Он впитывал в свои легкие новый запах; невозможно было поверить, что у него есть наконец собственные ботинки. Такие остроносые. Он взглянул на висящую на стене одежду и пожалел о том, что нет зеркала, чтобы полюбоваться на себя в полном облачении. Но зеркало было не обязательно, он и без того знал, как выглядит. День, которого он ждал два с половиной месяца, наконец-то настал! Ради такой покупки стоило копить деньги. Айван лежал на койке, смотрел на свою одежду и обувь, и улыбка не сходила с его лица. Узкие джинсы, пиджак западного покроя с отворотами на рукавах, шелковые носки и ботинки, все оттенки синего — ночной-синий, небесно-синий, серо-голубой, все из синевы! Он лежал и улыбался.
—Бвай-звезда, — шептал он, — бвай-звезда, черт возьми.
Затем, повинуясь внезапному импульсу, он вскочил на ноги и поспешил в душ, где принялся методично оттирать себя, несмотря на то что мылся перед тем, как идти в обувной магазин. Вернувшись опять в комнату, он не торопясь нарядился в новые одежды. Вся процедура, которую он по возможности растянул, была очень приятной. Он в очередной раз потрогал каждую вещь и проверил, как она сидит на нем, но когда наконец оделся, почувствовал вдруг безотчетное разочарование, опустошенность. Только воскресным утром он мог отправиться в таком виде в церковь. Айван очень осторожно, чтобы не помять одежду, сел на койку и испытал сильное раздражение.
—Чо! — пробормотал он. — Да светит ярко свет Твой среди людей. Не так ли говорит пастор? — И с этими словами покинул комнату.
Сознательно он ничего пока не замышлял, но как только подошел к фасаду кинотеатра и увидел там толпы молодых людей и гигантские афиши, песь восторг первого посещения кинотеатра с Жозе заполыхал в его груди. Все заботы, связанные с предостережениями и гневом пастора, мгновенно исчезли. Была пятница, двойной сеанс: «Территория Бэтмэна» с Ральфом Скоттом и «Улицы Ларедо» с Уильямом Холденом. Такие сокровища!
О Всевышний, подумал он, я этого не вынесу… Не вынесу этого.
Сдерживая нарастающее возбуждение, Айван купил билет за девять пенсов и небрежной походкой прошел в кинотеатр — кайфовая таинственная фигура в синем. Он знал наверняка, что, когда он проходил мимо, девушки бросили в его сторону беглые взгляды. Места за девять пенсов находились прямо напротив экрана. Эти ряды быстро заполнялись буйными компаниями молодежи его возраста, шумно приветствовавшими друг друга и перевозбужденными в предвкушении действа. Фильм оказался еще лучше того, что он смотрел в первый раз, действие разворачивалось быстрее и драматичнее, реплики были жестче от затаенной вражды, все драки — на ножах, пистолетах и кулаках — еще кровавее и зрелищнее. Снова никто не смотрел кино в тишине; отождествление себя с героями было почти полным, заразительное возбуждение, срываясь с экрана, волнами прокатывалось по залу.
После окончания сеанса представление продолжилось на улице. Парни разыгрывали лучшие сцены из фильмов. Обладая цепкой памятью и способностью к подражанию, они цедили сквозь зубы запомнившиеся реплики, двигались походкой героев с болтающимися как клешни руками рядом с воображаемой кобурой и делали резкие выпады. Сгорая от зависти, Айван прошел сквозь толпу и направился в Молитвенный дом.
После этого вечера жизнь Айвана распалась на две независимые и противоречивые сферы. Он стал завсегдатаем кинотеатра, очень редко пропуская «фильм с действием», то есть вестерн или детектив, в отличие от мюзикла или любовной истории, которые время от времени перемежали боевой репертуар. В течение дня он подчинялся указаниям Длиньши, пел в хоре и изучал Библию. Но ни одна из этих дисциплин не поднимала его дух и не занимала воображение с такой силой, как кинофильмы; ничто не могло восполнить ему того, что он чувствовал перед началом сеанса у алтаря серебристого экрана. Время для Айвана теперь измерялось переменой афиш.
Довольно скоро вкус его окреп и стал более избирательным. Гангстерские фильмы его больше не интересовали, им явно недоставало сурового героизма вестернов. Появились, конечно, и любимые имена: Хамфри Богарт, Эдвард Джи Робинсон, Ричард Видмарк, Сидни Гринстрит, Джордж Рафт. Каждый из них выработал свой стиль, циничную крутизну, которая ему нравилась. В глубине души Риган был ковбоем. Печаль и расстройство духа случались с ним тогда, когда он пропускал какой-нибудь вестерн.
Теперь, став завсегдатаем кинотеатра, он начал понемногу разбираться в четко соблюдаемом разделе территории. Группы парней его возраста рассаживались на своих местах, установленных обычаем, захваченных силой или по каким-то другим таинственным причинам.
Айван сидел в нейтральной зоне, которая разделяла эти территории и где терпели независимых. Поначалу его встречали с деланным безразличием, которое постепенно уступило место такому к нему отношению, словно он стал некоей знакомой деталью пейзажа. Сдерживаемый природной скромностью, сам он первых шагов к сближению не делал. Но вскоре отношение к нему качнулось в сторону приятия, основанного на общем опыте: все они, в конце концов, смотрели одни и те же фильмы, обожали одних и тех же героев, имели одни и те же пристрастия. Возможно, обе стороны почувствовали, что их объединяет хороший вкус, и вскоре отношения между Айваном и парнями стали гораздо теплее.
Айван стал распознавать их, особенно вожаков, по именам. Коренастого, крепко сбитого, с вывернутыми внутрь суставами вожака одной из групп звали Богартом. Другой группой предводительствовал воинственный альбинос Джордж Рафт, на чьем щербатом лице виднелось немало шрамов. Справа от экрана на пяти рядах сидели ребята из группы Гитлера. Вожаками становились благодаря силе характера и репутации — соединению ума и стиля наряду с демонстративной готовностью принять любой вызов, не важно от кого. Реальное насилие было не столь уж частым явлением, как могло показаться тому, кто издали наблюдал все эти жесты вызова и боевые позы. Пока не нарушались границы территорий и признавались авторитеты, господствовал напряженный, но, однако же, прочный мир. А под натиском таких внешних врагов, как дирекция кинотеатра, полиция и подростковые банды из других районов, внутренние разногласия мгновенно исчезали.
Настало время, когда Айвану пришлось наконец ответить на приветствие. Холодное, ни к чему не обязывающее, но тем не менее несущее в себе скрытое уважение.
—Как дела, Синий Цвет?
—Мир и любовь, Гитлер.
Когда это случилось впервые, он испытал немалое возбуждение и ему захотелось большего. Но холодные приветствия так и не перерастали в большее. Потом его стало устраивать и это положение: он создал в своем воображении образ некоей загадочности и видел себя одиноким неразговорчивым незнакомцем, который случайно оказался в городе, держится особняком, умеет стоять на своем и соблюдает все необходимые формальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
—Бвай-звезда, — шептал он, — бвай-звезда, черт возьми.
Затем, повинуясь внезапному импульсу, он вскочил на ноги и поспешил в душ, где принялся методично оттирать себя, несмотря на то что мылся перед тем, как идти в обувной магазин. Вернувшись опять в комнату, он не торопясь нарядился в новые одежды. Вся процедура, которую он по возможности растянул, была очень приятной. Он в очередной раз потрогал каждую вещь и проверил, как она сидит на нем, но когда наконец оделся, почувствовал вдруг безотчетное разочарование, опустошенность. Только воскресным утром он мог отправиться в таком виде в церковь. Айван очень осторожно, чтобы не помять одежду, сел на койку и испытал сильное раздражение.
—Чо! — пробормотал он. — Да светит ярко свет Твой среди людей. Не так ли говорит пастор? — И с этими словами покинул комнату.
Сознательно он ничего пока не замышлял, но как только подошел к фасаду кинотеатра и увидел там толпы молодых людей и гигантские афиши, песь восторг первого посещения кинотеатра с Жозе заполыхал в его груди. Все заботы, связанные с предостережениями и гневом пастора, мгновенно исчезли. Была пятница, двойной сеанс: «Территория Бэтмэна» с Ральфом Скоттом и «Улицы Ларедо» с Уильямом Холденом. Такие сокровища!
О Всевышний, подумал он, я этого не вынесу… Не вынесу этого.
Сдерживая нарастающее возбуждение, Айван купил билет за девять пенсов и небрежной походкой прошел в кинотеатр — кайфовая таинственная фигура в синем. Он знал наверняка, что, когда он проходил мимо, девушки бросили в его сторону беглые взгляды. Места за девять пенсов находились прямо напротив экрана. Эти ряды быстро заполнялись буйными компаниями молодежи его возраста, шумно приветствовавшими друг друга и перевозбужденными в предвкушении действа. Фильм оказался еще лучше того, что он смотрел в первый раз, действие разворачивалось быстрее и драматичнее, реплики были жестче от затаенной вражды, все драки — на ножах, пистолетах и кулаках — еще кровавее и зрелищнее. Снова никто не смотрел кино в тишине; отождествление себя с героями было почти полным, заразительное возбуждение, срываясь с экрана, волнами прокатывалось по залу.
После окончания сеанса представление продолжилось на улице. Парни разыгрывали лучшие сцены из фильмов. Обладая цепкой памятью и способностью к подражанию, они цедили сквозь зубы запомнившиеся реплики, двигались походкой героев с болтающимися как клешни руками рядом с воображаемой кобурой и делали резкие выпады. Сгорая от зависти, Айван прошел сквозь толпу и направился в Молитвенный дом.
После этого вечера жизнь Айвана распалась на две независимые и противоречивые сферы. Он стал завсегдатаем кинотеатра, очень редко пропуская «фильм с действием», то есть вестерн или детектив, в отличие от мюзикла или любовной истории, которые время от времени перемежали боевой репертуар. В течение дня он подчинялся указаниям Длиньши, пел в хоре и изучал Библию. Но ни одна из этих дисциплин не поднимала его дух и не занимала воображение с такой силой, как кинофильмы; ничто не могло восполнить ему того, что он чувствовал перед началом сеанса у алтаря серебристого экрана. Время для Айвана теперь измерялось переменой афиш.
Довольно скоро вкус его окреп и стал более избирательным. Гангстерские фильмы его больше не интересовали, им явно недоставало сурового героизма вестернов. Появились, конечно, и любимые имена: Хамфри Богарт, Эдвард Джи Робинсон, Ричард Видмарк, Сидни Гринстрит, Джордж Рафт. Каждый из них выработал свой стиль, циничную крутизну, которая ему нравилась. В глубине души Риган был ковбоем. Печаль и расстройство духа случались с ним тогда, когда он пропускал какой-нибудь вестерн.
Теперь, став завсегдатаем кинотеатра, он начал понемногу разбираться в четко соблюдаемом разделе территории. Группы парней его возраста рассаживались на своих местах, установленных обычаем, захваченных силой или по каким-то другим таинственным причинам.
Айван сидел в нейтральной зоне, которая разделяла эти территории и где терпели независимых. Поначалу его встречали с деланным безразличием, которое постепенно уступило место такому к нему отношению, словно он стал некоей знакомой деталью пейзажа. Сдерживаемый природной скромностью, сам он первых шагов к сближению не делал. Но вскоре отношение к нему качнулось в сторону приятия, основанного на общем опыте: все они, в конце концов, смотрели одни и те же фильмы, обожали одних и тех же героев, имели одни и те же пристрастия. Возможно, обе стороны почувствовали, что их объединяет хороший вкус, и вскоре отношения между Айваном и парнями стали гораздо теплее.
Айван стал распознавать их, особенно вожаков, по именам. Коренастого, крепко сбитого, с вывернутыми внутрь суставами вожака одной из групп звали Богартом. Другой группой предводительствовал воинственный альбинос Джордж Рафт, на чьем щербатом лице виднелось немало шрамов. Справа от экрана на пяти рядах сидели ребята из группы Гитлера. Вожаками становились благодаря силе характера и репутации — соединению ума и стиля наряду с демонстративной готовностью принять любой вызов, не важно от кого. Реальное насилие было не столь уж частым явлением, как могло показаться тому, кто издали наблюдал все эти жесты вызова и боевые позы. Пока не нарушались границы территорий и признавались авторитеты, господствовал напряженный, но, однако же, прочный мир. А под натиском таких внешних врагов, как дирекция кинотеатра, полиция и подростковые банды из других районов, внутренние разногласия мгновенно исчезали.
Настало время, когда Айвану пришлось наконец ответить на приветствие. Холодное, ни к чему не обязывающее, но тем не менее несущее в себе скрытое уважение.
—Как дела, Синий Цвет?
—Мир и любовь, Гитлер.
Когда это случилось впервые, он испытал немалое возбуждение и ему захотелось большего. Но холодные приветствия так и не перерастали в большее. Потом его стало устраивать и это положение: он создал в своем воображении образ некоей загадочности и видел себя одиноким неразговорчивым незнакомцем, который случайно оказался в городе, держится особняком, умеет стоять на своем и соблюдает все необходимые формальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125