и ее паства поко-танцовщиц каждую ночь проводят собрания в своем балм-ярде, и нет такого закона, который бы утверждал, что всю церемонию следовало проводить во дворе умершего, и кто мог представить себе, что дух мисс Аманды не был тем центром, вокруг которого проходили эти собрания? Поскольку бдение и похороны были невероятно щедры на угощение и красочны как зрелище, разговоры велись в основном вокруг них, а кроме того, люди говорили о «всех этих делах с Гарви». Таким образом, если и не буква, то дух традиции оказался на высоте.
Маас Натти с виду казался беззаботным. Конечно, все это потому, что он не слышал споров; хотя, возможно, как раз наоборот: все слышал, но знал, что главное еще впереди. Зрелищный эффект похорон трудно было превзойти, но он, Натаниэль, был к этому готов.
Подготовка к Девятой Ночи шла еще более интенсивно, чем к похоронам и бдению. Несмотря на отдельные подношения соседей — даже мисс Ила прислала мешок риса — только щедрость Маас Натти, побудившая его вскопать свои ямсовые поля, нарубить бананов и открыть погреба, предотвратила полное исчезновение запасов того, что мисс Аманда скопила за долгие годы своих трудов на маленьком участке. Когда приготовления были окончены, с ее земли уже нечего было собирать, а в ее загоне почти не осталось животных, не считая, конечно, потомства тех, которых она подарила Айвану, когда он был еще мальчиком. Крестьяне говорили, что такая, граничащая с безрассудством, щедрость была возможной лишь потому, что у нее не осталось родственников, которые ходили бы и зорким глазом подсчитывали наследство. Конечно, это не осталось незамеченным, и пошли слухи, будто бы мисс Аманда с умыслом дала свои указания, дескать, пускай после нее ничего не останется, словно она была последней в своем роду.
Если Маас Натти и слышал эти пересуды, то не подавал виду, с головой погрузившись в суету приготовлений. Все это позволяло думать о том, что последнее творение старика будет еще более великим событием. Но, как говорят: «Одно дело услышать, и другое дело увидеть».
Люди начали собираться к полудню, как только покончили с домашними делами, которые невозможно было отложить. Костры горели, свинья жарилась на вертеле, друзья приветствовали друг друга — и вся атмосфера казалась спокойной, почти праздничной, словно на местной ярмарке. Воздух переполняли предчувствия и ожидания — отнюдь не мрачные или похоронные — в основном благодаря возросшей славе Маас Натти как устроителя церемоний. Почти каждый — даже «посвященные» сестры из бэнда Покомании — прикладывались к четвертной плетеной бутыли белого рома, как пояснила Мать Андерсон:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125