Их выбор вызвал столько презрения и насмешек, что пришлось вскоре отказаться от «имен этих мертвецов».
Вот здесь и началось подлинное образование Айвана. Подростки располагались возле костра и задумчиво беседовали, подпуская в разговор небрежную крутизну и обороты, присущие настоящим мачо. Их стиль был агрессивным, юмор циничным, бравада нескончаемой. С внезапной проворностью выхватывали они свои окапи, вездесущие дешевые немецкие складные ножи, известные в прессе как ножи-рачеты, оружие свободного человека в районе сточных канав и трущоб. Закон чести требовал того, чтобы любой жест вызова, малейшая нота неуважения были встречены подобающим образом. Но если ты мог мгновенно выхватить зловещее кривое лезвие и блеснуть им со стильной грацией ковбоя, крутящего на пальце шестизарядный кольт, этого было вполне достаточно и никаких реальных ран не требовалось, их могли скорее расценить как знак неотесанности. Так продолжалось до тех пор, пока не был зарезан головокружительно быстрый Петер Лорре. Это сделал укороченным мачете один мастер, неуклюжий деревенский парень, который называл себя Уильям Бендикс и так и не понял разницу между изящным стилем и брутальной силой — между искусством и убийством.
Все это очень возбуждало Айвана. Но в ту первую ночь он сильно нервничал. Гнев пастора Рамсая тяготил его, как огромный черный стервятник, усевшийся на плечи. В каждом звуке, доносившемся из темноты, ему мерещился отряд полиции, готовый на них наброситься. Это была одна из тех «банд беззаконной молодежи и вершителей зла», которые всегда осуждал пастор. Слушая, как они хвастаются тем, что они сделали, делают и будут делать, Айван пришел к выводу, что в целом пастор был прав.
Поэтому, когда Видмарк поднялся, объявил всем, что у него срочное дело, и, погладив свой пах, пояснил суть этого дела, Айван улучил момент.
—Бвай, у меня тоже есть важное дело, понимаешь? — протянул он.
—Хорошо, вы двое проведете нашего брата по дороге, — скомандовал Богарт, — он первый раз с нами и не знает местности.
Оказавшись в безопасности своей комнаты в тени Молитвенного дома, Айван понял всю глупость своих страхов, сразу же затосковал по возбужденной атмосфере ранчо и пожалел о том, что не сидит вместе со всеми у костра. Одно он знал: прежде чем идти туда снова, ему необходимо купить хороший окапи, красивый на вид и устрашающий, быть может, с инкрустированной рукояткой, как у револьвера, и с поблескивающим голубым лезвием.
Мир Айвана невероятно расширился. Теперь было место, куда он мог приходить между двумя киносеансами. Поздно вечером он тихонько удирал из Молитвенного дома, зная, что на ранчо есть приятели, с которыми можно прогуляться, сходить на танцы, побродить по улицам, оценить гуляющих налегке и быстрых на язык проворных молодых девушек с жадными глазами. Он изучал политическую географию городка лачуг, территорий ранчо, расположенных возле поворота бетонного шоссе у сточной канавы.
Айван ужасно боялся, что скоро его друзья откроют, где он живет, и поднимут его на смех, тем более что они с таким презрением откосятся к пастору и его деяниям. Но когда это наконец произошло, он с удивлением обнаружил, что почти никакой реакции не последовало. Под покровом жестокой риторики и воинственных жестов скрывались почти такие же жизни, как и у него; все прекрасно понимали, чего стоит борьба за выживание. Подобно Айвану, многие из этих ловких уличных городских парней не так давно приехали из деревни. Богарт, само хладнокровие, неоспоримый вожак, человек, внушающий уважение, днем звался Изекиль Смит и был учеником механика. Другие были учениками плотников, строителей или криминалов, как Кагни. Каждый боролся за жизнь как мог: продавал газеты, мыл автомобили, выполнял «дневную работу» или, в случае крайней необходимости, попрошайничал или воровал на улице. Некоторые были «садовыми мальчиками» в коттеджах и особняках на холмах, которые Айван навсегда запомнил как место страха и унижения.
Но по ночам, когда хозяева трусливо прятались за запертыми железными воротами и высокими стенами, их садовые мальчики облачались в своих лачугах в полную ночную форму. Они клали в карман окапи, отзывались только на боевые имена и направлялись в сторону ранчо в поисках доброй компании, возбуждающих приключений и крутой репутации.
Ранчо окружали нижний город. На холмах в восточной части города, возле канав городка лачуг в центре и в заболоченной местности на западе молодые люди и подростки рассаживались вокруг мерцающих костров, называя эти места Додж-Сити, Бут-Хилл, Кухня Ада, Эль Пасо, Дюранго и даже Никозия (на Кипре в то время процветал терроризм). Они курили ганджу, мечтали о доблести и геройстве, проклинали богатых, «выскочек» и полицию, особенно же ее элитный Летучий Отряд, — своих заклятых врагов. Время от времени, с почти равными интервалами, церковные кафедры сотрясались в очередном приступе осуждения «беззаконной молодежи и вершителей зла», и заголовки газет призывали всех обратить внимание на опасность, которая исходила от этих банд, притаившихся в «складках социального полотна». Летучий Отряд совершал свои «молниеносные рейды», и какое-то время ранчо стояли опустевшие, а банды рассеивались. До тех пор, пока общество в очередной раз все не забывало.
На ранчо Айван проходил свою вторую школу улицы и на сей раз не был аутсайдером. Он узнавал о самых плохих парнях и сумасшедших, живых и мертвых, о людях великого авторитета и короткой жизни, и мечтал о подвигах, которые ему удастся совершить. Но несмотря на то, что они проклинали богатых, их посещали сладкие фантазии о «больших деньгах» и внезапно свалившемся благополучии. Каждый знал такого же, как они, парня, который выиграл на скачках, сорвал банк в китайскую лотерею или получил "денежную работу ". Или Мордашку, которому посчастливилось найти свою фортуну в кровати пожилой белой леди и зарабатывать деньги, мало-помалу «выполняя ночную работу». Или же это было большое самфи, великая удача плута, которая, знали они, хотя бы раз в жизни выпадает каждому человеку — нужен только быстрый ум, чтобы ее заметить, и крепкие нервы, чтобы не упустить. А если нет, то — как любил говорить Богарт, потому что это звучало круто — «Живи быстро, умри молодым, оставь красивый труп». И всякий раз, когда Айван это слышал, ему приходил на ум Кагни.
Кагни был высочайшим специалистом «хватай-и-беги», революционером в своей профессии, которую он усовершенствовал в соответствии с духом научно-технической эпохи. Приземистый и мускулистый парень, он, приходя в возбуждение, заикался и потому говорил очень мало. Он был необычайно силен и, подобно акробату, обладал изумительным чувством равновесия, талантом расчета и железными нервами, когда, пригнувшись к низкому рулю, ехал на своем велосипеде, который прозвал «мустангом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Вот здесь и началось подлинное образование Айвана. Подростки располагались возле костра и задумчиво беседовали, подпуская в разговор небрежную крутизну и обороты, присущие настоящим мачо. Их стиль был агрессивным, юмор циничным, бравада нескончаемой. С внезапной проворностью выхватывали они свои окапи, вездесущие дешевые немецкие складные ножи, известные в прессе как ножи-рачеты, оружие свободного человека в районе сточных канав и трущоб. Закон чести требовал того, чтобы любой жест вызова, малейшая нота неуважения были встречены подобающим образом. Но если ты мог мгновенно выхватить зловещее кривое лезвие и блеснуть им со стильной грацией ковбоя, крутящего на пальце шестизарядный кольт, этого было вполне достаточно и никаких реальных ран не требовалось, их могли скорее расценить как знак неотесанности. Так продолжалось до тех пор, пока не был зарезан головокружительно быстрый Петер Лорре. Это сделал укороченным мачете один мастер, неуклюжий деревенский парень, который называл себя Уильям Бендикс и так и не понял разницу между изящным стилем и брутальной силой — между искусством и убийством.
Все это очень возбуждало Айвана. Но в ту первую ночь он сильно нервничал. Гнев пастора Рамсая тяготил его, как огромный черный стервятник, усевшийся на плечи. В каждом звуке, доносившемся из темноты, ему мерещился отряд полиции, готовый на них наброситься. Это была одна из тех «банд беззаконной молодежи и вершителей зла», которые всегда осуждал пастор. Слушая, как они хвастаются тем, что они сделали, делают и будут делать, Айван пришел к выводу, что в целом пастор был прав.
Поэтому, когда Видмарк поднялся, объявил всем, что у него срочное дело, и, погладив свой пах, пояснил суть этого дела, Айван улучил момент.
—Бвай, у меня тоже есть важное дело, понимаешь? — протянул он.
—Хорошо, вы двое проведете нашего брата по дороге, — скомандовал Богарт, — он первый раз с нами и не знает местности.
Оказавшись в безопасности своей комнаты в тени Молитвенного дома, Айван понял всю глупость своих страхов, сразу же затосковал по возбужденной атмосфере ранчо и пожалел о том, что не сидит вместе со всеми у костра. Одно он знал: прежде чем идти туда снова, ему необходимо купить хороший окапи, красивый на вид и устрашающий, быть может, с инкрустированной рукояткой, как у револьвера, и с поблескивающим голубым лезвием.
Мир Айвана невероятно расширился. Теперь было место, куда он мог приходить между двумя киносеансами. Поздно вечером он тихонько удирал из Молитвенного дома, зная, что на ранчо есть приятели, с которыми можно прогуляться, сходить на танцы, побродить по улицам, оценить гуляющих налегке и быстрых на язык проворных молодых девушек с жадными глазами. Он изучал политическую географию городка лачуг, территорий ранчо, расположенных возле поворота бетонного шоссе у сточной канавы.
Айван ужасно боялся, что скоро его друзья откроют, где он живет, и поднимут его на смех, тем более что они с таким презрением откосятся к пастору и его деяниям. Но когда это наконец произошло, он с удивлением обнаружил, что почти никакой реакции не последовало. Под покровом жестокой риторики и воинственных жестов скрывались почти такие же жизни, как и у него; все прекрасно понимали, чего стоит борьба за выживание. Подобно Айвану, многие из этих ловких уличных городских парней не так давно приехали из деревни. Богарт, само хладнокровие, неоспоримый вожак, человек, внушающий уважение, днем звался Изекиль Смит и был учеником механика. Другие были учениками плотников, строителей или криминалов, как Кагни. Каждый боролся за жизнь как мог: продавал газеты, мыл автомобили, выполнял «дневную работу» или, в случае крайней необходимости, попрошайничал или воровал на улице. Некоторые были «садовыми мальчиками» в коттеджах и особняках на холмах, которые Айван навсегда запомнил как место страха и унижения.
Но по ночам, когда хозяева трусливо прятались за запертыми железными воротами и высокими стенами, их садовые мальчики облачались в своих лачугах в полную ночную форму. Они клали в карман окапи, отзывались только на боевые имена и направлялись в сторону ранчо в поисках доброй компании, возбуждающих приключений и крутой репутации.
Ранчо окружали нижний город. На холмах в восточной части города, возле канав городка лачуг в центре и в заболоченной местности на западе молодые люди и подростки рассаживались вокруг мерцающих костров, называя эти места Додж-Сити, Бут-Хилл, Кухня Ада, Эль Пасо, Дюранго и даже Никозия (на Кипре в то время процветал терроризм). Они курили ганджу, мечтали о доблести и геройстве, проклинали богатых, «выскочек» и полицию, особенно же ее элитный Летучий Отряд, — своих заклятых врагов. Время от времени, с почти равными интервалами, церковные кафедры сотрясались в очередном приступе осуждения «беззаконной молодежи и вершителей зла», и заголовки газет призывали всех обратить внимание на опасность, которая исходила от этих банд, притаившихся в «складках социального полотна». Летучий Отряд совершал свои «молниеносные рейды», и какое-то время ранчо стояли опустевшие, а банды рассеивались. До тех пор, пока общество в очередной раз все не забывало.
На ранчо Айван проходил свою вторую школу улицы и на сей раз не был аутсайдером. Он узнавал о самых плохих парнях и сумасшедших, живых и мертвых, о людях великого авторитета и короткой жизни, и мечтал о подвигах, которые ему удастся совершить. Но несмотря на то, что они проклинали богатых, их посещали сладкие фантазии о «больших деньгах» и внезапно свалившемся благополучии. Каждый знал такого же, как они, парня, который выиграл на скачках, сорвал банк в китайскую лотерею или получил "денежную работу ". Или Мордашку, которому посчастливилось найти свою фортуну в кровати пожилой белой леди и зарабатывать деньги, мало-помалу «выполняя ночную работу». Или же это было большое самфи, великая удача плута, которая, знали они, хотя бы раз в жизни выпадает каждому человеку — нужен только быстрый ум, чтобы ее заметить, и крепкие нервы, чтобы не упустить. А если нет, то — как любил говорить Богарт, потому что это звучало круто — «Живи быстро, умри молодым, оставь красивый труп». И всякий раз, когда Айван это слышал, ему приходил на ум Кагни.
Кагни был высочайшим специалистом «хватай-и-беги», революционером в своей профессии, которую он усовершенствовал в соответствии с духом научно-технической эпохи. Приземистый и мускулистый парень, он, приходя в возбуждение, заикался и потому говорил очень мало. Он был необычайно силен и, подобно акробату, обладал изумительным чувством равновесия, талантом расчета и железными нервами, когда, пригнувшись к низкому рулю, ехал на своем велосипеде, который прозвал «мустангом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125