глубокие морщины прорезали кожу вокруг глаз и рта.
—Господи Боже мой — да ведь это мисс Аманда, — хрипло прошептал Джо Бек.
И впрямь это был голос его бабушки — Айван ни с кем не мог его спутать. Поначалу это был дружелюбный, немного официальный голос, каким она говорила, приветствуя знакомых на общинных торжествах. Она сердечно обращалась ко всем по именам, ободряя и благодаря присутствующих и более других Маас Натти, который после ее слов заплакал навзрыд. Она сожалела о тех, кто отсутствует, особенно о своей единственной дочери Дэйзи. Она хотела бы, сказала она, подарить Мирриам свои золотые сережки, но сейчас они уже в могиле. Не сможет ли, Маас Натти?… Да, ответил он, я смогу это сделать. Матери Андерсон она обещала нескольких куриц, остались ли они еще? Пусть Маас Натти поблагодарит мисс Иду за рис, но, если он уже израсходован, следует с извинениями отдать ей другой мешок.
Безумец замолчал, он обходил круг и пожимал руки, двигаясь с той статью и грацией, которую пожилая женщина никогда не теряла. Затем его голос изменился. Он стал скрипучим, в нем зазвучал металл — этот мрачный раздраженный голос Айван прекрасно знал.
—Айван, внук мой! Где он? Ушел уже? Ушел?
—Нет, нет, — ответили люди, — он здесь, как же вы его не видите?
Айван неохотно приблизился к краю круга. Он чувствовал, как набухает его голова и слабеют колени.
—Вот он здесь, рядом со мной, — громко выкрикнул Маас Натти.
Айвану захотелось бежать, и, несмотря на руку, которую Маас Натти успокаивающе положил ему на плечо, он так бы и сделал, если бы безумец приблизился к нему еще на один шаг. Но Изик просто уставился на него невидящим взглядом и заплакал, ударяя себя в лоб ладонью — жест, свойственный женщинам в момент отчаяния.
—Ааиее! Дитятя мой, дитятя! Дитятя мой. Огонь и пальба! Пальба и кровь! Кровь и пальба!
Войооо, войооо. — Безумец рвал на себе одежды и плакал.
Вскоре его голос снова стал холодным, без всяких эмоций:
—Вот идет сновидец…возьмем и убьем его… и тогда мы увидим… что станется со снами его. Да, увидим, что с ними станется… Вот они, мужи молодые, мечтатели мечты и сновидцы снов своих… Ибо где нет снов, там люди погибают…
Айван почувствовал, что старик рядом с ним словно окоченел. Мальчик слышал, как тот перестал дышать и издал что-то вроде стона. Худая рука Маас Натти еще крепче сжала его плечо.
— Говори понятнее, прошу тебя. Говори понятнее, — умолял старик.
Но Изик больше ничего не сказал. Он застыл в позе глубокой скорби, раскачивая головой и громко рыдая. Послышался шепот сочувствия, хотя причина несчастья духа была не совсем ясна.
—Бедняга!
—Господи, за что такие наказания?
—Оие, миссис, вот оно горе горькое — всем напоказ.
Барабаны звучали теперь как отдаленный аккомпанемент. Изик горько плакал, и люди сочувственно перешептывались. Немного спустя его поведение резко изменилось. Он выпрямился; морщины на лице исчезли. Он принялся залихватски танцевать и резвиться в идиотской пляске, полной гротескных жестов и бессмысленных поз, смеяться, хихикать и время от времени похлопывать себя по голове. Пожилая женщина снова затряслась в конвульсиях и без чувств рухнула на землю. В этот момент Изик прервал танец и своей обычной походкой с безмятежной улыбкой на лице вышел из круга. Ни на кого не глядя, хотя все глаза были устремлены на него, он подошел к костру и взял порцию жареного козьего мяса и рис мисс Иды. Рис считался особым деликатесом, поскольку не рос в горах, и безумец отказался от бананов и ямса. Он казался единственным среди собравшихся, кого события этой ночи никак не затронули.
Снова забили барабаны, на этот раз довольно небрежно. Когда стало ясно, что никто больше танцевать не будет и ни один дух больше не приблизится, Бамчиколачи прекратил игру. Он взял свой барабан, поклонился Маас Натти и ушел в темноту. Его помощники остались: они угощались и рассказывали истории о чудесах, которые — чему они свидетели — происходили в тени мистического барабана их вожака.
Предполагалось, что главное празднование — песнопения, загадки, соревнования во «вранье Девятого Дня» и угощения — продлится до восхода солнца, но явление даппи покойницы окутало происходящее мрачной пеленой. Все только и говорили об этом загадочном прорицании несчастья и о его возможном смысле. Айван догадывался, что только о нем сейчас и говорят. Даже Маас Натти изрядно поник и выглядел погруженным в дурные мысли. Положение можно было бы еще спасти, поскольку оставалось немало народу и изрядно еды и питья, благодаря чему праздничный дух начал подниматься, как вдруг жеребец громко заржал, сорвался с привязи и, фыркая, поскакал галопом по маленькому двору. Он свалил котел, стоявший над огнем и сломал несколько шестов, поддерживающих навес, после чего перемахнул через низкую каменную ограду и, цокая подкованными копытами, ускакал по дороге.
— Не волнуйтесь, — сказал Маас Натти мужчинам, собиравшимся пуститься за ним в погоню. — Ему некуда больше идти, только на свой двор.
Так оно и случилось, но необычное поведение жеребца в столь позднее время было воспринято как дурное предзнаменование, и люди вспомнили о своих неотложных домашних делах. За одиночками вскоре потянулась вся толпа. Взошедшее солнце осветило картину пустоты и разорения. Костер прогорел и погас, трава была вытоптана, кусты помяты, и только двое пьяниц лежали без движения под покосившимся навесом, когда старик и мальчик отправились домой спать.
КНИГА ВТОРАЯ
ДРУГОЙ РОД ПРИХОДИТ
Род проходит
и род приходит,
а земля пребывает во веки.
Екклеззиаст
Глава 4. Городской парень
Вот идет сновидец…
Они пришли в городок еще до рассвета, когда прохладный туман с моря бродил среди темных деревьев, смягчая их очертания и делая листву сырой и блестящей. Айван, Дадус и его младший брат Отниэль шли по пустым улицам мимо молчаливых двухэтажных деревянных домов и старой краснокирпичной площади Испании, направляясь к маленькой пьяцца напротив китайского магазинчика, где была автобусная остановка. Братья пошли с Айваном не просто с ним попрощаться, но и помочь ему донести три тяжелых коробки «сувениров», которыми вместе с добрыми советами и наставлениями одаривали каждого, уезжающего из деревни в город.
— Передай это мисс Дэйзи, Айван. Тут немного груш и связка бананов. Скажи: Маас Джо Бек шлет ей их с уважением.
Городок еще спал, когда они пришли на площадь, и только рокот далекого морского прибоя нарушал тишину. Они оказались не первыми. На заасфальтированной пьяцца, прислонившись спиной к стене, уже сидели две заспанные рыночные торговки в окружении корзин и коробок с провизией, предназначенной для рынка. Поначалу они вообще показались им двумя кучами тряпья между корзинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
—Господи Боже мой — да ведь это мисс Аманда, — хрипло прошептал Джо Бек.
И впрямь это был голос его бабушки — Айван ни с кем не мог его спутать. Поначалу это был дружелюбный, немного официальный голос, каким она говорила, приветствуя знакомых на общинных торжествах. Она сердечно обращалась ко всем по именам, ободряя и благодаря присутствующих и более других Маас Натти, который после ее слов заплакал навзрыд. Она сожалела о тех, кто отсутствует, особенно о своей единственной дочери Дэйзи. Она хотела бы, сказала она, подарить Мирриам свои золотые сережки, но сейчас они уже в могиле. Не сможет ли, Маас Натти?… Да, ответил он, я смогу это сделать. Матери Андерсон она обещала нескольких куриц, остались ли они еще? Пусть Маас Натти поблагодарит мисс Иду за рис, но, если он уже израсходован, следует с извинениями отдать ей другой мешок.
Безумец замолчал, он обходил круг и пожимал руки, двигаясь с той статью и грацией, которую пожилая женщина никогда не теряла. Затем его голос изменился. Он стал скрипучим, в нем зазвучал металл — этот мрачный раздраженный голос Айван прекрасно знал.
—Айван, внук мой! Где он? Ушел уже? Ушел?
—Нет, нет, — ответили люди, — он здесь, как же вы его не видите?
Айван неохотно приблизился к краю круга. Он чувствовал, как набухает его голова и слабеют колени.
—Вот он здесь, рядом со мной, — громко выкрикнул Маас Натти.
Айвану захотелось бежать, и, несмотря на руку, которую Маас Натти успокаивающе положил ему на плечо, он так бы и сделал, если бы безумец приблизился к нему еще на один шаг. Но Изик просто уставился на него невидящим взглядом и заплакал, ударяя себя в лоб ладонью — жест, свойственный женщинам в момент отчаяния.
—Ааиее! Дитятя мой, дитятя! Дитятя мой. Огонь и пальба! Пальба и кровь! Кровь и пальба!
Войооо, войооо. — Безумец рвал на себе одежды и плакал.
Вскоре его голос снова стал холодным, без всяких эмоций:
—Вот идет сновидец…возьмем и убьем его… и тогда мы увидим… что станется со снами его. Да, увидим, что с ними станется… Вот они, мужи молодые, мечтатели мечты и сновидцы снов своих… Ибо где нет снов, там люди погибают…
Айван почувствовал, что старик рядом с ним словно окоченел. Мальчик слышал, как тот перестал дышать и издал что-то вроде стона. Худая рука Маас Натти еще крепче сжала его плечо.
— Говори понятнее, прошу тебя. Говори понятнее, — умолял старик.
Но Изик больше ничего не сказал. Он застыл в позе глубокой скорби, раскачивая головой и громко рыдая. Послышался шепот сочувствия, хотя причина несчастья духа была не совсем ясна.
—Бедняга!
—Господи, за что такие наказания?
—Оие, миссис, вот оно горе горькое — всем напоказ.
Барабаны звучали теперь как отдаленный аккомпанемент. Изик горько плакал, и люди сочувственно перешептывались. Немного спустя его поведение резко изменилось. Он выпрямился; морщины на лице исчезли. Он принялся залихватски танцевать и резвиться в идиотской пляске, полной гротескных жестов и бессмысленных поз, смеяться, хихикать и время от времени похлопывать себя по голове. Пожилая женщина снова затряслась в конвульсиях и без чувств рухнула на землю. В этот момент Изик прервал танец и своей обычной походкой с безмятежной улыбкой на лице вышел из круга. Ни на кого не глядя, хотя все глаза были устремлены на него, он подошел к костру и взял порцию жареного козьего мяса и рис мисс Иды. Рис считался особым деликатесом, поскольку не рос в горах, и безумец отказался от бананов и ямса. Он казался единственным среди собравшихся, кого события этой ночи никак не затронули.
Снова забили барабаны, на этот раз довольно небрежно. Когда стало ясно, что никто больше танцевать не будет и ни один дух больше не приблизится, Бамчиколачи прекратил игру. Он взял свой барабан, поклонился Маас Натти и ушел в темноту. Его помощники остались: они угощались и рассказывали истории о чудесах, которые — чему они свидетели — происходили в тени мистического барабана их вожака.
Предполагалось, что главное празднование — песнопения, загадки, соревнования во «вранье Девятого Дня» и угощения — продлится до восхода солнца, но явление даппи покойницы окутало происходящее мрачной пеленой. Все только и говорили об этом загадочном прорицании несчастья и о его возможном смысле. Айван догадывался, что только о нем сейчас и говорят. Даже Маас Натти изрядно поник и выглядел погруженным в дурные мысли. Положение можно было бы еще спасти, поскольку оставалось немало народу и изрядно еды и питья, благодаря чему праздничный дух начал подниматься, как вдруг жеребец громко заржал, сорвался с привязи и, фыркая, поскакал галопом по маленькому двору. Он свалил котел, стоявший над огнем и сломал несколько шестов, поддерживающих навес, после чего перемахнул через низкую каменную ограду и, цокая подкованными копытами, ускакал по дороге.
— Не волнуйтесь, — сказал Маас Натти мужчинам, собиравшимся пуститься за ним в погоню. — Ему некуда больше идти, только на свой двор.
Так оно и случилось, но необычное поведение жеребца в столь позднее время было воспринято как дурное предзнаменование, и люди вспомнили о своих неотложных домашних делах. За одиночками вскоре потянулась вся толпа. Взошедшее солнце осветило картину пустоты и разорения. Костер прогорел и погас, трава была вытоптана, кусты помяты, и только двое пьяниц лежали без движения под покосившимся навесом, когда старик и мальчик отправились домой спать.
КНИГА ВТОРАЯ
ДРУГОЙ РОД ПРИХОДИТ
Род проходит
и род приходит,
а земля пребывает во веки.
Екклеззиаст
Глава 4. Городской парень
Вот идет сновидец…
Они пришли в городок еще до рассвета, когда прохладный туман с моря бродил среди темных деревьев, смягчая их очертания и делая листву сырой и блестящей. Айван, Дадус и его младший брат Отниэль шли по пустым улицам мимо молчаливых двухэтажных деревянных домов и старой краснокирпичной площади Испании, направляясь к маленькой пьяцца напротив китайского магазинчика, где была автобусная остановка. Братья пошли с Айваном не просто с ним попрощаться, но и помочь ему донести три тяжелых коробки «сувениров», которыми вместе с добрыми советами и наставлениями одаривали каждого, уезжающего из деревни в город.
— Передай это мисс Дэйзи, Айван. Тут немного груш и связка бананов. Скажи: Маас Джо Бек шлет ей их с уважением.
Городок еще спал, когда они пришли на площадь, и только рокот далекого морского прибоя нарушал тишину. Они оказались не первыми. На заасфальтированной пьяцца, прислонившись спиной к стене, уже сидели две заспанные рыночные торговки в окружении корзин и коробок с провизией, предназначенной для рынка. Поначалу они вообще показались им двумя кучами тряпья между корзинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125